Данте. Жизнь. Инферно. Чистлище. Рай - Страница 32

Данте лишился чувств от сострадания к прекрасной Франческе, от сознания собственной греховности и устрашенный силою адского вихря, крушащего души осужденных.

Когда к Данте вернулось сознание, он очутился в третьем круге Ада, где с черного неба «дождь струится, проклятый, вечный, грузный, ледяной». Земля под ногами смердит от жидкой грязи. На грешников лает Цербер, которого Данте представляет иначе, чем греческая мифология. Как и Минос, он превращен в беса со вздутым животом, багровыми глазами, с жиром в грязной бороде и когтистыми руками. Вергилий усмиряет Цербера, бросая в его пасть ком земли. Это был древний способ умиротворения чудищ, к которому в оно время прибегал в Вавилоне и хитроумный пророк Даниил.

В долине чревоугодников Данте встречает первого флорентийца — Чакко (Джакомо), известного обжору. Чакко являлся без приглашения на чужие пиры, однако его любили, так как он отличался приятным нравом, остроумием и находчивостью.

Известный историк Флоренции Роберт Давидзон подсчитал, что из 79 упоминаемых в «Аде» лиц 32 флорентийца, да еще 11 из Тосканы, то есть более половины. В Чистилище Данте поместил лишь четырех своих сограждан и 11 тосканцев, а в Раю обретаются всего две флорентийские праведные души. Чакко, с которым Данте, по-видимому, был в хороших отношениях, «пророчествует» о судьбах Флоренции в первые годы XIV века и о гражданской войне между черными и белыми гвельфами, предрекая поэту изгнание из родного города. Данте спрашивает у Чакко, не слышал ли он об участи пяти их известных соотечественников, и узнает, что они томятся в нижних кругах за более тяжкие преступления.

Данте спускается вниз, в четвертый круг, и пред ним подымается Плутос, «великий враг». Бывший царь подземного царства греческой мифологии также разжалован и получил место хранителя душ скупцов и расточителей. За пределами его владений простираются Стигийские болота. Плутос напрасно стремится, так же как Харон и Минос, не пустить Данте в подвластную ему адскую область.

Там шагают грудь грудью друг на друга бесконечные шеренги людей, сшибаются и расходятся, и одни кричат «Чего копить?», другие «Чего швырять?». И те и другие одинаково казнятся высшей справедливостью, ибо они нарушили меру человеческую, которая заключается в том, чтобы праведно распределять богатства, а не копить их, как скупцы, и не швырять деньги, подобно расточителям. Данте заметил, что среди стяжателей много людей с тонзурами, то есть священников и монахов. Вергилий поясняет: «Здесь встретишь папу, встретишь кардинала, не превзойденных ни одним скупцом».

Схватки тех, кто недостойно владел на земле богатствами, наводят Данте на раздумья о тщетности даров Фортуны, ибо только жгучую ненависть порождают они на земле. «Что есть Фортуна, держащая в своих когтях победных счастье всех племен?» — вопрошает Данте. И Вергилий объясняет:

В эпоху Возрождения своенравной богине Счастья и Удачи, «правительнице судеб», ставили статуэтки на фонтанах площадей. Образ ее долго не сходил с полотен художников и со страниц поэтических сборников.

Данте и его водитель, идя «гранью топи и сухой земли», обходят Стигийское болото пятого круга. В грязных его водах барахтаются гневные, «чьи глотки тиной сперло». Поэты видят огни града Дита (железный и огненный Дит появляется впервые в поэме Вергилия), за стенами которого расположены круги нижнего Ада.

Перевозчиком через Стигийские болота Данте выбрал одного из героев греческой мифологии Флегия, царя лапифов, сына бога войны Арея и смертной женщины. Разгневанный, что его дочь Кронида родила от Аполлона сына Асклепия, Флегий сжег в Дельфах храм, посвященный Аполлону. Этот враг бога поэзии превращен в демоническое существо. Образ Флегия в «Божественной Комедии» является плодом гениальной фантазии итальянского поэта. Челн Флегия мчится по стигийским водам с быстротою, технике XIV века не известной.

