Делай, как я! - Страница 34

По посёлку беззаботно расхаживают "южные" – видно, чувствуют себя тут совершенно спокойно.

А ещё приближаются к посёлку зелёные бронетранспортёры.

– Эх, – говорит лейтенант Петухов, – хорошо бы задержать их немного, пока мы войдём в связь со штабом… Да и пробраться к ним в расположение тоже хорошо бы…

– Хорошо бы… – соглашаются солдаты.

Только Башмаков молчит. В бинокль смотрит. Вроде бы даже и не слышал он слов лейтенанта.

Проследил лейтенант Петухов за его взглядом – что так заинтересовало Башмакова?

А Башмаков, оказывается, на солдата-регулировщика смотрит. Как увидел в центре посёлка этого регулировщика, так и оторваться не может.

А надо сказать, одно время Башмаков сам был регулировщиком. Это что значит? Это значит: как тревогу объявят – хватай сигнальные флажки, красный и жёлтый, надевай на рукав повязку с буквой "Р" и беги на отведённый тебе перекрёсток – движение регулировать. Чтобы заторов, заминок и всяких недоразумений не получалось.

Очень нравилась Башмакову эта его специальность. Он даже не расставался никогда со своими флажками и повязкой. Как тревога – так обязательно по привычке их прихватит.

Посмотрел лейтенант Петухов пристально на Башмакова и говорит:

– А что, если попробовать?…

Будто вслух думает.

– Можно попробовать, – отвечает Башмаков, не отрываясь от бинокля.

Короче говоря, надел он повязку с буквой "Р", взял флажки и пошёл в посёлок. Сначала тайком, огородами, дворами, а потом, как выбрался на улицу, пошёл спокойно, как и положено солдату-регулировщику.

По улице бронетранспортёры катят – никто на Башмакова особого внимания не обращает.

А Башмаков встал со своими флажками на перекрёстке у выезда из посёлка и движение регулирует. Кого вправо направит, кого – влево.

Один капитан заподозрил что-то неладное. Выскочил из бронетранспортёра и – к Башмакову.

– Это что, – спрашивает, – за художественная самодеятельность?

– Никак нет, – отвечает Башмаков. – Это не художественная самодеятельность, а приказ генерала…

– Аа-а… – говорит капитан. – Ну, тогда другое дело…

Так почти целый час стоял Башмаков, регулировал движение и всё вокруг замечал и запоминал.

Потом вдруг слышит: в центре посёлка какой-то шум, крики. Выглянул Башмаков из-за угла – а это, оказывается, те бронетранспортёры, которые отправил он влево, сделали круг и снова прибыли в посёлок.

Солдаты и офицеры "южных" окружили своего регулировщика, шумят, ругаются.

Понял Башмаков, что пора ему уходить.

Вернулся он к своим и доложил обо всём, что видел.

А "южные" ещё долго не могли понять, что же произошло. Почему их войска в разные стороны разъехались.

Потом, уже после учений, много споров было между "северными" и "южными" об этом происшествии. "Южные" возмущались, просто из себя выходили.

– Дурацкий случай, – говорили, – произошёл. Да неужели бы мы на настоящей бы войне своего бы солдата от чужого не отличили? Нечестно это. Просто даже очень некрасиво пользоваться нашим доверием к регулировщикам. Несправедливо.

– На войне, – отвечали "северные", – ещё и похлеще случаи бывали.

Впрочем, спорь не спорь, возмущайся не возмущайся, но сражение в тот день "южные" проиграли и победу посредники всё равно присудили "северным".

А Башмакова командир наградил ценным подарком.

Однажды Башмаков простудился и его отправили в санчасть. Полежал он два дня в постели, попринимал лекарства, на третий день смерил температуру – нормальная.

– Товарищ капитан, – говорит Башмаков доктору, – можно я встану, погуляю?

– Пожалуйста, – говорит капитан.

Надел Башмаков халат, вышел во двор. На улице тепло, солнце светит. Посмотрел Башмаков – калитка у входа в санчасть покосилась, висит на одном шпингалете. Непорядок.

