Дело о Бермудском треугольнике - Страница 26

Вчера схоронили Ланду.

Двое ее малышей не могли еще осознать, что не увидят мать больше, и с любопытством, без тени печали смотрели они, как свершают последний обряд над их мамой, затеявшей какую-то новую игру…

Опамятовавшаяся Ица рассказала об увиденном ею убийстве Джона Полански. Нина Власова не сочла более возможным скрывать события, разыгравшиеся на побережье Мексиканского залива. Ссора Рейни со штурманом определяла мотив убийства. Не были загадкой и выстрелы в бедную Ланду: убийца заметал следы…

— Тройной убийца, — сказал Хуан Мигуэл, когда выбирали судей. — Ведь Ицу он тоже хотел убить… Ему помешали.

Дубинин предложил в судьи Сухорука, но Питер, осунувшийся и побледневший в эти дни, отвел себя.

— Не надо, — сказал он. — Не смогу быть беспристрастным…

Колебался было Роберт Нимейер, ссылался на их бывшие с Рейнолдсом служебные отношения, но Эб Трумэн заметил, что тех отношений нет и в помине. Каждый из них ценится сегодня по тому человеческому, каковое в него заложено, а он, командир, всегда был парнем хоть куда и обладает правом судить этого подонка.

Леденева единодушно предложили в судьи, и он просто сказал, что будет справедлив и объективен.

Дон Кристобаль де ла Гарсиа был определен в вершители судьбы Рейнолдса как представитель далекого времени. Все согласились, что старый капитан имеет законное право судить совершившего злодеяние человека, даже если дни их рождения отстоят друг от друга на века…

— Зачем вы сделали это? — спросил Леденев.

Он вел уголовный процесс в соответствии с самыми гуманными правовыми нормами, которые выработали его, Леденева, общество и время. Конечно, не все было приемлемым в существующих законах их времени. Исключительность положения, в котором все они пребывали, сурово диктовала определенные изменения процессуальных норм.

Юрий Алексеевич провел судебное следствие. Он допросил свидетельниц, ими были Нина и чудом спасшаяся Ица, выслушал мнения по поводу случившегося всех членов этой небольшой человеческой колонии. Защиты и обвинения не было. Никто не захотел ни защищать, ни обвинять Рейнолдса. Был проведен и следственный эксперимент. Ица показала всем, как Рейни столкнул с обрыва несчастного Джона Полански.

Тщетно искали его труп. У обрыва волны разбивались о подводные скалы. Упавший здесь в море человек не имел ни малейших шансов спастись.

Приговор должен был быть окончательным и не подлежал обжалованию. Да и кому мог обжаловать его Рейнолдс? Не было у них возможности и содержать его под стражей. Никто не сомневался в том, что Рейнолдс заслужил смертную казнь, и приговор надо будет привести в исполнение немедленно. Поэтому Леденев и попросил Питера Драйхэнда увести всех женщин и детей в поселок.

Рейнолдс молчал.

Он молчал с тех пор, как застрелил Ланду и был схвачен подоспевшими на выстрелы Дубининым и доном Кристобалем. Они были безоружны, и Рейнолдс мог их застрелить, но почему-то не сделал этого.

Молчал он и сейчас, когда Леденев спросил о мотивах убийства.

— Вам предоставляется последнее слово, Рейнолдс, — сказал Юрий Алексеевич. — Может быть, вы все-таки поведаете нам об истинных причинах, толкнувших вас на убийство Джона Полански. Второе преступление вы совершили из стремления скрыть первое. Но Джон Полански… Мне трудно поверить, чтобы можно было лишить жизни человека по столь незначительному поводу…

— Не совсем с вами согласен, сеньор председатель, — покачал головой дон Кристобаль. — Мне известны случаи, когда на удар кулаком отвечали ударом ножа или выстрелом из пистолета.

— То было состояние аффекта, — возразил Леденев. — Преступление, совершенное в состоянии внезапно возникшего душевного волнения, вызванного действиями потерпевшего… Это является смягчающим вину обстоятельством. В нашем случае Рейнолдс действовал с заранее возникшим намерением, с трезвым расчетом. Но мы слишком увлеклись… Говорить сейчас должен подсудимый. Вы будете говорить, Рейнолдс?

