Дель и Финия - Страница 10

И я воображал усердно, с нежностью вспоминая дорогой мой палец. Вспоминал, как в ранней юности наставлял его на все неведомое (“Юрочка, не указывай пальчиком, это неприлично”), вспоминал, как исследовал мир, суя палец куда не надо, как мазал его чернилами, обучаясь искусству выписывать палочки и нолики, как впоследствии мой умелый палец виртуозно играл шариковой ручкой, заполняя целые страницы скорописью, как пощипывал струны гитары, выражая задумчивую грусть, и как проворно бегал по клавишам рояля, и по буквам пишущей машинки, и по кнопкам пультов, и как помогал мне в затруднениях, почёсывая макушку. Прекрасный был палец, сговорчивый и трудолюбивый. И я старался думать, что он не покинул меня, мысленно шевеля им, писал статьи, напевал мелодии, барабаня мысленно по одеялу, мысленно пробовал, горяча ли вода и гладко ли оструганы доски, и ножницы надевал на палец, и мысленно почёсывал макушку.

На второй день боль прошла, начался зуд. Почему зудело: потому ли, что зарастал палец, или же потому, что прорастал? Любопытство одолевало, я с трудом удерживался, чтобы не сорвать повязку. Но это не следовало делать: увидишь, что нет ни намёка на палец, и ничего уже не выйдет — не сможешь вообразить себя с пальцем. А может быть, прорастание не началось, должно было начаться вскоре. Финия объясняла, что рост идёт в обычном темпе. Но что означает “обычный темп”? Похудеть можно и на пять кило за сутки; такое бывает на спортивных соревнованиях. И потолстеть можно на килограмм-полтора за день. Но это простой рост — отложение жира в основном. Сложный рост медлительнее. Грудной младенец прибавляет граммов двадцать в день. Впрочем, это норма человечьего детёныша. Китёнок способен потолстеть на сто кило за сутки. Что же является обычным темпом для пальца, который тоже весит граммов двадцать?

Я положил себе три дня. Решил трое суток не разматывать бинт. И терпел. И обманывал себя, старался пошевелить пальцем, бинт нащупать изнутри. Что-то ощущалось вроде бы. Но после многочасового самовнушения я уже не отличал: то ли чувствую, то ли воображаю?

Снятие бинта было назначено на 4 июля в 19.00. До вечера томился я, чтобы Гелий мог присутствовать. А Борис Борисович все время был рядом: лежал на диване, читал свою “Книгу Мудрости”. Молча читал, чтобы не отвлекать меня от мыслей о пальце.

Наконец примчался Гелий, кинул плащ на спинку дивана, руки сполоснул и взялся за бинт. Ему самому не терпелось.

— Больно?

Я терпел, морщась. Было больно. Бинт присох кое-где к коже, отдирался с трудом. Один оборот, другой.

Я затаил дыхание. Готовился и ликовать, и пригорюниться. Вероятнее — разочарование. Естественнее разочарование. Неужели всерьёз надеялся на чудо? Ну да, надеялся. Трое суток заставлял себя надеяться. Сейчас увижу. Страшно. Глаза закрыл. Ну!

Тут он был, миленький мой, такой симпатяга, нежный, розовенький, как у младенчика, такой умилительно-новенький рядом с сурово загорелыми взрослыми пальцами. Неполномерный ещё, поспешил я чуточку.

Но теперь ничего мне не стоило завязать руку снова и довообразить до полного роста.

— Ну поздравляю вас, — сказал Борис Борисович, — от всей души поздравляю со счастливым эпилогом. Поистине вы в рубашке родились, Юра. “Найти хорошо, вернуть потерянное — в сто раз лучше” — так сказано у Бхактиведанты. Гелий тут же бросился в контратаку:

— Какой же эпилог, ББ? По-моему, это пролог. Надо все начинать сначала, искать то, что вы так беззаботно выпустили из рук.

— Боюсь, что вам Чёрное море придётся осушать, — усмехнулся Борис Борисович.

— Нет, можно взяться с другого конца. — Пальцы Гелия не поползли к вискам: идея была выношена уже. — Нам нужны не дельфины, а гены, в сущности, один ген — ген податливости воле. Надо синтезировать его, вот и вся задача.

— Синтезировать ген, формула которого неведома! На это вам всей жизни не хватит. Придётся прибавить жизнь сына и жизнь внука.

Гелий в волнении бегал по комнате.

— А чему вы радуетесь, собственно говоря? Где ваше хвалёное человеколюбие? Гуманность обернулась бесчеловечностью. Гуманности ради хвостатую дурочку нельзя держать в клетке, и все остальные калеки останутся без рук и без ног.

— Насколько я знаю, Гелий Николаевич, — от вас и слышал, — современная медицина работает над преодолением несовместимости. Собакам уже удавалось прирастить ноги. В Китае, говорят, прирастили оторванную руку рабочему. Пройдёт два-три десятка лет, и гораздо раньше, чем вы покорите гены, руки-ноги будут приращивать в стационарах, заимствуя их у умерших.

— Заимствуя у трупов? Вы забыли все проблемы пересадки сердец? Одного спасают, другого решили не спасать. Не лучше ли каждому спасать себя, растить нужный орган за счёт собственного организма, никого не тревожа, не затрудняя, как наш Юра?

Борис Борисович присел. Видимо, и он волновался. Я никогда не слышал, чтобы он так многословно спорил.

— Гелий Николаевич, я уже говорил вам: вы человек-стихия, несётесь неведомо куда на волнах собственной энергии. Сегодня добавлю: вы опасная стихия. У вас зуд открытия, вы ломитесь открывать все двери, раз в жизни подумайте, что прячется за теми дверьми. Всем на свете калекам, потом всем желающим, всем подавшим просьбу вы дадите возможность переделывать своё тело так и этак. К чему это приведёт? Разве нет на свете милитаристов, нет преступников? Разве нет просто дураков и лентяев? Подумайте о поучительной истории дельфинов. Коварный дар получили они от старого Дельфа. В море сытно, тепло и вольготно, и люди превратились в животных. Утратили ноги, утратили руки, утратили охоту к труду, знания и культуру, теряют речь, почти потеряли разум. Стали животными: жрут сырую рыбу, и их жрут косатки, их люди бьют, чтобы жир на мыло вытапливать. И эпидемии косят их, по сотне тысяч за сезон в одном Чёрном море. Вот вам итог великого открытия гениального Дельфа. Нет, я очень рад, что выпустил Делика. Ищите пропавший ген, и пусть ваши дети и внуки и правнуки ищут.

— За битого двух небитых дают. Разумный учится на ошибках неразумного, — возражал Гелий.

— Будем надеяться, что сверстники ваших правнуков будут разумными все поголовно. Сегодня среднему человеку нельзя давать дар Дельфа. И хорошо, что этот дар уплыл в море.

И тут я поднял палец, свеженький, розовый.

— Прошу слова, — сказал я. — Дар не уплыл окончательно, он циркулирует в крови одного среднего человека. Человек перед вами: Кудеяров Юрий, 31 год, уроженец города Москвы, холостой, рост средний, способности средние, взгляды на жизнь обычные. Если верить Финии, я могу превратиться во что угодно, хоть в дельфина. И это можно проверить… и я намерен проверить на собственном опыте. Твёрдые знания, так учил меня шеф, даёт только опыт. И рассуждений шеф не признает, и в рассказы не поверит. Поверит только фактам, голым фактам.

Но так как опыты могут быть опасными, лучше сказать: не совсем безопасными, я записал все как было и положил рукопись в стол. Пусть полежит. Пока о ней знают трое: Гелий, ББ и я.