Дело Корнилова - Страница 11

Больше, чем кто-нибудь, я, как Военный Министр, и мои ближайшие сотрудники знали весь ужас морального, служебного и политического положения офицерства; лучше, чем кто-нибудь, мы понимали, что вне политики офицеры русской Армии, после революции попав в «козлы отпущения» за чужие грехи, остаться не могли; менее «чем кого-нибудь нас могла удивить и тем более возмутить самая резкая оппозиция со стороны офицерства, т. к., не зная всей сложности новых политических условий жизни страны, оно могло, должно было и субъективно имело право не только сетовать, но и негодовать на Правительство. Оно ведь не знало той страшной силы давления стихии расплавленных революцией народных масс (и массы солдатской в частности), давление, которое испытывал весь государственный организм. Оно не понимало причины той кажущейся медленности, с которой Правительство охлаждало эту стихию, не понимало, что всякий неосторожный толчок мог дать только возможность этой стихии снова прорваться и смыть все на своем пути, а в первую голову как раз офицерство, а с ним всю русскую Армию!

В раскаленной атмосфере революции, как в знойной пустыне, многие видели перед собой миражи, в стремлении к которым они погубили, к сожалению, не только себя. Увлечение миражом Гл. Ком. Союза офицеров было опасно потому, что Комитет говорил от имени всего офицерства, именовал себя «представителем офицерского корпуса» – свою политическую веру выдавал за религию всех офицеров, ставил свой штемпель на весь командный состав. Это была слишком опасная игра! Игра с огнем у порохового погреба. А если принять во внимание, что Гл. Ком. Союза пребывал в Ставке, прибегал в своей работе к содействию официальных лиц и Штабов, при Штабах фронтов и армий, назначал своих доверенных (представителей), вел черные списки политически разномыслящих с ним офицеров, рассылал собственные следственные комиссии, обращался с одобрениями и порицавшими и т. д.; если, говорю я, принять все это во внимание, то станет понятно, почему выступлениям Гл. Ком. Союза оф-ров, с одной стороны, стали придавать характер «высоко официозный», а с другой – ответственность за действия, даже не всего Союза, а только его Гл. К-та возлагали на все офицерство в целом и на каждого офицера в отдельности.

Привожу яркий пример той спутанности отношений между военной властью и Гл. К-том, которая наблюдалась прошлым летом и потребовала вмешательства В. Министерства. «Распоряжение Ваше, – телеграфировал Савинков Корнилову, – об обязательном доставлении (Штабами) Гл-му Ком-ту С. Оф-ов при Ставке списков офицеров-большевиков может вызвать нежелательные недоразумения, т. к. этим распоряжением устанавливается некоторый контроль Гл. Ком-та над партийными учреждениями и деятельностью офицеров, каковой контроль совершенно не входит в компетенцию Гл. Ком., а может относиться только к компетенции Комиссаров и подлежащей судебной власти. В виду изложенного я полагал бы желательным отменить это Ваше распоряжение». Штабами также рассылались некоторые боевые резолюции Ком-та, что на местах понималось как официальное одобрение курса Гл. Ком-та и усиливало напряжение в отношениях между командным составом и армейской массой и т. д.

Я считал такое положение совершенно ненормальным, недопустимым, чреватым весьма серьезными последствиями. Для примера укажу на ту тревогу, которую вызывала деятельность Союза в морской офицерской среде, больно ощущавшей на себе малейшие колебания политической температуры масс. «В виду могущих быть волнений в обоих флотах против офицеров в связи с выступлениями Союза офицеров, прошу довести до сведения флотов, – телеграфировал мне Начальник Морского Штаба Верховного Главнокомандующего в начале августа, – что, по имеющимся у меня сведениям, офицеры Балт. Флота не имели никогда представителей в Гл. Ком. С. Оф. при Ставке, а Черноморские отозвали своего представителя».

Считая, однако, самую идею Союза здоровой и полезной, я и мои ближайшие сотрудники, в особенности ген. Барановский хотели выяснением общей обстановки, обменом мнений, разъяснением возможных последствий и т. д. удержать Гл. Ком. от увлечений, психологически понятных, но опасных для офицерства в целом и, что еще важнее, гибельных для всей армии. Я, помню, давал даже поручение вызвать лично ко мне Тов. Предс. Гл. Ком. полк. Пронина для переговоров, к сожалению, почему-то не состоявшихся.

К концу июля стали поступать указания на прикосновенность влиятельной части Гл. Ком. (и вообще Ставочного офицерства) к конспиративной организации. И вопрос о дальнейшей судьбе Гл. Ком. стал еще острее. Нужно было найти какой-нибудь выход, пока еще не было поздно. К сожалению, руководители Гл. Ком., и среди них в особенности бывший член IV-й Гос. Думы полк. Новосильцев (к.-д.), продолжали все настойчивее вести опасную игру и после Московского Совещания, я решил выселить Гл. Ком. из Ставки… Переживаемые ныне кошмарные события в полной мере подтвердили, как жестоко расплатилось офицерство за деятельность отдельных ничтожных групп фантастов и зарвавшихся игроков! А между тем как я говорил, в приказе своем от 22 августа «цвет армии – ее офицерство в братском единении с солдатами переживало великую бескровную революцию, закрепляя работу тех, кто сбросил позорные цепи рабства. Офицерство доказало, что оно плоть от плоти народа. Прошли первые дни ликования – тяжелый долг заставлял каждаго не покидать своего поста, не бросать оружия, чтобы враг не отнял свободы… Офицерство оставалось на посту, лучшая его часть, не взирая ни на какие наветы, с верой в разум народный, проявила высочайший порыв героизма, выводивший в некоторых частях из строя почти весь офицерский состав. Офицерство кровью своей на поле брани доказало верность родине и революции… История воздаст должное этим героям-борцам».]

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.