Дело о бриллиантовой запонке - Страница 4

— Вы меня удивляете. Конечно, с настоящими.

Я выхожу и чувствую спиной его внимательный взгляд. Значит, все-таки Алексей. Приглашали меня для беседы об Алексее Горбунове. Интересно, что они знают? Скорее всего, знают они немного… Но, тем не менее, знают. Возможно, сам Горбунов что-то брякнул. Типа: я знаю про ваши аферы и обращаюсь в прессу. Может быть, даже сказал, к кому именно. Вот они и решили подстраховаться. Спонсорская помощь, говоришь? От чистого сердца? Ну-ну…

Вечером снова нарисовался Василий Петрович Васнецов. Зачастил чего-то Вася. Но в этот раз он по делу.

— Сделал, Василий Петрович?

— Конечно… заяц трепаться не любит. Все как договаривались. Держи.

И Василий возвращает мне портативный диктофон, которым я оснастил его утром. Незаменимая машинка, когда хочешь произвести скрытую запись. А в нашей работе такие ситуации иногда случаются.

Мне не терпелось прослушать кассету прямо сейчас, но это было бы не шибко вежливо по отношению к Ваське. Мы потрепались еще минут пять, выкурили по сигарете, и внук великого русского художника ушел. То, что он внучек Васнецова, Васька, конечно, врет… А так он мужик нормальный.

— Ну, я пошел, — говорит Васька с порога. — Значит, я в понедельник приду, Андрюха… лады?

— А чего хочешь?

— Как чего? Ты же сам говорил: женщина будет — супер.

— А-а… — говорю я. — Действительно. Как же я забыл? Ты приходи, Василь Петрович, обязательно приходи. Познакомлю тебя с Зоей. Незабываемое впечатление. Неизгладимое.

— О, Зоя! — мечтательно воскликнул Васька. И исчез.

Да… когда Василий Петрович увидит Зою Залмановну, он, пожалуй, решит, что прав Мамкин и стоит меня поучить… А что? За Зою Залмановну запросто. Да уж чего теперь? Дело-то сделано.

Я остался один и решил наконец-то послушать кассету, которую принес Васька. Опять не вышло: пришел Зудинцев и доложил, что отработка пачки с пальчиками Алексея ничего не дала. Мы, собственно, это предполагали. Крайне маловероятно, чтобы на работу в таможню смог проникнуть судимый… хотя всякое бывает. Расея!

Теперь, после встречи с господином Фонарским, мне, собственно, и так известны фамилия, имя и отчество моего вчерашнего визави. Теперь установить его не проблема. Только что это даст? Если он скрывается… Однако я все же прошу Зудинцева пробить адрес Алексея Горбунова.

А потом приходил Соболин, потом Горностаева, а потом пришел Коля Повзло… вот только Глеб Спозаранник меня явно игнорировал. Ну спасибо…

Информацию, которую подкинул Алексей Горбунов, проверить удалось, в общем-то, быстро. Все выходило в цвет, срасталось… Вот только сам Горбунов не звонил. А давать ход документам без предварительного разговора с ним я не имел права…

Кончилась еще одна ноябрьская неделя, зима все сильнее напоминала о себе. Зима в сочетании с тягостными какими-то предчувствиями, тревожными ожиданиями изрядно давила на психику. Так, как давят на нее серое ноябрьское небо и быстрые ноябрьские сумерки. Была пятница, неделя кончилась, мои отношения с Глебом так и оставались натянутыми. Вернее, не мои отношения с Глебом, а его отношение ко мне.

Наконец я не выдержал, поймал Спозаран-ника за рукав и усадил на диван в своем кабинете.

— Ну ты чего? — задал я идиотский вопрос. Господи, услышали бы мои читатели, как классно я сформулировал… Но они, разумеется, не слышали. И слава Богу.

А Глебушка оказался умнее меня — он просто промолчал. Он индифферентно смотрел в окно и молчал.

— Нет, Глеб, ну ты чего куксишься-то? — продолжал я. — Ты из-за материала по Мамкину? Ты же ничего не знаешь…

— А чего я должен знать? — угрюмо говорит Спозаранник.

— Вот, кстати, ты послушай, — я протягиваю кассету.

Глеб смотрит на портативную кассету с недоумением.

— А чего я должен слушать? И так уже все ясно. Только раньше ты, Андрюха, другой был.

— Это какой же я раньше был?

— Раньше ты себя не давал запугать. А теперь достаточно стало какому-то Мамкину обратиться к браткам, ты уже и скис… Извини, Андрюха, но работать я с тобой, видимо, не смогу.

