Дель и Финия - Страница 8

Но рассказ Бориса Борисовича я не буду приводить дословно. Его беседа с Финией продолжалась полных два дня, пересказывал он часа три с лишним. Даже если исключить паузы, эканье и хмыканье, наберётся страниц на шестьдесят. И всё равно, я же не стенографировал, так и этак передаю по памяти.

Изложу самую суть вкратце.

Финия утверждала, что их дельфиньи предки некогда жили на суше. Мало того, они были людьми, сутуловатыми, крутолобыми, с курчавыми бородами…

И это были нехорошие люди, жадные, драчливые и жестокие. И под тяжестью их грехов страна начала тонуть. Море наступало, заливая поля и города.

— Не Атлантида ли? — спросил я.

Борису Борисовичу тоже пришла в голову Атлантида. Но Финия упорно указывала на юг, а не на запад. К удивлению, у неё оказалось достаточно ясное понятие о географии. Она знала, что, если плыть на юг — на дневное солнце — целые сутки, наткнёшься на тот берег (турецкий), и, если плыть от него на запад, будет пролив, а за проливом ещё море (Мраморное), и ещё один пролив, и ещё море (Эгейское), а на нём много-много берегов. Вот за тем морем и была тонущая страна предков, где-то возле острова Крит. Впрочем, по одному из вариантов, именно там и была Атлантида. Финия уверяла, что и поныне там много-много храмов на дне.

“Откуда ты знаешь? Ты была там?” — спросил ББ.

“По слухам, — отвечала Финия. — Одна дельфинка говорила”.

Для неё такое объяснение не звучало иронически, как для нас. Слух для неё выше зрения, “по слухам” — высшая степень достоверности, всё равно что для нас “своими глазами видела”. Письменности у них нет, искусства нет. Единственный источник знания — устные рассказы. “Одна дельфинка говорила” — это то же, что для нас: “Я прочёл в трудах академика такого-то…” Финия очень гордилась своим умением запоминать и точно высвистывать услышанное. Всякое искажение смысла, всякую ложь она считала неумением правильно говорить.

Так вот, по рассказам одной дельфинки, страна их предков тонула под тяжестью грехов. Жители боролись как могли. По всем берегам строили плотины вроде голландских. И надстраивали их беспрерывно, днём и ночью таская землю на носилках. Носили, высыпали, трамбовали, мостили. Все жители были заняты плотинами, все учёные рассчитывали и проектировали плотины. Чертили и считали, чертили и считали. “Любить было некогда”, — объясняла Финия с ужасом. Но страна продолжала погружаться. При каждом шторме, при каждом землетрясении море где-нибудь прорывало плотины, захватывало долины, оттесняло людей на бесплодные склоны гор. Даже принят был людоедский закон: убивать первенцев, чтобы сократить население. Подобное бывало на островах Тихого океана. Но откуда дельфины узнали о вывертах человеческой истории?

Детей спас самый великий мудрец страны. Финия высвистывала его имя, но ведь все свисты для нас условны, а ультразвуки вообще не слышны. Назовём его по-своему: Добрый Дельф.

Он сказал: “Люди, повремените с убийствами. Дайте мне три года срока”.

А через три года, найдя спасительное средство, собрал всех детей города и каждому влил по три капли своей крови.

Но это было ещё не спасение, только самое начало спасения.

Дельф сказал: “Дети, прежде всего научитесь дышать. Дышите глубже, дышите в такт с сердцем. Четыре удара — вдох, два удара — пауза, четыре удара — выдох, два — пауза. Когда научитесь, меняйте темп. Дыхание медленнее, сердце медленнее. Дыхание быстрее, сердце быстрее. Вы были рабами тела, теперь тело — ваш раб. Оно живёт по вашему указу, оно растёт по вашему указу. Вообразите себя рыбами в море. Теперь прыгайте в море и думайте, что вы рыбы, у вас рыбий хвост и плавники, как у рыбы”.

— Кстати, это методика ваших возлюбленных йогов, — заметил Гелий. — И там все начинается с тренировки дыхания.

