Данте. Жизнь. Инферно. Чистлище. Рай - Страница 18

И вот чтобы достигнуть славы, которая подняла бы высоко на щит имя бедного изгнанника, он решил написать трактат на философские и научные темы, приобщая родной итальянский язык к проблемам культуры, которые, по мнению современников поэта, могли быть выражены лишь на латинском языке. Данте больше не хотел быть поэтом любви и готов был отказаться от сладостного нового стиля, чтобы превратиться в учителя мудрости, бичующего нравы. В Вероне он приступил к трактатам «Пира».

В начале этого произведения можно найти немало биографических подробностей, драгоценных для реконструкции биографии Данте и его взглядов на общество в первые годы изгнания. Данте говорит о скитаниях и бедности, о горестном опыте изгнанника, который все еще надеется на возвращение домой: «После того как гражданам Флоренции, прекраснейшей и славнейшей дочери Рима, угодно было извергнуть меня из своего сладостного лона, в котором я был рожден и вскормлен вплоть до вершины моего жизненного пути и в котором я от всего сердца мечтаю, по-хорошему с ней примирившись, успокоить усталый дух и завершить дарованный мне срок, — я, как чужестранец, почти что нищий, исходил все пределы, куда только проникает родная речь, показывая против воли рану, которую нанесла мне судьба и которую столь часто несправедливо вменяют самому раненому. Поистине я был ладьей без руля и без ветрил, которую сухой ветер, вздымаемый горькой нуждой, заносил в разные гавани, устья и прибрежные края; и я представал перед взорами многих людей, которые, прислушавшись, быть может, к той или иной обо мне молве, воображали меня в ином обличье и в глазах которых не только унизилась моя особа, но и обесценивалось каждое мое творение, как уже созданное, так и будущее».

Данте говорит о том, что личное присутствие часто умаляет действительную ценность человека. Большинство людей живет, подобно детям, — следуя чувству, а не разуму. Многие склонны к зависти и становятся завистниками, видя человека прославленного. Данте пришлось «лично предстоять почти перед всеми итальянцами… Я унизил себя этим, — продолжает он, — быть может, более, чем необходимо, следуя истине, и не только в глазах тех, до которых молва обо мне уже докатилась, был я унижен, но также и многими другими, так что из-за этого произведения мои обесценились. Мне надлежит поэтому придать настоящему моему сочинению большую строгость и писать возвышенным стилем, чтобы сообщить ему больший авторитет».

В стихах и прозе Данте появляется мотив о щедрости как свободном даре. Дарить нужно не бесполезное, поучает он, а то, что действительно необходимо, причем дарить так, чтобы получающий не унижался, взывая к щедрости мецената. Автор «Пира» ссылается на слова, приписывавшиеся Сенеке: «Ничто так дорого не покупается, как то, на что тратятся просьбы». Поэтому, заключает свою мысль Данте, выпрошенный дар подобен торгу и не украшает добродетелями дающего. В этих печальных строках чувствуется горечь поэта, зависевшего от случайных благодетелей и покровителей, с которыми гордому и нищему изгнаннику ужиться было нелегко. По-видимому, Данте секретарствовал (как, например, у Орделаффи в Форли), преподавал (как в Вероне), составлял латинские письма своим покровителям (как для графини Баттифолле), наконец, был придворным поэтом и доверенным лицом (в замках Маласпина). На опыте своем Данте познал, что сеньоры бывают разные: умные и просвещенные, но также заносчивые и невежественные. Существуют «господа природы настолько ослиной, что приказывают как раз обратное тому, чего они хотят; другие, которые хотят быть понятыми, ничего не говоря, и, наконец, такие, которые не хотят, чтобы слуга двигался с места для выполнения необходимого, если они этого не приказали. А так как эти свойства присущи некоторым людям, я не намереваюсь в настоящее время их разъяснять, ибо это слишком затянуло бы настоящее отступление; скажу лишь, что такие люди вроде скотов, которым разум мало чем служит на пользу».

