Дело Гэлтона - Страница 39

Она скорчила рожицу, как обезьянка, растрепала волосы, стараясь выглядеть как можно страшнее.

— Я ведьма.

— Успокойтесь.

Она смотрела на меня недоверчиво, держась одной рукой за висок.

— Как вы думаете, с кем вы разговариваете?

— С Адой Рейчлер. Вы стоите пятерых таких, как он.

— Нет, я никуда не гожусь. Я его предала. Никто не может меня полюбить. Никто.

— Сказал вам, успокойтесь! — Я очень разозлился.

— Не смейте со мной так разговаривать! Не смейте!

Ее глаза блестели мрачным блеском, как ртуть. Она побежала в конец сада, опустилась на колени у клумбы и спрятала лицо в цветах.

Спина девушки была изящной и прекрасной. Я подождал, пока она успокоится, и поднял ее. Она повернулась ко мне лицом.

Последние лучи света погасли на цветах и на озере. Наступила теплая и влажная ночь. Трава тоже стала влажной.

Город Питт был погружен в темноту. Исключение составляли редкие фонари на улицах, а также слабый свет, излучаемый звездами, которых было на небе очень много. Проезжая по улице, которую назвала мне Ада Рейчлер, я мог видеть реку, текущую между домами. Когда вышел из машины, я почувствовал ее запах. Громко пел хор лягушек, нарушая тишину летней ночи.

В окне на втором этаже красного кирпичного дома горел слабый свет. Пол на веранде заскрипел под моей тяжестью. Я постучал. Рядом с дверью в окне была выставлена табличка «Сдаются комнаты».

Над моей головой зажегся свет, и бабочки сразу же потянулись к нему, кружась, как снежинки. Из двери выглянул старик, склонив седую голову.

— Что вам угодно? — спросил он хриплым голосом.

— Я хотел бы поговорить с миссис Фредерикс, хозяйкой.

— Я мистер Фредерикс. Если вы хотите снять комнату, могу вам ее сдать.

— А вы сдаете на одну ночь?

— Конечно. Могу сдать прекрасную комнату, выходящую на улицу. Это будет вам стоить... Сейчас скажу. — Он погладил свой подбородок и засопел. Его голубые хитрые глаза изучали меня. — Два доллара?

— Сначала я хотел бы посмотреть комнату.

— Пожалуйста. Но постарайтесь не шуметь. Старушка, миссис Фредерикс, спит.

Сам он тоже, видимо, собирался спать. Рубаха его была расстегнута, и я мог пересчитать все ребра. Его широкие яркие подтяжки были спущены. Я пошел за ним по лестнице. Он старался подниматься очень тихо. На площадке приложил палец к губам. Из-за света, горящего в холле внизу, тень от его сгорбленной фигуры на стене напоминала орла.

Из глубины дома послышался женский голос:

— Куда это ты крадешься?

— Я не хотел беспокоить жильцов, — ответил он своим хриплым шепотом.

— Жильцы еще не вернулись домой, и ты это знаешь. Ты не один?

— Только я и моя тень.

Он улыбнулся мне, показав свои желтые зубы, надеясь, что я разделю с ним его шутку.

— Тогда иди спать, — позвала она.

— Сейчас приду.

Он на цыпочках пошел по коридору и позвал меня за собой. Мы вошли в дверь, и он тихонько закрыл ее. Какое-то время мы находились одни в темноте, как заговорщики, я даже слышал его взволнованное дыхание.

Старик зажег свет, потянув за веревочку у лампы, висевшей на потолке. Лампа закачалась на шнуре, отбрасывая тень до самого потолка и то освещая, то оставляя в темноте содержимое комнаты. В ней стоял письменный стол, столик с чашкой и кувшином для умывания и кровать с продавленным матрасом. Мебель напомнила мне мебель в комнате Джона Брауна в Луна-Бэй.

Джон Браун? Джон Никто.

Я посмотрел на лицо старика. Трудно было себе представить, что гены этого человека могли произвести на свет Джона. Если Фредерикс и был когда-то красивым мужчиной, то время унесло всю красоту. Его лицо стало пятнистой кожей, натянутой на кости и держащейся на них благодаря черным шляпкам гвоздей — его глазам.

— Ну как комната, годится? — спросил он смущенно.

Я посмотрел на обои в цветочек. Выцветшие вьюнки ползли по стенам вверх к потолку с пятнами от бесконечных протеков. Я подумал, что не смогу спать в комнате с вьюнками, которые всю ночь будут ползти к потолку.

