Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы - Страница 75

— Ну, зачем же вымещать зло на бедном, маленьком котенке! Ты поди-ка навесь оплеух этому увальню! — возразил Баюн на грубость, вися вниз мордой, в лапах зверь крепко сжимал подарок Пряхи.

— Так, что, Свенельд? Слово за тобой! Последнее слово, старик! — гремел Перун.

— Я устал и хочу Покоя, — тихо ответил древний воин, — Я выбираю Навь!

От такого слова бронзовый загар Громовика заметно потускнел, ореол Силы, окружавший бога растаял. Перун как-то грустно глянул на человека сверху вниз, махнул рукой, а затем повернулся к смертным спиной и зашагал себе вглубь желтой от песка равнины, словно обиженный ребенок.

— Ну, тогда, прощай! — донеслось до них на выдохе.

Фредлав молчал, молчал и Свенельд, кто бы мог подумать, что бога столь легко раздосадовать.

— Эгей! Славяне! Тут просвет имеется! — вдруг услышали они и разом обернулись в сторону ущелья, которое отразило чьи-то неосторожные слова.

— Похоже, враги наши совсем рядом! Ваш Тор не обманывал! — буркнул Фредлав, присев на валун.

— То, варяг, мои противники, а ты здесь ни при чем, — ответил Свенельд и протянул руку за вторым мечом.

— Нет, старик! — возразил ему Фредлав, — Вы меня не бросили, и я вас не покину.

— Я зажился на Этом Свете, и это мне пора на Тот! — молвил Свенельд в ответ, а затем было совсем неуловимое движение, и меч снова оказался в руке владельца.

— Ловко! Я и не приметил! — восхитился варяг, — Но это дело не меняет, мне и как очевидцу не жить, а если даже не приметят — совесть замучает. На пару мы их немало с собой захватим! — спокойно и мужественно продолжил он — Я буду с тобой до последнего удара меча! До последней капли крови!

Отринуть человека, давшего такую клятву, никто бы не посмел.

— Шут с тобой! Вместе помирать веселее, но как начну — ты подале от меня держись, — согласился древний руг.

— Я бы, Свенельд, на твоем месте не торопился, — мяукнул кот, указывая на клубок, что был в руках у Ольги.

Девушка утирала слезы.

— Нет, Оленька, то лишь твоя дорога, нам на нее не ступить. Я знаю, что говорю, — заторопился Свенельд, видя, что та хочет ему перечить, — Ведь не даром был я Свентовиту всадником. Кое-что смыслю в волшебном. Давай, прощаться!

Она подбежала к старику и, встав на цыпочки, хотела поцеловать в щеки, но получилось — в лоб, и то была дурная примета. Воин провел рукой по ее мягким волосам, словно извиняясь за что-то, но, отшатнулся внезапно и сказал уже твердо:

— Оставь Фредлаву лук и стрелы, и франциску свою оставь, — чую, жаркое будет у нас дельце!

Едва коснувшись щек варяга, Ольга сложила пред ним снаряжение.

Кот прошелся у ног Свенельда, подняв хвост и потерся о сапог. Старик в первый и последний раз погладил зверя, а потом подтолкнул, мол, беги скорее.

Заметно потемнело. Небо подернулось дымкою. Красноватое солнышко торопилось к горизонту.

Размахнувшись, девушка бросила пред собой переливающийся всеми цветами радуги шар. Он подпрыгнул, ударившись оземь и устремился вперед, оставляя кривой, блистающий на серых песках тонкий след, который стал тут же расползаться, растягиваться, теряя в яркости. Создавалось впечатление, что это клубится лунная пыль с плаща Числобога.

— Не отставай! — мяукнул Баюн и резвыми скачками бросился за подарком Доли, словно за мышью.

Она еще раз обернулась. Свенельд, обнаженный по пояс, с двумя ослепительно белыми мечами в руках, уходил вглубь Перунова ущелья, тело древнего воина оказалось испещренным могучими рунами. Следом за ним двигался, прихрамывая, варяг, в правой руке он сжимал лук, за плечами Фредлава в колчане о чем-то перешептывались стрелы, а может, это ветер трепал оперение…

Кумир Ругевита издревле стоял на Ружном в самом центре града Корницы. Столп был глубоко врыт в землю и с четырех сторон окружали кумира пурпурные ткани, трепещущие волнами на ветру. Поговаривали, что многие века назад, когда руги отразили готонов, во славу бога войны сотворили они это чудо. Прежде тут рос крепчайший дуб, теперь дерево обрело семь ликов. И семь мечей в ножнах висело на поясе Ругевита, а осьмой держал он в одной из поднятых к небу рук. У Свенельда два клинка, но силой заклятий и тайных ритмов, он сумеет приблизиться к совершенству божьему. Пусть, ненадолго! Пусть… Руг ведал, что эта схватка для него последняя, но отогнал прочь такую ненужную мысль, достойную юнца. Делай, что должен, воин!