Борис Борисович развёл руками:

— Не могу отрицать сходства. Видимо, были контакты и в прошлом. Больше того, у Бхактиведанты сказано: “Опытные йоги могут усилием воли переносить себя на другие планеты и там приобретают тело, пригодное для жизни на той планете”. А предки дельфинов, видите ли, приобретали тело, пригодное для жизни в воде. Три капли чудодейственной крови старого Дельфа и три года тренировок с усиленным воображением сделали своё дело. Руки превратились в плавники, ноги — в хвостовой плавник. (“Ошибка, — заметил я, — хвостовой плавник произошёл от хвоста наземных предков дельфинов, а ноги у них атрофировались за ненадобностью”.) Детишки весело прыгали на волнах, играли, гонялись друг за другом, наедались досыта рыбой. И они не захотели вернуться на тонущую землю, таскать носилки на плотины. Даже в школу Дельфа не захотели вернуться.

Так они и остались в море. И некому было надстраивать плотины. И море поглотило землю их отцов

Любопытный пример тотемизма навыворот, — заключил Борис Борисович. — Дикарские племена считали своими предками зверей и птиц, а дельфины отомстили нам: людей выбрали своим тотемом. Между прочим, это объясняет непонятное расположение дельфинов к людям. Предок — для дикаря “табу”, он неприкосновенен. Люди из рода медведя не убивали медведя, люди из рода кенгуру не ели мясо кенгуру. И дельфины берегут людей, потому что мы их предки, оказывается. Предков не кусают, предков не топят, предков вытаскивают из воды. Финия утверждает, что они и прыгают вокруг пароходов, чтобы родителям показать, как они счастливы в воде. У них, дельфинов, смутное понятие о времени. Прародина затоплена давным-давно, но родители ещё плавают на судах.

Борис Борисович долго объяснял, как Финия выражала силуэтами “плохо”, “хорошо”, “очень хорошо” и “очень-очень хорошо”. “Очень-очень хорошо” он переводил словом “счастье”. Так вот, Финия считала себя очень счастливой, потому что могла делать всё, что хочется. Хочется спать — дремлет, хочется играть — играет, прыгает, гоняется за подружками. Не надо вставать спозаранку, не надо варить обед, не надо таскать носилки на плотину, не надо то, не надо сё… Счастье Финии выражалось отрицанием: “не надо”.

— Это не счастье, а отсутствие несчастья, — заметил я. — А что же они приобрели в море?

О любви, любви, любви твердила Финия. Только теперь, избавившись от житейских забот, молодые дельфины могли посвятить себя любви всецело. Они думают только о красавицах, о том, как любить красивее. И о чём им думать ещё? Не надо строить плотины, не надо строить дороги, чтобы возить на плотины камни, не надо домов, не надо печей, не надо одежды, не надо, не надо… Не надо учиться, не надо трудиться.

— Удивительная трудобоязнь, — вставил Гелий. — Впрочем, и Библия считала труд проклятием.

— Они боятся труда панически, — подтвердил Борис Борисович. — И с людьми не хотят разговаривать именно поэтому. Финия нарушила запрет ради вас, Юра. Все они страшатся, что люди силком вытащат их из воды, заставят работать и учиться.

— Не хотят расти духовно, — пошутил я. И попал пальцем в небо.

Оказывается, дельфины не считают учение ростом.

(Ликуйте, лодыри, нашлись у вас единомышленники!) Они даже смотрят на нас свысока. Считают, что мы предыдущая ступень развития, несчастные сухопутные труженики, не сумевшие одельфиниться, приобщиться к вольной жизни в океане и целиком посвятить себя духовному развитию, то есть утончённой любви.

Я слушал Бориса Борисовича с упоением, боясь проронить хотя бы слово. Как-то все складывалось, все объяснялось в этом невероятном рассказе. Почему дельфины прыгают вокруг кораблей? Родичам себя показывают. Почему благожелательны к людям? Считают себя потомками людей. Почему же не хотят говорить? Боятся, что вытащат, заставят трудиться.

А зачем дельфинам язык? Ведь это же было главное возражение против моей темы. У дельфинов не может быть языка, потому что он им не нужен. Язык возникает в процессе коллективного труда, а дельфины не трудятся. Даже рыбу ловят в одиночку, каждый для себя.

И вот ответ: язык унаследован от предков, которые трудились коллективно, плотины возводили.

А в самом деле, почему сохранился язык? Ведь разговаривать не о чём.