— Если вы боитесь клопов, — сказал он, — не беспокойтесь. Этой весной мы делали дезинфекцию.

— О! Прекрасно!

— Сейчас я немного проветрю помещение. — Он открыл окно и вернулся ко мне. — Заплатите мне заранее, и я возьму с вас всего полтора доллара.

Я не собирался проводить здесь ночь, но решил заплатить ему. Достал бумажник и вытащил две долларовых бумажки. Когда он их брал, руки его дрожали:

— У меня нет сдачи.

— Сдачи не нужно. Мистер Фредерикс, у вас есть сын?

Он подозрительно посмотрел на меня.

— Ну и что из этого?

— Мальчик по имени Теодор.

— Он никакой не мальчик. Сейчас уже взрослый мужчина.

— Как давно вы его не видели?

— Не знаю. Года четыре или пять. А может быть, и дольше. Он убежал от нас, когда ему было шестнадцать. Нехорошо так говорить о своем родном сыне, но я скажу — скатертью дорога.

— Почему вы так говорите?

— Потому что это правда. Вы знакомы с Тео?

— Немного.

— У него опять неприятности? Поэтому вы и явились сюда?

Я не успел ему ответить. Дверь в комнату распахнулась. Невысокая полная женщина в байковой ночной рубашке проскользнула мимо меня и направилась к Фредериксу:

— Что ты здесь делаешь? Тайком от меня сдаешь комнату?

— Нет.

Но деньги старик все еще держал в руке. Он пытался сжать руку в кулак, чтобы спрятать деньги, но она потянулась за ними.

— Отдай мне деньги.

Он прижал свой драгоценный кулак к напоминающей стиральную доску груди.

— Это такие же мои деньги, как и твои.

— О, нет! Я целый день вкалываю в этом доме, стараясь удержаться на поверхности, не утонуть. А что ты делаешь? Пьешь и пропиваешь все, что я могу заработать.

— Я уже неделю ничего не брал в рот.

— Не ври! — Она топнула босой ногой, вся задрожала. Ее седые косы раскачивались за спиной, как электрические провода. — Вчера ночью ты пил вино с ребятами с первого этажа.

— Но я за него не платил. Они меня угостили, — сказал он возмущенно. — И не разговаривай со мной в таком тоне. Мы не одни. Здесь посторонние.

Она как бы впервые меня увидела:

— Извините, мистер, вы ни в чем не виноваты, но он не умеет обращаться с деньгами. — И добавила: — Он пьет.

Пока она от него отвернулась, Фредерикс направился к двери. Но она задержала его. Старик слабо сопротивлялся в ее объятиях. Ее руки были толстые, как свиные окорока. Она разжала его кулак и положила измятые доллары куда-то на грудь. Он смотрел, как от него уходят деньги, такими глазами, как будто от него уходила надежда попасть в рай.

— Дай мне хоть пятьдесят центов. Пятьдесят центов. Ты от этого не обеднеешь.

— Ни одного цента, — ответила она решительно. — Если ты думаешь, что я помогу тебе снова заработать белую горячку, то ошибаешься.

— Я хочу выпить всего одну рюмочку.

— Конечно. А потом другую. А потом еще одну и так далее, пока тебе не покажется, что по тебе бегают крысы, и я должна буду за тобой ухаживать, лечить тебя.

— Крысы бывают разные. Женщина, которая не дает своему законному мужу выпить, чтобы подлечить желудок, самая страшная крыса из всех крыс.

— Извинись. — Она пошла на него, сжав кулаки. Он отступил в коридор.

— Хорошо. Извиняюсь. Но я выпью, не беспокойся. У меня есть друзья в этом городе. Они знают, чего я стою.

— Да, они знают. Они дают тебе выпить какую-то дрянь, а потом приходят ко мне за деньгами. Не смей выходить сегодня из дома!

— Нечего мне приказывать! Я не виноват, что не могу работать с дыркой в животе. Я не виноват, что не могу спать от боли, если не выпью.

— Замолчи, старик. Иди спать.

Он ушел, шаркая, его подтяжки тянулись за ним.

Толстая женщина повернулась ко мне:

— Извините моего мужа. Он стал таким после несчастного случая.

— А что с ним произошло?

— Он сильно пострадал. — Ответ ее был уклончивым. Под складками жира в ее лице проглядывали черты упрямого ума ее сына. Она сменила тему: — Я заметила, что вы заплатили американскими деньгами. Вы из Соединенных Штатов?