Дао — путь без пути - Страница 11

Человек боится смерти. На Востоке говорят, что смерти следует заглянуть в глаза, надо глубоко заглянуть в смерть. Если вы сумеете это, если вы сумеете встретить смерть, в самой этой встрече вы преодолеете смерть, вы узнаете, что в вас есть что-то вне смерти. Избегая смерти, вы останетесь под се властью. Встречая смерть лицом к лицу, вы преодолеваете смерть.

Мы никогда не думаем о смерти. Всякая мысль о смерти — это мысль о смерти другого, смерть — значит всегда «чья-то смерть»: дяди Вани, тёти Мани, но не ваша.

Финкельштейн торговался на рынке.

"Не хочу я покупать ваши яйца, — кричал он, — чтоб у меня дом сгорел, не куплю яих. Чтоб моя жена умерла, не куплю яих. Пусть мой ребёнок задохнётся, не куплю я их".

Продавец яиц тут же проникся духом его аргументов: «Чтоб вам ослепнуть, вы купите всю кошёлку».

«Послушайте, — остановил его Финкельштейн, — оставьте меня в покое».

Всегда, говоря о смерти и опасности, вы оставляете себя в стороне. Нет случая для встречи, нет возможности встать лицом к лицу с реальностью и правдой жизни.

Если смерть есть, то она есть, что толку прятаться от неё? Взгляните на неё, и чем скорее, тем лучше.

На Востоке говорят, что глубоко заглядывая в смерть, вы преодолеваете её, вы вдруг понимаете, что взглянувший в смерть становится вне смерти. Глубинная медитация приносит вас к мигу смерти вольно и сознательно. Медитация — это смерть, человек умирает и воскресает вновь. Умирает в феноменальном и рождается в ноуменальном. Умирает во времени и рождается в вечности. По возвращении из глубинного экстаза в медитации, вся ваша жизнь преображена, тогда вы живёте без страха, смерти больше нет.

Но с самого детства нас запугивают ею, с самого детства каждый защищается от неё. Даже детский ум .ослеплён этой защитой.

В воскресное утро Билли с папой остановился перед клеткой льва.

— Это царь зверей.

— Почему?

— Ну, он сильнее всех, он может задрать любое другое животное, даже человека.

— Он что, может съесть даже тебя?

— Думаю, что да, если только выберется из клетки.

Билли с интересом разглядывал льва; наконец повернулся к отцу.

— Папа, — прошептал он, — если он оттуда выберется, на каком автобусе мне ехать домой?

Никто, даже ребёнок, не думает, что смерть не пощадит и его. Его это не касается, лев съест папу, и ему одному придётся добираться домой, так что — «на каком автобусе?»

Есть что-то в человеческом сознании, что уводит его от мысли о смерти, и этому есть причина: сознание обречено умереть. Вы не умрете, но не поймите меня неверно. Когда я говорю, что вы не умрете, я говорю о том, что в вас, чего вы не знаете. Сознание ваше умирает, то есть все то, что вы о себе знаете (и даже знаете-то не все, вы знаете только некоторую часть сознания). Ваше сознание умрёт, оно не вечно, но это — обычное явление, оно рождается и умирает. Ваше тело умрёт, оно не вечно, это нечто созданное, соединение ваших отца и матери, оно случайно. Но вы существовали прежде, чем встретились ваши отец и мать, и будете существовать, когда ваше тело станет землёй, исчезнет, «прах станет прахом». Вы будете существовать, но этого вы ещё не узнали.

На Востоке говорят: "Этот момент может быть узнан только тогда, когда происходит встреча со смертью, когда предстоят смерти, когда принимают вызов смерти. Тогда вы заглядываете в самую глубину, тело уходит, уходит самое сознание, уходит "я". И если вы сохраняете мужество и остаётесь в этом предстоянии, настанет момент, когда вы вдруг увидите: ушло все, но все же вы есть. Это и есть ваша реальность, это ответ на вопрос «кто я?»

ВОПРОС Привлекательно стать саньясином, но теперь я глубоко привязан к Арике, я очень люблю Оскара. Нет ли противоречия в любви и служении двум учителям? Как разрешить его?

ОТВЕТ Что касается меня, то я не вижу никаких проблем, спросите Оскара. Я не ревнив, можете любить меня и ещё сотню других учителей, я не вижу никаких проблем. Ведь все, чего мне хотелось бы, это чтобы вы без памяти любили Лао-цзы, Чжуан-цзы, Ли-цзы, Будду, Христа, Гурджиева, Кришнамурти, Рамакришну — сотню и тысячу. Я не ревнив, я обширен, я могу вместить в себя все ваши чувства, так что, насколько я понимаю, беспокоиться не очем.

Но прежде, чем что-то решить, спросите Оскара, он, я чувствую, ревнив.

Прекрасная притча, и не только прекрасная, но и весьма тонкая. Поверхностный взгляд не достигает её смысла. Даосские притчи не лежат на поверхности, они очень глубоки, в них надо проникнуть, вглядеться и медитировать, только тогда вам откроется их истинный смысл. На первый взгляд кажется, что к Конфуцию относятся с большим почтением; кажется, притча говорит о мудрости Конфуция. На самом деле все наоборот.

Даосский и конфуцианский подход диаметрально противоположны, дальше некуда. Конфуций верит в закон, в традицию, в учение, он верит в характер, мораль, культуру, общество, образование. Дао верит в спонтанность, индивидуальность, свободу. Дао — революционно. Конфуций — конформист.

Даосизм — глубочайший нон-конформизм, когда-либо возникший в мире, он революционен по самому своему существу. Это бунт, и даосские мистики Лао-цзы, Чжуан-цзы, Ли-цзы подтрунивают над подходом Конфуция. Эта притча — насмешка. Когда я объясню, вы поймёте. Насмешка не грубая, а очень тонкая. Возьмём сначала то, что лежит на поверхности.

Бродя по склонам горы Тэй, Конфуций встретил Юнь-ши-ши, идущего в одном тулупе, перепоясанном верёвкой, по вересковому полю, поющего и играющего на лютне.

Пение, музыка, танец — язык радости, счастья, выражение того, что человек больше не горестен. Но это может быть лишь наружным, лишь проекцией, лишь культивированием, а в глубине все может быть совсем не так. Бывает, вы смеётесь, потому что не хотите плакать. Бывает, вы улыбаетесь, потому что на глаза навертываются слезы, а если не улыбаться, то они потекут по щекам. Иногда обретают позицию, привычное выражение лица, маску счастья; что толку показывать миру, что ты несчастлив. Вот почему люди кажутся порой такими счастливыми; каждый думает про себя, что он самый несчастный — он-то знает, как у него на самом деле, и сравнивает это с масками других. И каждый думает про себя: «Я несчастнее всех. Почему я несчастлив, когда другие так счастливы?»

Пение, пляска — это, несомненно, язык радости, но можно выучить язык, не узнав радости. Этим и занимается все человечество: люди учатся только жестам, пустым жестам.

Но Конфуций обманут, он говорит:

— В чем причина твоей радости, Учитель?

Маска обманула Конфуция: человек может быть радостен, не зная радости; взгляд должен проникнуть внутрь человека; в то, что он есть, а не в то, чем он кажется. Внешность может обмануть, люди обучаются внешнему. Вот человек улыбается, на губах симпатичнейшая улыбка, а в глазах нечто противоположное. Слова, говорящие о любви, и глаза, говорящие о ненависти: «вежливость».

Конфуций видел только внешнее. А внешнее обмануло его. Это первый урок: обмануло настолько, что он называет этого человека «Учитель».