De Secreto / О Секрете - Страница 31

Доступ к знаниям и информации — основной критерий стратификации общества. Идея обеспечения гегемонии социальной верхушки за счёт знаний последовательно развивается Бертраном Расселом в книге «Научное мировоззрение» («Научные правители будут давать одно образование обычным мужчинам и женщинам, и другое тем, кто должен унаследовать научную власть») и более поздней книге «Влияние науки на общество» («доступ к ней [науке] будут иметь представители исключительно правящего класса»). Показательно, что, согласно докладу Американской академии науки и искусства госинвестиции в сфере высшего образования в США в последние десять лет резко сократились, из 15 обследованных штатов 11 стали больше тратить на содержание тюрем, чем на образование; тенденция понятна.

Отличительной особенностью знания как движущего элемента истории в том, что оно не может устанавливаться участниками социального процесса с помощью договорённостей, как определяются правила экономики или социальных конструкций. Научное понимание природы окружающего мира, механизмов его функционирования, способное быть трансформированным в технологию, и есть осевой, определяющий остальные пятый элемент, движущий историю капитализма. Для создания реальной картины мира должна появиться история капитализма не только как история войн «организованных собственников», их политического и экономического противостояния, но и как история социальных преобразований, а самое главное, как история технологической мысли, порождающей остальное лишь как инструмент того, что мы называем капитализмом. Данное исследование является попыткой показать историю капитализма XX века через историю консорциума химических корпораций Германии, определивших не только её историческую судьбу, но и оказавших столь значительное влияние на нашу современность.

Историю о том, как химия и война, переплетаясь, создавали узор исторической картины прошлого века, лучше было бы начинать с предыстории, с описания отравленных стрел архаичных племён, с «греческого огня», применение которого описано Плинием Старшим, или с использования дыма горящей серы в Пелопоннесской войне. Однако предметом данной работы является не описание примеров изобретательности человеческого ума, а то, как его обладатели сформировались в научно-финансовое сообщество, в котором химия стала не только решать военные задачи, но и формировать их, а вскоре и вовсе определять историю XX века целиком.

Примечательно, что центры, производящие главный «нерв войны» — деньги, накладываются на центры, связанные с производством самого известного военного химического продукта — пороха, представляющего собой смесь угля, селитры и серы. Вплоть до XIX века сера в основном добывалась в вулканических районах Сицилии, и логично предположить, что к её поставкам имели отношение знаменитые банковские дома Венеции. В перенесённом «венецианцами» в Голландию финансовом центре была основана Ост-Индская Компания, по подобию которой в Англии развилась такая же корпорация — будущий правитель Индии. Доколониальные власти страны в лице шаха Аурангзеба пытались запретить продажу селитры христианам. До конца XVIII века индийская селитра питала большинство европейских войн, а Ост-Индская компания была основным мировым поставщиком этой «души» пороха, разместив склады на Коромандельском побережье; sel petrae[90]' была одним из основных товаров Ост-Индской компании [2]. Ещё одним был опиум; окончательный контроль над наиболее прибыльными районами производства опиума в Бенаресе, Бенгалии и Бихаре был установлен в 1765 г. [21].

Когда управление Индией сконцентрировалось в Лондоне, о британской столице заговорили как о новом мировом финансовом центре, а добыча селитры стала уделом низшей касты колонизированных индийцев, сделавших свою Родину «кровавым алмазом» британской короны, источником того, без чего не могла произойти ни одна война. Если в 1660-х гг. ежегодный экспорт селитры из Индии составлял 600 тонн, во время войны за испанское наследство он вырос до 2 тыс. тонн [2].

В России при Петре I производство пороха некоторое время принадлежало английскому коммерсанту А. Стелсу на монопольной основе; согласно указу, прочим царь «делать порох не велит» [343]. В период наполеоновских войн мировой экспорт селитры составлял уже 20 тыс. тонн [2], за период 1811–1813 гг. из Англии в Россию поступило 1100 тонн пороха, по завышенной, кстати, цене, что составило до 40 % всего использовавшегося в войне пороха [58]. Именно поэтому

До середины XIX века источником селитры становилась земля в местах, где она пропитывалась человеческими и животными отбросами, так чтобы «пощипывать язык, подобно хорошим специям». Из этой земли селитру выпаривали по рецептам, не менявшимся с ранних трактатов средневековья до Гражданской войны в США, когда ограниченность поставок заставила южан оборудовать в отхожих местах специальные «селитряницы» [2].

Ни одна война не могла продолжаться без пороха, а рынок химически связанного азота контролировался Англией, основным поставщиком которого со временем стала чилийская селитра [27]. Как указывает Стивен Боун, «единственный коммерчески значимый природный источник органических нитратов, способный удовлетворить растущий во всём мире спрос на взрывчатку и азотные удобрения, находился в Южной Америке, то есть практически на противоположной стороне земного шара от основных рынков потребления в Европе».

В начале XIX Александр Гумбольдт, путешествуя по Южной Америке, выяснил, что перуанский климат, один из самых засушливых в мире, позволил скопиться на береговой линии огромным, толщиной до 50 метров залежам птичьего помёта, который местное население называло «уано», а англичане читали как «guano». Инки использовали его для удобрения полей и во избежание конфликтов места добычи разделили между провинциями [2], так что стратегическое значение гуано было известно давно.

В 1822 г. по рекомендации Гумбольдта английское горное общество направило студента Парижского горного института Жана Батиста Буссенго в армию генерала Симона Боливара, у которого он дослужился до полковника, изучая в своей походной лаборатории чилийскую селитру и гуано. Буссенго выявил связь количества азота в Урожае кукурузы с количеством азота, внесённого в почву [302; 303], определив азот как главный источник плодородности и подтвердив его стратегическую значимость.

Поэтому тот факт, что рождение современного Перу после того, как Антонио Сукре, начальник штаба Боливара, вторгся на территорию испанской колонии в 1824 г. [28; 29], практически совпадает с началом промышленной торговли перуанским гуано вновь появившейся «свободной страны», весьма примечателен. Особенно с учётом того, что лицензию на торговлю дали лишь «небольшому числу доверенных фирм», а к середине XIX века это право сосредоточилось в руках британской компании Энтони Гиббса. Англичане всё ещё оставались главными контролёрами пороха, а значит, и мировых войн.

Отсюда и исследовательский пыл французов и американцев, бороздивших Тихий океан в поисках островов с залежами гуано. Одними из них стали острова Чинна, где добыча азотосодержащего продукта была уделом пойманных дезертиров, осуждённых, чернокожих рабов и обманом заманённых китайских кули, которых французские, испанские и британские суда вывезли на острова более 100 тыс. человек. Любой попавший на остров становился невольником и не имел права покидать его в течение пяти лет, но двадцатичасовой рабочий день мало кто выдерживал в течение такого срока на производстве, где дышать из-за аммиачной пыли было почти невозможно. «Они ходят почти голые, не имея ни куска ткани, чтобы прикрыть наготу, живут хуже псов» — такую картину увидел американский журналист Джорж Вашингтон Пек. Он и другие пассажиры торговых кораблей наблюдали харкающих кровью, прикованных к тачкам, покрытых ядовитой едкой пылью невольников, многие из которых предпочитали отравиться опиумом или кинуться со скал, поэтому потребность в новых рабочих никогда не убывала. В 1862 г. несколько перуанских судов вывезли на острова Чинча всё мужское население острова Пасхи. Благодаря усилиям французского священника вернулись лишь несколько выживших, тут же заразив подхваченными болезнями оставшихся на острове женщин и детей, после чего население острова практически вымерло.