Некто «гнусно безобразный» злобно вцепился в их лодку. Вергилий отталкивает его, сказав: «Иди к таким же псам, ко дну!» Данте, узнавший грешника, обращается к нему с гневными словами. Непримиримость Данте вызывает похвалу Вергилия: «Суровый дух, блаженна несшая тебя в утробе!» (Это место — единственное в произведениях Данте, где упомянута мать поэта, об отце он не упоминает никогда!) Вызвавший такую неистовую ярость Данте флорентиец Филиппо происходил из семьи черных гвельфов Адимари. У нас нет оснований не доверять комментатору «Божественной Комедии» Ландино, сообщавшему, что один из Адимари после изгнания Данте завладел его конфискованным имуществом. Род Адимари Данте называет «нахальным» в шестнадцатой песне «Рая»; представители этой семьи изображены там, как шайка худородных насильников, трусливых и подлых. В комментарии XIV века, называемом Оттимо (автор неизвестен), так описан Филиппо Адимари: «Кавалер, любивший роскошную жизнь, чрезвычайно спесивый и расточительный, не отличавшийся ни добродетелью, ни храбростью». Боккаччо говорит, что Филиппо был очень богат и подковывал своих лошадей серебряными подковами, за что и получил прозвище Ардженти (серебряный). Враг Данте попал в новеллистику XIV века: в «Декамерон» и в сборник Саккетти.

Адский город Дит пылал. Когда челнок пристал к его стенам, Данте увидел стражу, которая снова преграждала живому доступ в царство мертвых. Бесы заманивают Данте, стремясь отделить его от Вергилия, и Вергилий вынужден вступить в переговоры с дьявольскими сторожами. Он в смятении, голос его становится неуверен, в первый раз Вергилий испуган — это испытание сверх сил. На стенах и башнях Дита появляются новые ужасные видения: Эрихто, фессалийская волшебница, вызывавшая мертвецов из подземного царства, — древние поэты неизменно сопровождали ее имя эпитетом «злая, свирепая, жестокая»; затем три фурии, богини мщения древних, Тисифона, Мегера и Алекто «взвиваются для бешеной защиты», обвитые гидрами; косы их — змеи. Фурии призывают горгону Медузу, обращающую всякого, кто взглянет на нее, в камень. «Закрой глаза и отвернись», — говорит Вергилий, сам поворачивает Данте и заслоняет его глаза руками. Эта трогательная забота учителя об ученике в переносном смысле означает защиту силою разума от ужаса, безобразия, насилия и лжи. Аллегорически фурии и Медуза изображают состояние Флоренции и Италии во времена Данте. От них Вергилий ограждает своего ученика как представитель римского правопорядка и поэт мирового государства. Страшные видения в стенах адского города символизируют также преграды, которые следует преодолеть человеку для того, чтобы побороть самые тяжкие грехи и освободиться от них. В Эриниях сосредоточены угрызения совести поэта, в Медузе — его колебания, сомнения и отчаяние. Таким образом, эти поэтические видения олицетворяют реальные психологические состояния самого Данте.

Вергилий, символизирующий просвещенный разум, может лишь защитить от нежданного нападения Эриний и Медузы, но не одолеть их. Вергилий отступает от ворот Дита, побледнев, и ждет помощи. Она появляется в образе Небесного Вестника. Вестник движется как вихрь, не знающий преград, все сокрушая на своем пути. Он идет, как посуху, по стигийским водам; стаи испуганных душ и смущенных демонов бегут перед ним. Он отстраняет от своих глаз липкий и смрадный дым шестого круга и останавливается, пылая небесным гневом, с поднятой тростью перед воротами Дита, так как для усмирения нечистых духов уже не нужен пылающий меч. В Вестнике нет колебания, он уверен в том, что его приказ будет исполнен. Дантовский Небесный Вестник напоминает ангелов с картин мастеров раннего Возрождения, особенно Симона Мартини и Фра Беато Анжелико. Посланец небес — прежде всего поэтический образ. В морально-политическом значении он олицетворяет мощь империи, разрушающей феодальный хаос, сокрушающей тиранов и олигархов.

Врата открыты. Поэты входят в город Дит, и взорам их предстает бесплодный дол, «исхолмленный гробницами». За ними пылают огни, раскаляющие каменные гробы. Поэты идут «меж полем мук и выступами башен», и Данте узнает от своего вожатого, что здесь погребены последователи Эпикура, не верившие в будущую жизнь. Нежданно из одного гроба встает огромная фигура Фаринаты дельи Уберти, умершего за год до рождения Данте. Вождь гибеллинов Фарината изгнал гвельфов из Флоренции, а затем сам подвергся изгнанию. После победы короля Манфреда при Монтаперти в 1260 году он не дал своим союзникам разрушить Флоренцию. Посмертно был осужден инквизицией вместе со своей женой как еретик.

