Дальше ваш билет недействителен - Страница 27
Я поздоровался с миссис Вилельм, поговорил с ее мужем, обменялся обычными любезностями с несколькими знакомыми, уклонился от попытки втянуть меня в политическую дискуссию…
— Ренье, а я вас повсюду ищу уже три дня!
Я узнал скорее акцент, чем голос: Джим Дули. Он стоял на фоне зелени: загорелое лицо и завитки волос римского патриция с мраморного бюста, рубашка распахнута на атлетической груди, а под руку с ним то, что принято называть «роскошное созданье», с тех пор как слово «богиня» оставило свои перья и орхидеи у Дюма-сына. Я попытался опознать ее, опасаясь очередной звезды. У нее было личико, сошедшее прямо с рекламного плаката, однако я был не в состоянии сказать, шла ли там речь о кино, продуктах питания или косметическом креме.
— Вы, конечно, знакомы…
Он избегал произносить ее имя: она была слишком знаменита, чтобы нуждаться в этом.
— Ну конечно…
— Мы встречались в прошлом году, в Каннах, — сказала она.
Уже несколько лет ноги моей не было в Каннах, но какое это имеет значение.
Джим Дули обнял ее за талию.
— Это моя невеста, — заявил он.
— Вот как? Мои поздравления…
Появился поднос, и Дули взял бокал с оранжадом.
— Я больше не пью спиртного, — сообщил он. — Надо уметь выбирать, старина, верно? Нельзя сражаться сразу на всех фронтах. Алкоголь с некоторого возраста снижает показатели…
— О, мистер Дули, — ввернула девица, — уж вам-то опасаться нечего.
— Для перепихона, дорогая, нет ничего хуже, чем алкоголь.
Я закрыл глаза: нет, это не жаргон, это акцент…
— Так что предпочитаю отказаться от спиртного…
Похоже, он напрочь забыл свои признания в «Гритти». Говорят: «врет как дышит». Но Дули врал, чтобыдышать. Только глаза продолжали кричать правду о его страхах.
— Извините меня, darling, нам надо поговорить о делах…
— О, конечно… До скорого, месье… — Она заколебалась.
— Ренье, — подсказал я.
— Была очень рада…
Она протянула мне руку, сохраняя какой-то момент свою позу — бледно-голубое платьице, берет, розовое боа, — и удалилась, слегка откинувшись назад, рука на бедре. Дули мрачно проводил ее взглядом, потом обернулся ко мне:
— Что это за шлюха?
Я еле пришел в себя.
— Но… как я понял, это ваша невеста?
— Да нет же, черт, я так всегда говорю, чтобы сделать людям приятное…
— Послушайте, Дули, где вы учили французский?
— В Жансон-де-Сайи. А в чем дело, он отвратен?
— Нет, напротив, но это так забавно, с вашим акцентом…
— Нельзя иметь все сразу, приятель. Надо же что-нибудь оставить французам.
Девица вернулась:
— Вы не отвезете меня, Джим? Я отослала свою машину…
Дули посмотрел на нее тяжелым суровым взглядом:
— Скажи-ка, милочка… Мой друг не хочет верить, что прошлой ночью я три раза занимался с тобой любовью… Это правда или я хвастаюсь?
Девица, казалось, была сбита с толку, покраснела, затем храбро улыбнулась:
— Правда.
— Ладно. Спасибо. Очень мило. А как ты тут оказалась? Тебя кто-нибудь из слуг привел, чтобы ты завязала полезные знакомства?
Теперь слезы были у нее в глазах. И, несмотря на юность, вид у нее был жалкий — такой вид умеют принимать одни старики.
— Отвечай, киска. Это пустяки. Каждый крутится как может. Мы никому не скажем.
— Бросьте, Дули.
— Она хочет подняться классом повыше, понимаете, в том-то все и дерьмо…
Но он действительно бросил пить. Это была жестокость, и она бросалась в глаза.
— Думаю, мы строим себе иллюзии, старина, — сказал я ему. — Ни «рабочий класс», ни разнузданные орды с Востока не положат конец нашим проблемам. Не надо рассчитывать ни на какую внешнюю помощь. Эту работу нам придется сделать самим. Может, государственный военный переворот?
— French talk [12], — сказал Дули.
Девица вынула носовой платок из своей сумочки и тщательно вытирала уголки глаз, чтобы не испортить макияж.