Фредлав, шагая сзади, размышлял о том, что не гоже ему, сыну викинга погибать имея в руках такое подлое оружие. Топор — это конечно дело, но неплохо раздобыть при первом же случае киянский клинок. Если мечишко сварганил Людота — это еще веселее выйдет.

Свенельд насчитал с десятка два вражеских воинов, наверное, их было и больше, поскольку Перуново ущелье оказалось не столь широким, и отряд преследователей весьма растянулся. К тому же дно его, усыпанное валунами и обломками скал, разнесенных Громовым молотом, вынудило киян вести скакунов под уздцы.

— Эй, кто там!? А ну, стой, ребята! — кликнул передовой.

Свенельд выпрямился. Здесь проход вздымался вверх и от того руг казался еще выше. В этот миг он был титаном.

— Бермята, старый пес! Ты узнаешь меня!

Все, кто находились во главе колонны, задрав головы, уставились на обнаженного по пояс седого одноглазого бойца.

— Я знаю тебя! Ты Свенельд! — откликнулся грузный боярин, пыхтя и сопя.

— И я тебя знаю, клянусь молотом Перуна! — проговорил кто-то, расталкивая столпившихся дружинников.

— Ах, вот кому мы обязаны! Буревид!? Так, чего лясы точить?

Кияне шарахнулись в разные стороны, он прыгнул вниз…

Помышлял ли воин в тот миг о скорой смерти? Это едва ли. Ибо когда, готовясь к сече, Свенельд напевал старинное заклятье, все мысли устремлялись к тем широтам, где разум и дух слиты воедино. И в нем просыпался Дух Бера, могучего беспощадного зверя — одного из Трех Священных, сопутствующих богу ругов, богу войны. Он был молод — и любил Буйного Тура. Когда Свенельд повзрослел — ему нравился Волк, в том тайном воинском умении преуспел, да не про него теперь. Ныне — он старый бурый шатун, отощавший по зиме, которого нахальные шавки выгнали из берлоги. И идея убийства, разрушительная навья идея, всецело овладевала воином-оборотнем.

Его место среди неприятеля. Тут можно разить направо и налево. Здесь когти пронзят хилую человечью плоть и раздерут на части. Здесь надо разить, как ложится лапа, две лапы — его страшные мечи. Клинок пропитан Духом Зверя! Воин и металл — единое целое! Он несется, снося кисти, рассекая чешую кольчуг, выпивая жизни из тела гончих псов, обступивших бера.

И руг вертелся в последнем Танце, он рычал, он стонал и плакал, хохотал, как безумный, отражая чужие удары и нанося свои. Клинок рубанул податливое мясо, скользнул кому-то в пах, второй — полоснул чью-то спину. И вновь закружился медведь!

И летят в стороны собаки, наткнувшись на сверкающую волну стали, а киянам чудится, что неистовый бер[55] неуязвим. И всюду, где прошелся косолапый, лежат трупы, корчатся враги. Каждый, кто посмел танцевать с ним в паре — принял смерть или рану. Колотую иль рубленную, первую или последнюю. Кровь! Пот! Грязь! Корчащиеся в предсмертных муках люди и кони…

Варяг, зачарованный пляской берсерка, с детским восторгом наблюдал за сечей. На руга налетел дюжий киянин. Меч Свенельда рассек наплечник и перерубил ему руку. Вторым ударом берсерк вогнал клинок в живот врага, острие вышло с той стороны, подрезав хребет.

Но даже у бера силы не беспредельны. Про то знал и Фредлав. Он не посмел вступить в схватку. В священные мгновенья брани взор оборотня застилает туман, и ему видится все в ином свете. И кем бы стал Фредлав в том зверином мире бера? Варяг видел — Свенельд слабеет, понимал, еще вот-вот — придет и его черед. И он тоже сделает все, что должен!

Громадные когти неистового Зверя наискось прошлись по груди Бермяты. Он отлетел в сторону. Располосованная медвежьей лапищей броня вмиг покраснела. Воевода, удерживая обеими руками меч, пал на камни и не шевелился. Здесь лежал и Буревид, предатель, он погиб одним из первых и рухнул с расколотым черепом, не успев спрятаться за спины киевских дружинников. Казалось, еще чуть-чуть и Свенельду удастся вырваться из смертельного кольца охотников. Но на смену павшим, молодым и рьяным, подоспели новые — опытные и хладнокровные, что шли в конце колонны. Эти знали — на бера ходят с рогатиной, а на берсерка, с которым не справиться в ближнем бою, есть иная управа.