Фарината горделив, надменен и презрителен, как при жизни. Данте препирается с Фаринатой не о вере и о спасении души, а о судьбе их семей, принадлежащих к враждующим группам. Политические страсти вспыхивают в аду сильнее адского пламени. Фарината менее всего обеспокоен собственной участью, он тревожим земными делами, тем, что его родственники и сторонники не могут вернуться во Флоренцию. В огненном пламени адской гробницы он видит только родную Тоскану. Фарината напоминает, что он спас родной город Флоренцию и не дал ее стереть с лица земли. Данте, гвельф по родовым традициям, как бы сохраняет из семейной гордости старые гвельфские позиции по отношению к гибеллину Фаринате. Однако, преодолев предрассудки и вражду обеих партий, он восхищается стоическим мужеством гибеллинского вождя, которого не в силах сломить даже адские пытки. И восклицание поэта: «О, если б ваши внуки мир нашли!» — исполнено благожелательства. Великолепный флорентийский эпикуреец стал прообразом романтических героев, которые, подняв бунт против бога, не смирились и в аду, как герои Байрона и Бодлера.

Из соседнего гроба подымается тщедушная по сравнению с Фаринатой тень Кавальканте деи Кавальканти, отца поэта Гвидо, «первого друга Данте». Старик в волнении, где его сын, почему он не с Данте. Данте отвечает двусмысленно. Можно понять, что Гвидо, будучи атеистом, как и его отец, презирал Беатриче, символ небесной мудрости. Поняв неверно из слов Данте, что Гвидо умер, Кавальканте с горестным воплем исчезает, рухнув навзничь в огненную гробницу. Эта сцена не производит никакого впечатления на Фаринату, несмотря на то, что Гвидо был женат на его дочери. Он предсказывает Данте изгнание.

В пылающих гробах эпикурейцев поэты видят кардинала Октавиана дельи Убальдини, которому приписывались при жизни слова: «Если душа действительно существует, то я ее потерял ради партии гибеллинов». Здесь же император Фридрих II и еще много «еретиков», большинство из них — гибеллины.

На окраине седьмого круга — обвал. Скат, засыпанный обломками скал между шестым и седьмым кругами ада, Данте сравнивает с обвалом в горах на пути от Вероны в Тренто, который он, несомненно, видел. Хранитель седьмого круга, где казнятся убийцы и насильники, — Минотавр, чудовище с бычьей головой и торсом человека, представляющее животную бессмысленную силу. В кровавые воды реки Флегетона, образующей первый пояс седьмого круга, погружены тираны и грабители. Если грешник высовывается из кипящей волны, его поражает стрелою кентавр. И снова рядом варятся живьем в кровавой реке тираны античности и современники Данте, разбойники и феодальные грабители, которые не давали проезда на дорогах Тосканы и Романьи, — все те, кто «жаждал золота и крови», «все, кто насильем осквернил свой сан». Здесь получает воздаяние за нестерпимые муки, которым он предавал находившихся под его властью граждан, печально знаменитый на всю страну своими злодеяниями Эццелино да Романо, наместник Фридриха II в Вероне и Падуе. По словам Джованни Виллани, Эццелино уничтожил значительную часть населения Падуи; чтоб умножить свои богатства, тиран изгонял из города жителей, преимущественно нобилей, и отбирал их имущество, обрекая целые семьи на нищету.

С помощью кентавра Несса Данте и Вергилий переходят во второй пояс седьмого круга. Здесь простирается дикий лес, бесплодный и ядовитый. Это лес самоубийц, души которых превращены в деревья. Ужасные птицы гарпии с лицами, как у дев, со страшными когтями на руках, некогда нападавшие на спутников Энея, оказались здесь, в Аду. Данте случайно отломил сучок; из него потекла кровь и раздалось восклицание: «О, не ломай, мне больно!» Уже не раз было замечено, что самые невероятные фантастические вещи Данте представляет с крайним реализмом, как бы заставляя нас поверить в реальное существование человека-растения. Кажется, что великий поэт возвращается к древнему мифологическому сознанию, для которого не было ничего более естественного, чем переход от растения к животному и от животного к человеку, и весь мир был исполнен метаморфоз. Но у Данте появляется то, чего не было у древних греков, — психологическое обоснование метаморфоз, которые вызваны карой за нарушение моральных законов. Самоубийца насильно разделил тело и душу и в наказание за это получил плоть растения, с которой он сжился, и клянется, как канцлер делле Винье не головой, а своими девятью корнями. Некогда бедный юрист, Пьер делле Винье стал протонотарием и логофетом императора Фридриха II. Как и его государь, делле Винье писал итальянские стихи. Власть его и влияние были безграничны. Он держал «оба ключа» от сердца владыки, мог склонить императора на милость и немилость. Потеряв доверие Фридриха и брошенный им в тюрьму, некогда могущественный канцлер был ослеплен и в отчаянии покончил с собой.