— Ясно, — говорю я. — Ясно, Глеб Егорыч. Но ты все-таки кассетку послушай. А потом зайди — поговорим. Там всей записи минут на пятнадцать.

Глеб пожимает плечами и уходит с кассетой в руке. А мне становится немного грустно… И чтобы совсем не раскиснуть, я сажусь работать, прикидываю планы на следующую неделю. Хотя отлично знаю, как легко рассыпаются эти планы. Наша чумовая жизнь вносит свои коррективы постоянно. Мы не успеваем за событиями, бежим за ними, пытаемся догнать… и, как правило, не можем. Расследовательская работа журналиста в пятимиллионном мегаполисе состоит из одного затяжного цейтнота. Мы бежим за событием, как гонится свора борзых за механическим зайцем. А заяц неизбежно оказывается быстрее. Он железный.

Работа расследователя состоит из массы разочарований, потерь, ошибок. И даже когда ты победил, когда ты сложил полноценную мозаику из разрозненных фрагментов, у тебя, как правило, нет никакого чувства победы.

Ты просто разоблачил очередного ворюгу, бандита, взяточника, предателя… Кому это надо? — спрашиваешь ты себя.

— Андрюха, — кричит с порога Спозаранник. — Андрюха, класс!

…Ну вот! Хоть кто-то похвалил. А ты говоришь — кому это надо? Значит, надо. Все-таки надо.

— Просто класс, — говорит Глеб. — Как ты это записал?

— Обыкновенно, Глеб Егорыч. Попросил Ваську Васнецова еще раз сходить к господину Мамкину. И конкретно оговорить задачу: как бить Обнорского? До какой степени? Ломать ли руки? Ноги? Зубы? И вслух внятно подтвердить, что за избиение журналиста он оформит потребную Ваське лицензию.

— Да… влип Папкин.

(Что же это всех так тянет переделывать аристократическую фамилию моего лучшего друга? Беда прямо какая-то, ребята.)

— Ну влип-то он еще раньше, когда взятки брать начал. А теперь мы просто констатируем факт. А факты таковы: в понедельник я иду к Панкину… тьфу, черт! И я туда же… иду к Мамкину, и вместе мы слушаем кассету. И всем становится хорошо: Васька получает свою лицензию, а мы — хорошего информатора.

— И только Папкин не получает ничего.

— Э-э нет, Глебушка. Во-первых, Папкин… тьфу, Мамкин получает бесплатный урок на всю жизнь. И, во-вторых, мы гуманно не печатаем второй материал. Не будем же добивать бедного маленького Папкина?

— Мамкина, — поправляет меня Глеб. И тут же великодушно добавляет: — Конечно, не будем. Хотя и хочется.

Мы с Глебом закуриваем и смотрим друг на друга. А за окном уже совсем темно. И кружатся снежинки. И два маленьких суворовца тарака-нят по плацу огромную фанерную лопату. Еще одна чумовая неделя позади.

— А Васька-то мне, пожалуй, и ребра может посчитать, — говорю я задумчиво.

— Это за что? — интересуется Глеб.

— Ты вчерашнюю итальянку помнишь?

— Ха… такую забудешь.

— Ну вот… Васька на нее запал круто. Но я его пообещал познакомить с еще более крутой дамой. В понедельник придет интервью у меня брать.

— А это кто ж такая? — удивляется Глеб.

— Это Зоя.

— Какая Зоя?

— Зоя Залмановна Лившиц.

…И мы хохочем. И мы катаемся по дивану и хохочем. И открывается дверь. И входит Оксана. Мы все хохочем. Оксана смотрит на нас с удивлением. Мы, наверно, действительно похожи на идиотов.

А потом… а потом Оксана говорит:

— Звонит какой-то мужчина. Назвался Алексеем. Сказал, что ты поймешь.

Глеб все еще продолжает смеяться. И я по инерции улыбаюсь… я улыбаюсь. Igni et ferro. А где-то поблескивают бриллианты в запонке безукоризненно вежливого помощника господина Фонарского. Я беру трубку.

— Андрей Дмитриевич, это Алексей. Не забыли?

— Я рад, что вы наконец позвонили, Алексей.

— Скажите, Андрей Дмитриевич, вы проверили те документы, о которых мы говорили в прошлый раз?

— Да, разумеется. Я думаю, есть потребность поговорить подробно. Документы того стоят. Приезжайте, потолкуем, попьем кофейку.