Действующие лица в порядке их появления - Страница 6

Почему драка такая — не знаю. Может, все выпивши были — потому? А меня как отделали? Один как даст по башке канистрой, два галлона. Ага. Да еще моей же. У меня из машины взяли. А машину — набок. Это как — хорошо, по-вашему, а? Такого и турку не сделаешь.

Не, ничего я им не сделал.

Не, не знаю, из-за чего все.

Сдурели они все, что ли?

Не знаю, чего на них накатило.

Хотел только, чтоб поржали, понимаете, будто сами пьесу смотрят. Чтоб ржали, за животы хватались.

Чудаки-люди.

Ну, всё.

Хорошо. Если не возражаете — сходим на мол, прогуляемся? Солнышко светит, и можно уйти из трактира.

Вы любите запах портера?

Я — нет. А ведь, казалось бы, пора к нему привыкнуть. Может, кто другой и привык бы, а я никак. Очутиться бы где-нибудь в таком месте, где и цвета его черного вовек не увидишь.

Что-то я растрещалась. Наверно, потому, что выбита из колеи.

Через какое-то время все сгладится. С возрастом становишься мудрей и беды забываются легче. Так говорят старые люди.

Мне двадцать. Может, в мои годы все воспринимаешь острее. Больно? Нет. Свыкаешься, и довольно быстро.

Не люблю говорить о себе. Легко сказать — дополнить картину. Довольно странная картина — во всяком случае, для меня.

Нет, я мистера Макграта люблю. У него в жизни один интерес: погоня за деньгами и за властью, какой только можно добиться здесь, в округе. Стоит это понять, и он уже не вызывает неприязни. Чтобы он над кем-нибудь сознательно учинил жестокость — такого не бывало. Просто, когда все помыслы направлены на что-то одно, уже словно бы ничего вокруг и не видишь, можно ненароком оскорбить человека и даже не заметить.

Да, со мной он всегда обходился хорошо, и миссис Макграт тоже. А той работой, какую я у них делаю, мне с ними за их доброту все равно не расплатиться, я так считаю. Слова грубого от них не слышала и никогда-никогда ни намека на то, кто я на самом деле.

Нет, и вообще ни от кого. Трудно в это поверить, понимаю — ведь деревушка у нас маленькая, но только так оно и есть.

Конечно, я часто над этим раздумывала. Да и как не раздумывать. Они мне сказали, что я сирота и меня взяли из приюта. Вот и все, что мне было известно. Остальное я сама досочиняла — в мечтах. Не хотелось бы пересказывать вам эти мечтания. Очень уж они были романтические — про то, кто я на самом деле, и кто мой отец, и кто мать.

Но мне и в голову не приходило, что оба они все время были тут, у меня под носом.

Ну вот вам, полюбуйтесь на него.

Моряк увидел, что мы идем, тут же прыг в лодку, поднял парус и был таков, еще минута, и он уже в открытом море — боится, как бы я его не перехватила. Смешной какой, правда? Мне он всегда был симпатичен. Приду, бывало, сюда, сяду на тумбу, а он чинит сети, и я завожу с ним разговор. Говорила почти все время я, но теперь, когда оглядываюсь назад, припоминаю: странно он как-то на меня смотрел. Смотрит, бывало, так странно: ну, словно преданный пес, если застигнешь его, когда он тащит цыпленка из открытого буфета.

Во-он он теперь где — точечка на горизонте, так что мы можем немножко тут посидеть. Ну, ничего. Когда-нибудь я его изловлю и втолкую ему все что надо.

А вот с Сарой — дело другое.

Тут все очень сложно.

Такое за один-два дня не наладится. И сколько на это нужно времени — не знаю. А ведь до меня только теперь начинает доходить, что у меня есть настоящие отец и мать. Сперва, когда я узнала, вся как-то одеревенела. А сейчас прихожу в себя, и иной раз у меня даже дух захватывает от радости.

Жаль только, что пришло это слишком поздно. Обычно в моем возрасте уже покидают отчий дом — заводят свою семью, уезжают куда-нибудь на заработки, а я только-только его обретаю.

Насчет пьесы?

Что вам сказать, меня это не удивило. Я Майкла знаю. Очень даже хорошо знаю. Мы с ним часто и подолгу бродили, подолгу разговаривали. Говорил все больше он, такой уж он есть. Из него прямо поток изливается. С ним интересно. Яркий человек.