Пройдя сквозь лес самоубийц, Вергилий и Данте вошли в третий пояс Ада, который начинался пустыней, также в изобилии населенной грешниками. Одни повержены навзничь, другие съежившись сидят на пыльной почве, третьи без устали снуют вокруг. На них падает большими хлопьями огненный дождь. На земле лежит, не желая ничего замечать, как бы не чувствуя огонь, отовсюду его палящий, огромный человек. Это Капаней, гордый муж античности, презревший богов, не уступающий в своем высокомерии Фаринате. Взойдя на стены Фив, Капаней насмехался над Вакхом и Зевсом, за что был поражен молнией разъяренным олимпийцем. Неугомонившийся ругатель продолжает «богохульствовать» и в Аду. Любопытно, что Данте, как многие гуманисты, идентифицировал главного бога языческого Олимпа с богом-отцом христианской троицы.

Внимание Данте привлекает речка, текущая меж песков пустыни. Вергилий говорит, что нет ничего чудеснее этой речки, из нее берет начало кровавый поток Флегетон. Данте заинтересован, он просит Вергилия объяснить, как рождаются адские реки. И узнает, что они образуются из слез и крови, которые сочатся из глаз и ран Критского старца. Легенда о Критском старце — одно из самых сложных мест в поэме. Как всегда, Данте соединяет новое, свое, и старое, вернее, античное. Устами Вергилия Данте рассказывает: посреди моря находится остров Крит, где в незапамятные времена царствовал Сатурн. На горе Иде спиною к Дамьяте — дельте Нила в Египте и лицом к Риму стоит «великий старец некий». Образ старца восходит к сновидению царя Навуходоносора, истолкованному пророком Даниилом: «У этого истукана голова была из чистого золота, грудь его и руки его — из серебра, чрево его и бедра его — медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные». Даниил предсказывает вавилонскому владыке гибель его царства. Данте соединяет это библейское пророчество с античным преданием о золотом веке. На основании древних легенд Данте создает новый миф. Критский старец рассечен от шеи вниз. Сквозь трещину струятся слезы; стекая вниз, они образуют подземные реки Ада Ахерон, Стикс и Флегетон и на дне Ада — ледяное озеро Коцит. Критский старец опирается на правую ступню из глины.

Этот образ не имеет «исторического» смысла; он олицетворяет смену земных царств, или эпох, в истории человечества. В моральном смысле он означает падение человечества, рассеченного надвое, за исключением головы (начало разума). Критский старец, в согласии с античной традицией, символизирует также возрасты человечества. При апагогическом толковании он указывает на прямую связь падшего человечества с Люцифером. Огненные слезы человечества превращаются во Флегетон и другие адские реки. Застывая в Коците, они держат в ледяном плену самого владыку Ада. Почему Данте поместил на Крит старца, олицетворяющего человечество, пораженное страшной раной, откуда течет кровь и вода в адские бездны? Эней считал Крит прародиной троянцев. Как повествуется в поэме Вергилия, Эней приплыл на Крит со своими путниками из разрушенной Трои и там обосновался, но голос богов направил его в Италию, чтобы там он стал основателем всемирной империи. На Крите, колыбели человечества, некогда был золотой век, сменившийся веком железным. Чтобы излечилась рана старца и иссякли его слезы, необходима новая эпоха римской всемирной империи, новый золотой век. Поэтому взор Критского старца и устремлен к руинам Рима — он ждет его обновления.

Поэты идут дальше по тропе у ручья и выходят к плотине, которая защищает их от падающих сверху огненных хлопьев. Данте сравнивает адскую плотину с сооружениями против наводнения, возведенными фламандцами в Брюгге. Навстречу им идут тени. Эти тени представлены с реальными подробностями, свойственными художественной манере Данте. Они щурят глаза, как люди в полнолуние, поводят бровями, «как старый швец, вдевая нить в иглу». Одна из теней, опознав Данте, хватает его за полу. Всматриваясь в опаленный лик, Данте изумленно восклицает: «Это вы, вы, сэр Брунетто?» Данте узнает своего флорентийского наставника Брунетто Латини.

