De Secreto / О Секрете - Страница 16

В 1891 г. из Ладакха в Тибет тайно проникли два офицера индийской армии X. Боуэр и У. Торолд. Цель поездки была разведывательной. Какое-то время им удавалось скрывать свою национальность, но затем их остановили и пришлось вернуться, хотя британцы настояли на возвращении не прежним путём, а через восточную границу. В отчёте о путешествии Боуэр описал, как управляется Тибет, как выбирают далай-лам, разобрал обороноспособность страны.

Следующей (1892 г.) была англичанка Энни Тэйлор, которая исповедовала пресвитерианство и мечтала проповедовать Евангелие в языческой столице. Проводника она выбрала на редкость неудачного — китайца, который по пути стал вымогать у неё деньги, угрожая разоблачить, а потом так и сделал. Всего в трёх днях от Лхасы её и её последователя-тибетца остановили, и после шести дней споров с чиновником ей предоставили сопровождение, лошадей, палатку и пищу для обратного пути до Янцзы.

В 1893 г. из Китайского Туркестана в Тибет проник французский исследователь Жюль Дютрей де Рене вместе с востоковедом Фернаном Гренаром. В шести днях пути от Лхасы их тоже остановили, и путники отправились к границе с Китаем, но в одной деревне (по-видимому, из-за высокомерного обращения с жителями) на французов напали, и де Рене погиб.

Происшедшее лишь усилило притягательность Лхасы для путешественников: не прошло и года, как туда отправился английский землевладелец Сент-Джордж Литлдэйл с женой и племянником. В Тибет экспедиция проникла с севера в апреле 1895 г. Экспедиция двигалась только ночью, высылая лазутчиков. Расчётом Литлдэйла было двигаться так быстро, чтобы у тибетцев не осталось времени собрать ополчение, чтобы преградить им путь. Отряды тибетцев перекрыли путь всего в дне пути от столицы, но заболела жена Литлдэйла и пришлось повернуть.

Если верить рассказу колоритного путешественника Генри Сэвиджа Лэндора, то рядом с ним приключения остальных блекнут. В 1897 г. он пересёк границу Тибета и с двумя слугами двигался вдоль Цангпо к Лхасе. Их схватили тибетцы (возможно, тоже сыграла роль надменность Лэндора) и подвергли изощрённым пыткам, но затем отпустили. Правда, профессиональные альпинисты и картографы в Британии усомнились в достоверности его рассказа.

Самым юным путешественником в Тибете был Чарлз Рейнхарт, которому, когда его родители-миссионеры весной 1898 г. отправились в Лхасу, было всего 11 месяцев. Петрус Рейнхарт и его жена-канадка Сьюзи собирались в Тибете проповедовать. В пути лёгкие маленького Чарлза не выдержали разреженного воздуха высокогорья, и он умер. Позднее бандиты увели почти всех пони, а Петруса убили.

В 1901 г. в Лхасу прибыл настоятель японского буддийского монастыря Кавагути Экаи. Ему удалось прожить там инкогнито 14 месяцев: его преимуществом было то, что он был азиат и буддист. Одновременно с ним в Лхасе побывал японский разведчик Нарита Ясутеру: Японию начинала беспокоить активизация России в Азии. Кавагути тоже выполнял функции разведчика и передавал сведения британскому агенту Сарат Чандре Дасу. В неверно названной книге «Три года в Тибете» Кавагути подробно описал жизнь в этой стране от монастырского быта до погребальных обрядов.

«Однако, будучи вооружены лишь фитильными ружьями и саблями, тибетцы не могли надеяться не пускать в Лхасу любопытных жителей Запада неопределённое время. Следующий незваный гость — победитель в этой необычной гонке — проложил себе путь туда пулями во главе армии»[46]. Речь идёт об экспедиции Янгхазбенда, о которой рассказано выше.

Классический период англо-русской Большой Игры пришёл к концу в 1907 г., который ознаменовался конвенцией по Ирану, Афганистану и Тибету. Две державы сблизились для противодействия общему врагу — Германии. Последняя, когда началась Первая мировая война, включилась в Большую Игру в качестве нового участника.

