Давид против Голиафа - Страница 33

Мы сегодня живем в самом конце Кали-юги – Железного века, однако как близко к концу, вычислить невозможно, потому что неизвестна точка отсчета и невозможно рассчитать, с какого зодиакального знака начинает Солнце движение внутри цикла. Это одна из наиболее охраняемых тайн жреческого сословия, ибо кто знает сроки, тот способен влиять на события.

В индийской традиции человеческий цикл, состоящий из четырех юг, называется «Манвантара». 14 манвантар образуют Кальпу – большой цикл. Движение манвантар начинается сверху с «северного полюса» на круге кальп и идет против часовой стрелки: семь манвантар вниз, семь восходящих вверх. Мы находимся в «южном полюсе» колеса кальп, в конце седьмой манвантары. Поэтому, считают брахманы, Большая медведица, описывающая свастику вокруг мировой оси, состоит из семи звезд и называется Септариши. В следующем человеческом цикле она будет уже состоять из восьми звезд.

Представления о бесконечной цепи циклов, каждым звеном которой является новое человечество, нашло чеканную формулу в индийской метафизике: «дни и ночи Брамы (Брахмана)». Тот же самый ритм возрождений-исчезновений уподобляют вдоху и выдоху, который, якобы, производит бесконечная и бездонная основа, благодаря которой возникают проявления сущего. Эта же доктрина породила в зороастризме видение, столь впечатлившее Ницше – вращение Великого неба как «колеса рока», которое приводит и убирает в одну и ту же пространственно-временную точку существования одну и ту же реальность, подобно тому, как в ярмарочной карусели каждая фигура, на которой сидят посетители, проходит через одну и ту же точку и уносится прочь. «Вечное возвращение равного» – так назвал этот визион Фридрих Ницше и сошел с ума от ужаса. Классическая индуистская версия все же не столь безысходна: она предполагает спираль, а не колесо, и раскручивание ничем не ограниченного числа манифестаций проходит через точки, лежащие рядом, но не совпадающие идеально.

«Возможность безгранична, – утверждал Р. Генон, самый фундаментальный на Западе экспозитор традиционалистских доктрин, – поэтому реализация этой возможности не может знать повторений одного и того же, как не может одно и то же число возникнуть дважды в числовом ряду, ибо это тут же означало бы конечность манифестации, что невозможно».

Как видим, Рене Генон тоже настаивает на безграничности субстанционального аспекта реальности, но, по крайней мере, в отличие от Аристотеля, речь не идет об одном и том же мире.

Доктрина циклов разрешает многие интеллектуальные проблемы и недоумения. Пустота или ничто, предшествовавшие проявлению, сводятся лишь к паузе между мирами. Проявленное бытие оказывается перманентным свойством реальности, оно есть всегда, что избавляет нас от недоумения, почему ему нужно возникать из вечности вдруг, разовым образом. В этой доктрине оно воспроизводится и исчезает, потому что расходуется первоначальный потенциал Золотого века. Такая картина понятна нам, поскольку соответствует нашему опыту энтропии.

Согласно доктрине циклов, в каждой очередной манвантаре зреет зерно следующей, как бы конфигурация или парадигма того, что должно быть манифистировано в будущем. Всегда есть носители этого зерна, группа избранных («сто сорок четыре тысячи праведников в белых одеждах»), которые способны перейти из предыдущего в последующий цикл через зону затмения или диссолюции. Кстати, пустота между вдохом и выдохом реальности – это «пралайя» (санскр.), растворение сущего. А кальпы отделяет друг от друга «махапралайя», когда уровень диссолюции захватывает не только большой космос, но и Логос, который этот космос мыслит.

Для центральных обитателей цикла (в традиционалистской оптике отнюдь не людей-адамитов) «пралайя» означает конец их божественного существования, «рагнарёк» (др. норвежск.), сумерки богов.