Истинная щедрость, полагал он, может быть только у тех сеньоров, которые не стяжали богатства угнетением бедных или грабежом. Данте восстает против «благотворительности» тиранов: «О вы, злодеи, рожденные во зле, обижающие вдов и сирот, грабящие неимущих, похищающие и присваивающие себе чужие права; из всего вами награбленного вы задаете пиры, дарите коней и оружие, имущество и деньги, носите дивные наряды, воздвигаете дивные постройки и воображаете себя щедрыми! И разве это не то же, что совлечь с алтаря пелену и постелить ее на стол грабителю? Разве, тираны, ваши подачки не столь же смехотворны, как поступок грабителя, который привел бы к себе в дом гостей и постелил бы на стол украденную им с алтаря скатерть с еще сохранившимися на ней церковными знаками и воображал бы, что другие этого не замечают?»

Данте особенно ополчается против дурных правителей Италии, которые следуют не учению мудрецов, а внушениям злых и глупых советников. «Подумайте об этом, враги божьи, — восклицает он, — вы, которые — сначала один, потом другой — захватили бразды правления над всей Италией, — я обращаюсь к вам, Карл и Фридрих, и к вам, другие властители и тираны; и поглядите, какие рядом с вами сидят советники, и подсчитайте, сколько раз на день ваши советники указывают вам цель человеческой жизни! Лучше бы вам, как ласточкам, низко летать над землей, чем, как ястребу, кружить в недоступной вышине, взирая оттуда на величайшие подлости». Инвективы Данте обращены к королю Карлу Неаполитанскому (умер в 1309 году) и к Фридриху Арагонскому, королю Сицилии (умер в 1307 году). Даты их смерти подтверждают, что четыре трактата «Пира» были написаны не позднее 1307 года.

Поэт, изучивший придворные нравы, с горестью говорит о вырождении рыцарских и куртуазных начал в высшем обществе. Происходит это оттого, что знатные сеньоры забыли, что такое добродетель, и предаются порокам и разврату. «Куртуазность, — пишет он, — и порядочность — одно; а так как в старые времена добродетели и добрые нравы были приняты при дворе, а в настоящее время там царят противоположные обычаи, слово это было заимствовано от придворных, и сказать „куртуазность“ было все равно что сказать „придворный обычай“. Если бы это слово позаимствовали от дворов правителей, в особенности в Италии, оно ничего другого не означало бы, как гнусность». Развращенности нравов не избежали также образованные люди Италии, особенно юристы и медики. Законники и врачи занимаются наукой не для познания, а для приобретения денег или должностей. Данте уверяет, что если бы они имели все то, чего они добиваются, то есть достигли высокого положения и стяжали большие деньги, они перестали бы заниматься наукой.

Эти инвективы, направленные против высших классов итальянского общества, подготавливают яростные выпады против сильных мира сего в «Божественной Комедии». Данте не мог и не хотел молчать. В гневе он восклицал: «Хочется ответить не словами, а ударом кинжала на такую гнусность!» Данте расширяет свой флорентийский патриотизм: он уже не флорентиец, а итальянец, когда говорит: «О бедная моя родина, какая жалость к тебе сжимает мне сердце всякий раз, как я читаю, всякий раз, как я пишу что-либо относящееся к государственному управлению!»

Понадобилось изгнание, чтобы расширить горизонты Данте. Он готов был сделать еще один шаг — объявить во всеуслышание, что он не только гражданин Флоренции и патриот Италии, но что для него родина — весь земной шар. Так он говорит в сочинении «О народном красноречии»: «Но мы, кому отечество — мир, как рыбам море, хотя мы еще и беззубыми пили из Арно и так любим Флоренцию, что ради этой любви сносим несправедливое изгнание, мы опираем устои нашего суждения больше на разум, чем на чувство. И хотя для нашей услады и душевного покоя нашего не существует на земле места прелестнее Флоренции, мы, перечитывая сочинения и поэтов и других писателей, которые описывают мир и в целом и по частям, и размышляя о различных местностях мира и о расположении их относительно обоих полюсов и экватора, определяем и твердо решаем, что есть много как областей, так и городов более замечательных и более очаровательных, чем Тоскана и Флоренция, которой суждено мне быть и сыном и гражданином, и множество племен и народов, говорящих на более сладостном и выразительном языке, чем италийцы».

Если Данте заслужил данное ему в XIX веке почетное прозвище «отца отечества», то не следует забывать и о том, что великий флорентиец был первым, провозгласившим на грани Средних веков и Возрождения, что он гражданин мира.