Давай заново (СИ) - Страница 45

Ксюшка была другой, чистой что ли, открытой такой, настоящей. Я и не смел, думать о ней в плохом ключе, нам без секса жилось славно. До тех самых пор, пока алкоголь пресытивший нас обоих в один из вечеров не стал всего лишь спусковым крючком, давшим мне сигнал действовать. Но всё закрутилось иначе, я не смог остановиться, впервые коснувшись её кожи. Нет, не в невинном объятье, коих было несчётное количество за время дружбы. А по-мужски, с жаром в ладонях, что разгорался и сеткой покрывал тело рвущееся к ней. Такой нежной наощупь и сладкой на вкус, с головокружительным запахом грейпфрута.

Эти воспоминания так и отпечатались на подкорке, не желая покидать моей головы ни днём, ни ночью, вытеснили всех, даже суку Алёну, что корнями прорастала в меня. Зудели там не переставая калейдоскопом картинок до онемения в кончиках пальцев, которыми я больше не мог к ней касаться. И губы горели адски, помня на физическом уровне каково это целоваться с Ксюшей, наслаждаться мягкими губами и проворным языком.

Я буквально с ума сходил. Понимал же что глупо рвать дружбу в пользу отличной эротической акробатики. Но не мог. Ненавидел и себя, за слабость перед сексуальным влечением. И Ксюшу, которая мораль ставила выше меня.

— Мне не нужна дружба, когда мне лезут в трусы, — кричала сквозь слёзы. А я увальнем стоял и тронуть боялся, спугнуть обиженную малышку. Струсил, не остановил, курил потом одну сигарету за другой, пока тошно не стало от никотина. И пил до утра со Славиком, слушая какой я придурок, раз в очередной раз на бабе трогаюсь умом.

Не особо то я и внял его советам, но вожжи отпустил. Не напирал больше на Ксюшу, следил исподтишка и гадал, пройдёт этот шквал эмоций в душе и стояк в штанах при каждой нашей встрече. Либо так и залипну на Ксюху, плюнув на все эти морально-этические. А она будто издевалась, цеплялась ко мне, накручивала яйца против стрелки, но близко не подпускала. Играла с моим измученным либидо. Чувствовал себя подопытным кроликом, над которым ставили опыты в воздержании от секса. Хотел только её. Всю… до сухости во рту, словно сушняком страдал, высыхал изнутри представляя как она может гореть подо мной. От таких фантазий член, как марионеточный поднимался в боевую готовность за доли секунды и торчком зря выстаивал подолгу. Хоть бери и кулак долби свой, лишь бы снять эрекцию, не предав при этом эмоций шалящих. Вот я и изводился без Ксюхи, а рядом ещё хуже было. И тут не инстинкт охотника даже, а тупость какая-то присутствовала. Вокруг согласных немерено, а я сам со своим организмом не согласен.

К тому моменту когда я созрел посвятить Зановскую в своё непростое отношение к ней, заявился Вадим. Но царапнуло сильнее не само его возвращение, а то как она кинулась в прежний омут, лёгкой рукой перечеркивая тонкую грань, спалив мост налаженный нами.

Спустя несколько дней молчаливой ярости мне пришлось вернуться, но до этого тщетно занимаясь высасыванием из себя похабных мыслишек, не без помощи умелого ротика Наденьки. Глупо получалось, до омерзения к самому себе. Пользовался девкой, а закрывая глаза только и видел Зановскую, и слышал хриплые стоны совсем не реальной партнерши, а той, которая наверняка в этот момент другому отдавалась. С тем же пылом, с каким неистовством я имел Надю. Физически предавая эмоции к Ксюше, что жрали меня поедом, голодным и ненасытным зверем.

Тогда я по глазам её понял, что она вернулась к Штриху, а на языке то и дело вертелся вопрос. Сразу она ему дала? Или всё-таки что-то чистое и необременённое похотью оставалось в их больных отношениях? Но молча глотал злобу и ненависть к сопернику, заедая горечь мимолетными интрижками.