Так описывает часовой механизм бытия, лишенного истинного субъекта, сознание, которое для последователей пророков монотеизма является однозначно языческим.

Исследователями религий было давно отмечено, что в монотеистических доктринах время идет не по кругу, а как бы по прямой. В этом смысле, возможно, к несчастью для исторических проявлений монотеизма, между таким пониманием времени у иудеев, христиан и мусульман оказалось слишком много общего с аристотелевской линейностью, в результате чего возникло контрабандное проникновение аристотелизма в доктрины, вдохновленные Откровением.

Действительно, ни иудаизм, ни христианство, ни Ислам ничего не говорят нам о цепи манифестаций, циклах, исчезнувших до нашего человечества. Имеются глухие толки о преадамитах, об Идумее, о Лилит, которая была прежде Евы, но все эти разговоры восходят к гностикам, которые «повязаны» с каббалистами, манихеями и еще черт-те с кем! В силу этого рассматривать подобные смутные слухи мы не будем.

Однако, из этого совсем не следует, что монотеистическая доктрина ничего не знает о циклах, имеет унитарное видение разового бытия, которое возникло из неизвестно сколько имевшего «быть» до этого ничто (хотя, поскольку в ничто нет времени, можно было бы утверждать, что наш единственный мир не имел предисловия; но тогда получится, что вся длительность, которая в реальности возможна, – это длительность нашего мира, которая до сих пор имела место. Такая картина уж слишком напоминала бы современную научную мысль, чтобы являться правдой).

Сначала остановимся на том, что выглядит общим в традиционной (языческой) метафизике и в теологии, основанной на Откровении. Общим является утверждение о том, что тот конкретный мир, в котором мы сейчас находимся, конечен. Исходя из этого общего пункта, традиционалисты настаивают, что все сакральное знание имеет своим единым источником изначальную Традицию и говорит об одном и том же. Они пытаются доказать, что конечность по языческой модели (возобновляющиеся циклы) и конечность по монотеистической модели (эсхатология, воскресение мертвых, Страшный суд и упразднение времени) – это две версии или два разных угла зрения, проявляющие одну и ту же истину.

Генон, принявший Ислам, но посвятивший 99 % своих текстов анализу индуизма, даосизма и отчасти западного масонства, вообще утверждал, что авраамическая цепь пророков с ее посланием о Едином непостижимом Субъекте, свободном от тождества и подобия с чем бы то ни было, кроме Себя Самого, – это просто экзотическая версия той же самой глобальной Традиции универсального тождества, просто проявившаяся в стороне от мейнстрима и адаптированная к менталитету людей конца кали-юги, которые уже не способны смотреть на слепящий свет первоначальной истины.

Мы придерживаемся на этот счет радикально иного мнения.

Разумеется, циклическая пульсация космических проявлений вполне совместима с интеллектуальным аппаратом монотеистической традиции. Дело не в том, что трансцендентный монотеизм Откровения игнорирует появления и исчезания человечеств в бесконечно тянущейся спирали циклов. Монотеизм как раз знает об этом очень хорошо. Просто Откровение адресуется к конкретному человечеству нашего цикла с призывом решить фундаментальную проблему, которая касается именно нынешних людей, смысла их существования, проблему их времени.

Откровение обращается к людям так, как будто бы они были единственными – уникальным и унитарным, совершенно эксклюзивным созданием Божьим (чем они, кстати, и являются, пока актуально существуют).

Тем не менее, в Откровении – и, что самое важное, в кораническом тексте – есть намеки и упоминания, касающиеся альтернативности, которая может быть предъявлена данному человечеству в виде наказания, если те, к кому адресуется Послание, окажутся его не достойны.

«Мы можем увести это творение и привести другое», «До вас были поколения…», «Мы можем заменить вас другим народом, лучшим, чем вы», – эти и подобные намеки, встречающиеся в Святом Коране, не оставляют сомнения, что духовной перспективе Ислама отнюдь не чуждо представление о возможной множественности человечеств.