Нет, то, что он так со мной поступил, не удивило меня, верней — не обидело. Понимаете, вот он такой. Он бы, конечно, пришел в ужас, если б услышал, но в чем-то он очень схож с мистером Макгратом: у него тоже все помыслы направлены на одно. Ему бы только рассуждать о людях или писать о них. И он ничего с собой не может поделать. Да что там, как он родную мать в пьесе вывел — балаболка такая, трещотка, надоеда. Так мне Турлок говорил.

Турлок? Он очень хороший. Ногами по земле ходит, а голове — в облаках, хоть он скорее умрет, чем признается в этом. Майкл-второй подмечает все чудеса вокруг себя и дотошно так их разглядывает. А Турлок подмечает и любуется ими, вот в чем разница.

Майкл-второй — личность значительная, спору нет. Он может вас так вот, с ходу, покорить: примется с жаром набрасывать портреты, один другого ярче. Две-три фразы — и человек весь перед вами. А как он умеет изображать людей! Вы бы поклялись, что перед вами тот самый человек, про которого он рассказывает.

Нравится он мне? Конечно, нравится. Хочет ли он на мне жениться? Да, хочет. А сейчас особенно — ему как-то совестно: вдруг он причинил мне боль. Это с одной стороны, а с другой — вообразил себя этаким рыцарем, который скачет во весь опор на своем коне, спешит вызволить из беды прекрасную деву.

И вот тут меня просто смех разбирает.

Да оттого, что я никакой беды во всем этом не вижу, и потом, я собираюсь замуж за Турлока.

Нет, Турлок, само собой, ни о чем не догадывается. Вы же с ним говорили. Все вам, наверно, втолковывал, что я ему вроде младшей сестренки. Преисполнен братских чувств, да? Но чувства у него ко мне совсем не братские. Старается себя в этом уверить, потому что он невысокого мнения — и о себе самом, и о той жизни, какую ведет, но только она как раз по мне.

Я знаю, его просто бесило, что в свободное время я все с Майклом да с Майклом, но ведь девушкам порою не обойтись без уловок! Иной раз я замечала: глаза у него прямо искры мечут, и не будь у него такой выдержки, избил бы он беднягу Майкла-второго до полусмерти.

Да, Майкл-второй, пожалуй, догадывается. Наверно, ему подсказывает чутье — ох, и злится же он на Турлока, — чувствует, что я его немножечко в своих интересах использовала — чтобы раззадорить Турлока. А для таких вот, у кого твердая цель в жизни, для них непереносима самая мысль, что кто-то может их хоть немножко использовать для себя. Это бьет по их самолюбию. Ведь им везде и во всем непременно надо быть первыми. Потому-то Майкл и вставил Турлока в пьесу, он там у него проделывает всякие пакости. Майклу не понять, что Турлок человек высокой души, такого не проймешь булавочными уколами.

Ну, а теперь мне надо идти, не то мистер Макграт станет меня звать, а голос у него — как труба.

И потом — все равно, сколько бы я здесь ни просидела, у меня только и будет разговору что о Турлоке — мне кажется, он именно тот человек, который мне нужен.

Ну, что я вам говорила? Ох, и голосище же у мистера Макграта! Даже здесь, на берегу, слышно.

Мне надо идти.

Форменные дикари, от каменного века ушли на какой-нибудь шаг, ну два.

Вы только подумайте. В чем я повинен? Я же делаю честь своим деревенским. Всю жизнь стараюсь развивать своих односельчан, учу их понимать возвышенное, а эта история — она ли не свидетельство полного моего краха? Собственно, не моего, а их, потому что теперь ясно: они, в сущности, так ничего и не усвоили.

Судите сами. Дело обстоит так. Я жил в большом городе. Меня высоко ценили люди культурные.

Правда, попадались среди них и злопыхатели, но, коль скоро ты решил вынести свой товар на рыночную площадь, будь готов к тому, что невежды станут закидывать тебя отбросами.

И тут я решаю вернуться домой. Я все-таки льстил себя надеждой, что встретят меня хорошо, не обязательно с флагами и плакатами или же с местным оркестром — волынки и барабаны, — но, во всяком случае, устроят достойную встречу; как ни говори, ведь я привлек внимание публики к их захудалой деревеньке. Я же своими глазами видел: когда кто-нибудь из их молодых людей становится священником и после рукоположения приезжает домой, в его честь на холмах зажигают праздничные костры.