Брунетто Латини, известный писатель и городской нотарий (отсюда его титул «сэр»), сохраняет и в Аду отличавшие его при жизни обходительность и куртуазность. Латини был учителем, вернее, руководителем Данте и многих других молодых флорентийцев; от него Данте в юные годы воспринял интерес к науке о государстве и к писателям античности.

Данте сохранил глубокое уважение к своему учителю. Он идет по плотине, поникнув головой, и почтительно слушает его речи. Старый Брунетто, наделенный даром предвидения, как многие души ада, предсказывает своему ученику беды, ожидающие его на жизненном пути. Обе раздирающие Флоренцию партии, гвельфы белые и черные, возненавидят Данте и будут стремиться его уничтожить. Эти партии подобны диким хищным птицам, но «клювы их травы не защипнут» — ни одной из них не удастся расправиться с Данте. Сэр Брунетто пересыпает свою речь народными поговорками. Он идет на некотором расстоянии, чтобы на Данте не попали огненные хлопья. Они возвращаются назад, продолжая беседу, словно прогуливаются вдоль берега Арно. Данте уверяет своего старого наставника, что он сохранит в памяти его пророчество, как он хранил его учение при жизни маэстро.

За что же так страшно наказан известный флорентийский юрист и учитель молодого поколения, всеми любимый и уважаемый? Только его, да еще болонского поэта Гвидо Гвиницелли, основателя сладостного нового стиля, Данте почтительно именует в первой части своей поэмы «мой отец». Отношение его к Брунетто сложное: Данте — моралист и богослов — осудил своего любимого учителя на вечные муки, но Данте-поэт не может скрыть своего сочувствия к нему. Дело в том, что во Флоренции этого времени слишком часто встречались случаи половых извращений, которые во всех их видах именовались содомией. Флоренция столь прославилась этим пороком, что в Германии и во Франции содомитов называли «флорентийцами».

На вопрос Данте, кто из его собратьев по несчастью, содомитов, особенно высок и знаменит, сэр Брунетто называет латинского грамматика Присциана из Кесарии, Франческо д'Аккорсо, одного из самых почитаемых профессоров права в Болонье, преподававшего также в Оксфорде, и епископа Флоренции в конце XIII века Андреа де Модзи. Пора расставаться — Данте должен продолжить свой путь по адским безднам. Брунетто Латини просит своего бывшего воспитанника позаботиться о судьбе главного его сочинения «Сокровища», написанного по-французски. Едва успев договорить, подгоняемый все чаще падающим огненным дождем, Брунетто помчался вскачь. Бег сэра Брунетто, бросившегося догонять своих сотоварищей, чтобы избежать наказания, Данте сравнивает (холодно и беспощадно) с состязанием бегунов, которое он видел со стен Вероны.

Слышится тяжелый гул. Это вода спадает с кручи вниз в следующий круг. Увы, и здесь Данте встречает флорентийцев. Появляются три тени. Уже издали они кричат: «Постой, мы по одежде признаем, что ты пришел из города порока!» — в это время жители итальянских городов, даже соседних, одевались по-разному. Данте стремится подчеркнуть, что казнимые в этом круге содомиты пользуются большой известностью на земле, как военачальники и политические деятели. «И я любил и почитал измлада ваш громкий труд и ваши имена», — заявляет Данте грешникам. Но при этом ироническая улыбка не оставляет его, меж тем как в эпизодах с Франческой или Фаринатой иронии нет и следа. По-видимому, Данте чувствовал особое отвращение ко всем видам половых извращений, поэтому вывел столько знаменитых мужей, пораженных этим пороком.

Три флорентийца под ударами огненного дождя бегают по кольцу, и Данте их сравнивает с голыми атлетами, кружащимися по арене. Один из них звался на земле Гвидо Гверра и происходил из мощной феодальной семьи графов Гвиди. Второй, Теггьяйо Альдобранди дельи Адимари, известный градоправитель, принадлежавший к партии гвельфов, пользовался большим авторитетом в Тоскане. Третий, обратившийся к Данте, был Якопо Рустикуччи — богатый и важный гражданин, родич Кавальканти. Его жена столь ему досадила, рассказывает один из ранних комментаторов поэмы Флорентийский Аноним, что Рустикуччи отослал ее обратно к родителям, а сам из ненависти к женщинам предался содомии. Тень его вопрошает, действительно ли куртуазия и Еысокие качества удалились из Флоренции. Недавно прибывший в это адское общество за те же грехи кавалер Гильельмо Борсиери, которого Боккаччо выведет затем в «Декамероне» и похвалит за любезность и придворную ловкость, жалуется на печальное состояние нравов в родном городе…