— Да! Я скажу… Знаю, что вы приговорите меня к смерти. Так знайте вы все, что моя ненависть всегда останется с вами. Я ненавижу вас! И этого черномазого ублюдка, с которым должен был летать в одной кабине. И вас, командир, за то, что терпели его в своем экипаже. И этого русского инженера, влюбленного в дурацкую работу и гордящегося тем, что он искренне помогает не заслуживающим этого кубинским бездельникам. Вас, Питер Драйхэнд, удравшего из цивилизованного мира вместо того, чтобы спасать его от коммунистов и ниггеров, я презираю и ненавижу тоже. И вас, господин русский полковник, присвоившего право командовать всеми нами. И этого напыщенного испанца из бог весть какого времени. Жалею я и о том, что тогда, в море, неудачно сбросил за борт заносчивого капитана… Как жаль, что вас не сожрали акулы, сеньор де ла Гарсиа!

— Ну и сволочь, — проговорил по-русски Виктор Васильевич. — Значит, это он тогда…

— Вы совершили два убийства и еще дважды пытались совершить его, — сказал Роберт Нимейер.

— Я готов попробовать и в третий, командир… Может быть, третьим кандидатом на тот свет стали бы вы, снюхавшийся с этими вонючими русскими. О такой опасности я предупреждал вас тотчас же после встречи с ними. Вы, командир, позволили взять им верх над нами, чистопородными американцами. И Джон Полански был первым, кого следовало обезвредить, не говоря уже об оскорблении, его он нанес мне в присутствии белой женщины. Еще раньше я хотел избавиться от кубинца, чтоб захватить власть на яхте. Но ему помог сам дьявол! И я жалею только об одном: не перебил вас всех, не утвердил на этой земле могущество Великих Штатов! Будьте вы прокляты все, коммунисты, ниггеры и их подпевалы!

— Он сумасшедший, — сказал Роберт Нимейер. — Я отказываюсь выносить ему приговор.

— Не думаю, сеньор Нимейер, — заметил дон Кристобаль. — Он здоров, этот человек. И если он убил, то должен умереть…

— Вы ставите меня в сложное положение, майор, отказываясь от роли судьи, — сказал Леденев. — Может быть, изберем другого?

— Погодите, мистер Леденев…

Эб Трумэн решительно шагнул вперед.

— Я ждал от вас этого, командир… Вы мягкий человек, и боитесь взять на душу грех, боитесь быть причастным к смерти Рейни. Но разве жизнь Джона Полански не являлась такой же ценностью? Для меня его жизнь была куда как ценнее, нежели бесполезное и вредное существование этого слизняка с манией величия. Вы считаете, что он болен? Да! Он болен злом. Рейнолдс от рождения — разрушитель. Он заражен насилием… Насилие — его любовь, его религия, его отношение к сущему. Не будет мира на земле, пока живут Рейнолдсы! И нас не так уж много на этой земле, чтобы уклониться от грязной, но такой необходимой обязанности: уничтожать зло! Его олицетворяет ваш бывший второй пилот, командир… Я добрый человек и не обидел ни одного из живых существ на земле. И потому именно я приговариваю Рейнолдса к смерти. Потом вы осудите меня. Так нужно. Но пока…

Прежде чем изумленные речью бортмеханика мужчины успели прийти в себя, Эб выхватил из кармана пистолет. Джеймс Октавиан Рейнолдс стоял в шести шагах от Абрахама Трумэна, и промахнуться было невозможно. И вдруг произошло непонятное. Абрахам резко вздернул руку, и все пули ушли в воздух. Затем рука Эба опустилась, и Трумэн принялся удивленно рассматривать пистолет с пустой обоймой и отошедшим назад затвором.

Никто не произнес ни слова.

Первым опомнился Рейнолдс. Внимание всех было привлечено к Абрахаму Трумэну, и на осужденного никто не смотрел. Рейнолдс повернулся, шагнул в сторону, и еще, и еще… Вот он уже бежал вдоль обрыва, постепенно увеличивая скорость.

Чуть подальше обрыв заканчивался. Здесь с откоса сбегала тропинка. Она вела к узкому песчаному пляжу, отходившему полосой от берега.

— Стой! — закричал Хуан Мигуэл.

— Уйдет! — чуть ли не простонал Дубинин, намереваясь броситься за Рейнолдсом следом.

— Как же так? — растерянно повторил Эб, продолжая разглядывать пистолет. — Почему я стрелял в воздух?