— Мой друг работает у одного кулинара и… Он предложил провести меня сюда… Я так часто видела ваше фото в газетах, мистер Дули… С Мариной Пюньи.
Ее голос осекся. Однако она была одета, причесана и накрашена согласно лучшим рекламным рекомендациям. Это и в самом деле было несправедливо.
— Мой друг делал сюда поставки и… — Дули порылся в своем бумажнике. — Я не хочу от вас денег, месье Дули, — заявила маленькая француженка.
— Я всего лишь даю тебе свою карточку, — возразил Дули. — Я знаю, тут дело не экономическое. Это социальное. Ты не шлюха. Загляни ко мне. Тебя как зовут?
— Маривона.
Он обнял ее за плечи:
— Не горюй, Маривона. Все хотят местечко под солнцем. Это называется социальный рост. Загляни ко мне. Я тебе подсоблю. Беги давай, глупышка.
Девица просияла:
— О, спасибо, месье Дули.
— И не прибавляй фамилию людей к «месье» и «мадам», когда к ним обращаешься. Отдает простонародьем.
— Вот как? Я не знала.
— Да, это тебя сразу выдает.
Он поглядел ей вслед поверх своего стакана с оранжадом:
— Подумать только, как готовое платье ломает социальные барьеры, вы не находите, Ренье?
— Хм.
— Значит, по-прежнему в дерьме?
— Не знаю, Дули, что вы называете «быть в дерьме». Дерьмо штука субъективная. У каждого — свое.
— Почему вы отказываетесь от предложения Кляйндинста? Он вам предлагает семьсот миллионов и восемь тысяч акций СОПАРа. Не так уж плохо.
— А почему вас так интересует мое положение?
Он подмигнул:
— Из-за Омаха-Бич и партизанства…
— Cut out the shit [13]. Почему?
— Потому что я хочу, чтобы вы продали Кляйндинсту и взяли восемь тысяч его акций.
— Его последнее предложение — триста миллионов и восемь тысяч акций. Это неприемлемо.
— Соглашайтесь.
— Джим, я знаю, что вы человек очень сильный и трезвый… в деловом плане…
Он хохотнул:
— Я вам слишком много наболтал в Венеции… Продавайте. Я вам гарантирую разницу между тем, что дает Кляйндинст, и ценой ваших акций по самому высокому курсу семьдесят четвертого. По самому высокому. А они упали в цене на шестьдесят восемь процентов. Это твердое предложение. Но вы мне уступите восемь тысяч Кляйндинстовых акций. — Я начал понимать. — И заткнетесь. Никому ни слова, даже вашему сыну.
— Восьми тысяч акций достаточно, чтобы наложить лапу на СОПАР?
— Я умею считать. И я считаю уже три года. Мне нужна Кляйндинстова шкура, и я ее получу.
— Можно спросить почему? Или это слишком личное?
Некоторое время он рассматривал меня с симпатией.
— Не уверен, что вы сможете понять, дружище. Вы слишком… как это говорят? Малы? Малый и средний бизнес, так, что ли?
— Ага.
— Думаю, что Буссак, Флуара, Дассо или Пруво меня бы поняли. Тут все дело в силе, дружище. Сила. Вам знакомо это слово?
— Вы чертовски доходчиво изъясняетесь, старина.
— Да, между Кляйндинстом и мной вопрос силы. Хотите, чтобы я вам малость растолковал?
— Я очень хорошо понимаю, о чем пошел бы толк, Джимми.
Он и бровью не повел. Умел держать удары.
— Ну так как?
— Мне нужны серьезные гарантии.
— Через неделю получите письмо от моего адвоката. Вы его вскроете, прочтете и опять запечатаете. О’кей?
Некоторое время я молчал, а потом в его глазах промелькнуло своего рода дружелюбие.
— Так вам по крайней мере не придется зависеть от тридцатимиллиардного торгового оборота, который Франция собирается вроде бы наладить с Ираном в ближайшие годы. Смех, да и только!
Он швырнул стакан с оранжадом в олеандровые кусты и удалился своей походкой любителя побродяжить.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Я и мечтать не мог о том, чтобы лучшим образом ликвидировать свое дело. Думаю даже, что моей первой реакцией были слова: «Все-таки есть Бог», что, в общем-то, является наибольшей честью, которую один президент компании может оказать другому.