Я был жив и здоров, а ещё и периодически счастлив, особенно когда умудрялся напиваться и трахаться, но только с выключенным светом, чтобы в темноте можно было представлять ту, по которой слетал с катушек. С Надей у нас хорошенький тандем получался, она не обремененная розовыми очками взвешенно подходила к нашим случкам. У неё была работа с большой зарплатой и минимальными обязанностями, так ещё и бонусом в виде добавки перчика в плотские забавы на рабочем месте. Во мне не бушевал сперматоксикоз, гордость правда выла часто и тоскливо. А задетое самолюбие глумливо извращалось в сексе с одной только целью — вытолкать из крови ядовитую примесь чужеродного Ксюшиного напоминания.

Чёртово наваждение продолжалось бесконечно, мучительно изводя душу и тело, а ей хоть бы хны. Даже после драки, что затеял Вадим, эта дурочка не решилась с поводка сорваться. Так и бегала к нему, раны зализывала и в упор не замечала никого. Оба мы были хороши, я подыхал без неё, а она рядом с Вадимом, но гордо задирала нос и твердила, что у них за плечами больше пяти лет отношений.

Но не на аркане же её от хозяина уводить? И вариться в котле этом порочном не мог её бросить, каждый раз клялся сам себе, что брошу. Всё брошу. И жалеть её и одновременно желать, и лезть в её отношения. Но срывался, очертя голову спешил по первому Ксюшиному зову.

— Можешь забрать из мед. центра на Соколова? — её вопрос словно выстрел в голову и пока я несся, бросив намеченный секс марафон, судорожно перебирал поводы Ксюшиного нахождения в больнице.

Тащил её по больничному коридору и злился, до хруста в костяшках сжимал ледяную ладонь, давил с остервенением. Боялся раздавить хрупкие пальцы, но давил. Желваками играл, вспоминая что такое уже происходило когда-то со мной.

Но то была Алёнка и мой ребёнок, которого убили, а уж потом мне рассказали. Мол слушай слабак, ты ничего не решаешь, ты так приложение, генетический материал ненужный. И от него полагалось избавиться. Убить её тогда хотел, но не посмел и в глаза ей взглянуть тоже. Боль огненным шаром жгла в груди, в угли превращая внутренности, оставляя не тронутой лишь телесную оболочку. Кожа трещала, но самообладание держалось на волоске, напоминая что я всё же мужик и расквасить лицо женщине, совершенно не выход.

— Дура ты, Зановская, — тряс её за плечи, дурости её удивляясь. Нервно прикурить пытался и слушал как Ксюша истерит, давясь слезами. Она хотя бы осознавала ошибку свою, в отличие от Алёны. Та сукой на меня смотрела после аборта и не кривя душой посылала ко всем чертям, спеша подлечь под отца поскорее. Рефлексировать было противно и я с трудом возвращался в реальность.

Вёз Ксюшу домой и руками сильнее руль сжимал от неконтролируемой злости, бесился до скрежета зубного с привкусом размолотой в труху эмали. Втащить ей хотелось прямо по лицу, чтоб мозги вправить на место. За волосы оттаскать, может тогда бы думать начала. А потом и Вадиму яйца отбить, да так, чтобы навсегда.

А вместо всего этого нянькался с Ксюшей, будто долг отдавал, душу свою очищал, ведь Алёне мои потуги ни к чему были, её Крутилин старший грел.

Да и не в этом дело наверное было, а в том, что давно как привороженный думать мог только о Ксюше, заливаясь теплом рядом с ней. Ненавидел её за этот поступок, а любить не переставал. Глубже впускал её в себя, позволял проворно занимать удобную позицию, а не тесниться где-то в уголке.

Хотел много и сразу, перестать прятать чувства, высвободить дурман, что едко отравлял меня. Её хотел физически украсть, а душевно запереть, восполнить пробел, и зашпаклевать сквозную дыру в груди рядом с разбитым сердцем. Позорно, как школьник признался в любви, хоть и в шуточной форме. Ну не мог я позволить обнажится до конца, вот и прикрылся скабрезным юмором.

Зря старался, потерял контроль, наверное просто отвык от мысли, что людям свойственно предавать, ломать других в угоду себе. С целью наживы, денег, статуса, призрачного налёта чувств. Знал же как все будет, даже смешно стало от того, что не сразу понял не надолго наша идиллия. Кукловод вновь притянул любимую куклу.

Смотрел на Ксюшу и ощущал себя полным кретином. Жаждал любви, выворачивался, бился за ничтожную иллюзию стать счастливым, а в итоге получал удар в спину, на которой и места живого уже не оставалось для предательских штыков.