Дело о чеченском любовнике - Страница 4

Официант ушел, унося с собой красные папки меню. Других посетителей, кроме нас, в зале не было.

— Ты очень хорошо выглядишь, — сказал Аслан. Фраза неизбежная и дежурная, сопровождающая любую встречу.

— Спасибо, — ответила я, хотя прекрасно знала, что это не так. В моем возрасте бессонные ночи не проходят бесследно.

Чеченец тоже не блистал красотой. Усталый какой-то, помятый, и глаза смотрят затравленно, как у хищников в зоопарке.

— Ты можешь начинать без предисловий, — ободряюще улыбнулась я ему. — Честно говоря, не думала, что ты когда-нибудь позвонишь.

— Что ты, Марина, — он схватил мою руку и пылко сжал ее смуглыми пальцами. — Как я мог забыть… Такую женщину.

Я отняла руку и кашлянула. К нам приближался официант с закуской и водкой на подносе.

— Почему ты отняла руку? — спросил Аслан, укоряя взглядом.

Я промолчала, решив, что ответ очевиден, и потянулась к маринованным огурцам. Мы выпили «за встречу», несколько минут сосредоточенно жевали.

— Овощи пробуй, грибочки пробуй, — Аслан заботливо подкладывал закуску мне на тарелку.

Отведав всего не по одному разу, он откинулся на спинку стула и закурил.

— Вот какое дело, Марина. Сын моих родственников попал в нехорошую историю, и теперь его разыскивает милиция. Родственники очень просили меня узнать, что ему грозит, если он сдастся сам или его поймают. Ну ты меня понимаешь. Может быть, разумнее ему будет уехать из Питера.

Аслан подцепил на вилку маринованный беленький и отправил его в рот. Я с нетерпением ждала продолжения.

— Может быть, ты могла бы уточнить, по какой конкретно статье его обвиняют, а заодно и фамилию следователя узнать. Мои родственники и я в долгу не останемся.

— А как зовут сына твоих родственников, ты не скажешь? — спросила я.

— Конечно. Его зовут Аслан Алавердыев, — не задумываясь ответил чеченец.

Я не смогла скрыть злорадной усмешки.

— Выходит, он твой полный тезка? И родился с тобой в один день и час, и, судя по фотографии на ориентировке, похож на тебя, как брат-близнец?

Ориентировку на объявленного в федеральный розыск Аслана я в глаза не видела, но ведь он об этом не знал. Выпалив все это, я поняла, какую сделала глупость. Чеченец напрягся и зло посмотрел на меня. Надо было срочно спасать положение.

— Ты можешь прямо сейчас встать и уйти, — сказала я, — если боишься или не доверяешь мне.

— Я никому не доверяю, Мариночка, и никого не боюсь. Я сам себе чеченец. Волк-одиночка. Мне нет нужды с кем-то объединяться, хотя бы и с Джапаром, значит, нет нужды кому-то доверять.

Похоже, он все-таки убедился, что опасности нет, расслабился, даже отпустил узел галстука, на шелковой глади которого желтоглазые волки выли на луну.

— Пробуй стерлядку, Мариночка, пробуй, — приговаривал он, смакуя ароматную мякоть царской рыбы.

— Все, что говорят о тебе — наркотики, вымогательство, похищения, — это правда?

— У каждого из нас своя правда, — ответил он, — я просто навожу порядок там, где его нет. Понимай как хочешь, а лучше вообще не бери в голову.

— Но мне ты бы мог сказать хотя бы часть правды о том, кто ты есть на самом деле…

Он тщательно вытер салфеткой рот, облокотился на стол и долго смотрел перед собой не мигая.

— А почему я должен исповедоваться перед первой встречной русской шлюхой? — холодный презрительный взгляд полоснул меня, как бритва.

Кровь бросилась мне в лицо, дыхание на несколько мгновений перехватило от пережитого унижения.

— У меня таких, как ты, раком до Моеквы не переставить, — казалось, он наслаждается звуком собственного голоса — хриплыми плевками оскорблений. — Русские бабы — все шлюхи. Мы отрезаем вашим солдатам яйца, а вы вылизываете наши. Это тоже правда, Марина. Скажешь, нет?

— Если бы я знала, какой ты сукин сын, я бы тебе их откусила…

— Желающих было много, не ты одна, — он оскалился в злобной ухмылке. — Зубами клацали, а дотянуться не смогли.