Летом 1914 г., когда кайзер Вильгельм II понял, что крупно ошибся, рассчитывая на нейтралитет Британии, он решил развязать против неё священную войну мусульман. По замыслу кайзера, следовало объединить народы Османской империи, Кавказа, Ирана и Афганистана против британцев, а это позволило бы вырвать из их рук Индию. По сути, как заметил немецкий историк Ф. Фишер, это было всего лишь «продолжение иными средствами» агрессивной восточной политики, какую Вильгельм вёл ещё с 1890-х гг. Замысленная в Берлине, но развязанная из Стамбула, эта священная война была новой, более зловещей версией Большой Игры.

Ключевым был союз с османским султаном[47]', который в своей ипостаси халифа всего исламского мира имел авторитет издать приказ о начале священной войны. Наиболее уязвимыми в таком случае действительно оказывались британцы, поскольку под их властью находилось численно больше мусульман, чем где-либо ещё в мире. Никогда прежде в Новое время священная война не объявлялась против европейской державы, и никто не знал, чего ожидать. Если бы мусульмане задались вопросом: «Что делает христианский государь, разжигая и обеспечивая средствами священную войну против своих единоверцев?», у советников Вильгельма ответ был готов. В мечетях и на базарах Востока пустили слух, будто кайзер тайно принял ислам и инкогнито совершил паломничество в Мекку («хаджи Вильгельм Мухаммад»).

Ещё в 1835 г. военным советником османского султана был назначен прусский капитан Хельмут фон Мольтке. Его задачей было помочь туркам модернизировать армию по прусскому образцу, хотя из этого мало что вышло. Вернувшись в 1839 г. в Берлин, Мольтке просил начальство присмотреться к Османской империи, так как она созрела для проникновения туда немцев. Её можно было связать с Берлином и в экономическом и в военном плане с помощью железной дороги через Балканы, что позволило бы обойти контролируемые британцами морские пути. Кроме того, Мольтке назвал Палестину и междуречье Тигра и Евфрата идеальными странами для колонизации энергичными немцами.

В 1846 г. политэконом Фридрих Лист писал, что западные берега Чёрного моря и северная половина Турции представляют собой удобный объект для немецких колонистов. Ему вторил профессор Лейпцигского университета Вильгельм Рошер, который считал, что после распада Османской империи азиатская Турция должна по праву принадлежать немецкому народу.

В то время эти идеи были только мечтами, поскольку немецкий народ был политически разобщён в самой Европе. Однако после объединения Германии в 1871 г. ситуация изменилась. Более того, немцы настаивали, что нуждаются в Lebensraum[48] острее, чем другие европейские державы, так как те уже обзавелись заморскими территориями. Германия подоспела к «драке за Африку» 1880-1890-х гг., всего за год прихватив Камерун, Юго-Западную и часть Восточную Африки (позднее к ним добавились часть Новой Гвинеи и Самоа в Тихом океане). Однако мало кто из немцев был готов эмигрировать в тропики. Всего в колонии переселилось не более 20 тыс. поселенцев; большинство эмигрантов из Германии уезжали в США[49]. Всё больше немцев попадали под влияние Пангерманской лиги и других патриотических организаций, твердивших, что экономическое будущее лежит на богатых и редкозаселённых османских территориях.

Канцлер Бисмарк не поощрял экспансионистов, избегая конфликтов с европейскими державами, но дела пангерманистов пошли в гору, когда на престол в 1888 г. вступил ярый экспансионист Вильгельм П. Германия начала активно осваивать Османскую империю экономически. Параллельно её осваивали немецкие путешественники, которые проникали в отдалённые районы под маской археологов и антропологов. Одним из наиболее энергичных был востоковед Макс фон Оппенхайм. Кайзер воспользовался непопулярностью Абд-ул-Хамида в Европе из-за резни армян в 1894 и 1896 гг. и на фоне его изоляции протянул ему руку дружбы, а в 1898 г. посетил Османскую империю с государственным визитом. Главной целью визита было обеспечить Германии концессию на строительство Багдадской железной дороги. Султан увидел в этой дороге свою выгоду — средство сохранять владычество над отдалёнными территориями империи.