– Товарищ капитан, – говорит Башмаков доктору, – можно я поработаю – калитку починю?

– Пожалуйста, – говорит капитан.

Отыскал Башмаков гвозди и молоток, приколотил калитку – самому посмотреть приятно. Огляделся – что бы ещё сделать?

Ступеньки у крыльца поправил. Скамейку укрепил. Дорожку битым кирпичом выложил. Забор покрасил.

Через день собрался доктор выписывать Башмакова. Посмотрел на Башмакова задумчиво и спрашивает:

– А что, Башмаков, может, вы и стёкла вставлять умеете?

– Умею, – говорит Башмаков.

– И печки класть умеете?

– Умею, – говорит Башмаков.

– Может, вы, – спрашивает доктор, – и крышу отремонтировать сможете?

– Смогу, – говорит Башмаков.

Потёр доктор затылок ладонью и говорит:

– Придётся вам, Башмаков, ещё денька три полежать в санчасти, ничего не поделаешь…

– Хорошо, – говорит Башмаков. – Вам виднее.

На другой день он стёкла, где нужно, вставил, дымоход у печки поправил, потом за крышу принялся.

Тут его ротный старшина как раз и увидел. Башмаков на крыше санчасти сидел, а старшина мимо шёл – в штаб.

Старшина остановился, задрал голову.

– Что это с вами, Башмаков? – спрашивает.

– Ничего, – говорит Башмаков.

– То есть как это ничего? – спрашивает старшина. – Вы разве не больны?

– Так точно, – говорит Башмаков. – Болен.

– Так почему же вы тогда на крыше сидите?

– Это лечение такое, – говорит Башмаков. – По-научному "трудотерапия" называется.

Старшина так удивился, что даже забыл, куда шёл. Пошёл обратно в казарму и всю дорогу рассуждал сам с собой.

– Это что же за лечение? – говорил он себе. – Да я такое лечение солдатам каждый день прописываю. Меня, выходит, уже профессором медицины считать можно…

А Башмакова через два дня опять вызвал доктор.

– Ну как, – говорит, – ваши дела? Всё в порядке?

– Так точно, – отвечает Башмаков. – Всё в порядке: крыша не течёт, стёкла вставил, забор покрасил.

– Да я не про то спрашиваю, – смеётся доктор. – Как ваше самочувствие – в порядке?

– Самочувствие хорошее, – говорит Башмаков.

– Ну и прекрасно, – говорит доктор.

В этот же день выписал доктор Башмакова из санчасти, и они расстались очень довольные друг другом.

Однажды пригласили Башмакова в летний лагерь старшеклассников- выступить, рассказать о нелёгкой службе десантников.

Надел Башмаков парадную форму, почистил ботинки гуталином "Люкс", отправился в лагерь. А в лагере, смотрит, сидят перед ним девчонки лет по пятнадцати – шестнадцати, глядят на него во все глаза, перешёптываются.

"Ещё бы, – думает Башмаков, – наверное, никогда в жизни настоящего десантника не видели".

Приосанился он.

– О чём, – спрашивает, – рассказывать: о ночных прыжках, об испытаниях парашютов или, может быть, о последних больших учениях?

– Лучше расскажите, – просит девочка с косицами, – как вы первый раз прыгали.

– Первый раз? Это можно, – говорит Башмаков. – Первый прыжок – он на всю жизнь запоминается. Я, к примеру, когда первый раз прыгал…

И тут замолчал Башмаков, заколебался. Потому что если начистоту говорить всё так, как на самом деле было, никакого особого геройства он не проявлял. Вот если бы присочинить немного…

– А вы с какого самолёта прыгали? – спрашивает девочка.

– Я? С АН-два, с кукурузника. С него обычно первый раз все прыгают… – говорит Башмаков, как будто оправдывается, а сам себя в душе ругает: ну что у него за характер такой! Будь на его месте ефрейтор Барабанщиков, тот бы наверняка прихвастнул: с АН-десять, сказал бы. Люк открывается, всё кругом, мол, гудит, ветер бушует… А он – с кукурузника…