В какой-то момент я перестала его слышать. Теперь нужно было сосредоточиться и сделать все непринужденно и быстро. Еле сдержалась, чтобы по-бабьи не разреветься, не схватить со стола оставшийся на блюде кусок рыбины и не размазать его по морде этого подонка. Я даже подняла глаза и посмотрела на него, чтобы достовернее представить себе, как будет скользить по его розовой харе и падать в пасти воющим волкам жирное стерляжье мясо. Остановила мысль о том, что я еще успею это сделать, если ничего другого, более эффектного, не произойдет. А он заслужил, чтобы произошло. Он сам подписал себе приговор. Окунув пальцы в фарфоровую пиалу с плавающей в ней лимоном, я тщательно вытерла их накрахмаленной льняной салфеткой и достала из сумочки радиотелефон.

— Я хочу выпить кофе, — тусклым голосом сказала я, надо было что-то говорить, чтобы отвлечь его. — Иначе я не доеду до дома. Голова закружилась от твоих комплиментов.

Я говорила, а пальцы мои тем временем одну за другой нажимали клавиши радиотелефона: «ВХОД В МЕНЮ», «ПОСЛАТЬ СООБЩЕНИЕ»….

— Ты — сукин сын, каких я еще не встречала. Я буду радоваться каждому свежему чеченскому трупу, как если бы это был мой личный враг. В этом виноват ты. И я буду ненавидеть нацию, вскармливающую таких ублюдков, как ты.

«СООБЩЕНИЕ ОТПРАВЛЕНО»…

Я подняла голову и смотрела, как темнеют от ярости его серые глаза. Переборщила. Аслан начал приподниматься из-за стола, по-моему, он собирался ударить меня. Ударит и уйдет. А мне надо было продержаться еще как минимум двадцать минут. Положение спас официант, устремившийся к нашему столику с полотенцем наперевес.

— Что-нибудь еще желаете? Десерт, кофе, чай?

— Два капуччино, — прошипел Аслан.

— А что у вас на десерт? — поинтересовалась я.

Официант принялся перечислять названия пирожных и мороженого. Ему пришлось сделать это один раз, и другой, и третий. Я путалась, передумывала, сомневалась. Официант помог скоротать мне минут пять. Когда он, приняв наконец заказ, уже готов был скрыться за дверями кухни, я вновь окликнула его.

— Подождите-подождите, я забыла сигареты. — Оказалось, что мне страшно оставаться наедине с чеченцем.

Но Аслан сунул мне под нос свою пачку «Парламента», и официант, затормозивший было на пороге кухни, скрылся с глаз моих.

Мы курили молча. Кофе принесли в бессовестно крохотных чашечках. Его должно было хватить всего на пару минут, тем более что Аслан хлебал кофе, как воду — хлюпая и причмокивая. Меня даже стало подташнивать от этих звуков.

— Счет неси!

Когда он произнес это, махнув рукой выглянувшему из дверей кухни официанту, я решила, что все пропало. Или сообщение не дошло по назначению, или дороги забиты пробками, или… В зал заглянул молодой человек. Я вытянулась на стуле, но молодой человек даже не взглянул в нашу сторону, вышел, как будто его что-то не устроило. Купюры уже шелестели в проворных пальцах официанта. Я не пью кофе как воду, я пью его маленькими глотками и в промежутках пускаю в потолок струйки чеченского «Парламента». Поэтому у меня остается в крохотной чашечке достаточно въедливой коричневой жидкости, способной еще больше очернить чеченца в моих глазах. «Я не струшу, — говорю я себе, — я смогу». Моя рука описывает дугу, и, парализованная ужасом, я смотрю на мокрое пятно, расплывающееся на белоснежной рубашке Аслана. Он смешно моргает и вдруг соскальзывает со стула и во весь рост растягивается на полу, Над ним возвышаются сразу два гориллоподобных парня, материализовавшихся не иначе как из воздуха. На запястьях поверженного чеченца щелкают наручники. Ко мне приближается пролетарский кулак, на подступах к кончику носа он раскрывается красным удостоверением.

— Вам придется пройти с нами…

Я поднимаюсь из-за стола и иду к выходу. Сзади что-то гнусавит чеченец. Похоже, ему уже обеспечили проблемы с дикцией. Я не торжествую, я просто ничего не чувствую. Мне плевать, что он оглядывается, шепчет проклятия и обзывает сукой. Обмен любезностями мне тоже уже наскучил. Нас привезли на Чайковского и развели по разным кабинетам. У меня попросили документы, удостоверились, что я — это действительно я, и отпустили.