Дальнейшие похождения царевича Нараваханадатты - Страница 96

«За кого тебя выдали замуж и как ты попала к нему?» — спросил я Суратаманджари. Она же мне в ответ поведала: «Есть в Удджайини славный царь по имени Палака, а у него — сын, и имя царевича — Авантивардхана. За него и была я выдана замуж. Сегодня, когда я спала на веранде и супруг мой спал тоже, похитил меня этот злодей». Когда она это сказала, задержал я их обоих, а Итьяку связал. Пусть властитель рассудит их». В замешательстве направился Нараваханадатта к Гопалаке и рассказал ему об услышанном от военачальника Харишикхи, а дядя ответил: «Неизвестно мне об этом, сынок! Я знаю, что недавно она выдана замуж за сына Палаки. Надо позвать сюда из Удджайини царевича и министра Бхаратарохаку, и тогда мы узнаем, в чем дело».

Выслушав совет дяди, верховный повелитель видьядхаров послал видьядхара Дхумашикху к царю Палаке, младшему своему дяде, и повелел вызвать из Удджайини тех двоих — царевича, его сына, а также министра. Когда те прибыли и воздали правителю почести, он вместе с Гопалакой приветствовал их ласково и почтительно и затем спросил о деле. В присутствии Авантивардханы, подобному Месяцу, разлученному с Ночью, а также Суратаманджари, ее отца и Итьяки, перед Ваюпатхой и отшельниками, при Кашьяпе и прочих наставниках Бхаратарохака рассказал: «Выслушай с самого начала и по порядку, владыка! Однажды жители Удджайини собрались все вместе и обратились к царю Палаке: «Сегодня в нашем городе праздник возлияния воды. Если тебе неизвестно, в чем его истинный смысл, слушай, владыка!

Когда-то твой отец Чандамахасена решил умилостивить подвижничеством богиню Чанди, чтоб получить супругу и несравненный меч. Богиня дала ему свой меч, а про супругу сказала так: «Убей асуру по имени Ангарака, и тогда, сын мой, ты тотчас получишь в жены его прекрасную дочь по имени Ангаравати». Выслушав наставление богини, царь стал его обдумывать. А в это время в Удджайини некое существо каждую ночь пожирало начальников городских стражей, кто бы они ни были. И вот сам Чандамахасена, решив разобраться в этом, медленно проходил ночью по городу и наткнулся на некоего прелюбодея. Мечом он снес его красиво убранную голову, и тут же какой-то ракшаса набросился на обезглавленное тело. «Так вот кто пожирает начальников городских стражей!» — бросился царь на того ракшасу и, схватив за волосы, хотел убить. Но ракшаса принялся умолять его: «Не убивай меня напрасно, о царь! Кое-кто другой пожирает здесь стражей города». «Назови, кто это», — потребовал царь. И тот ответил: «Есть асура по имени Ангарака, обитатель Паталы. Это он по ночам пожирает твоих хранителей порядка, о губитель недругов! Силою, владыка, он захватывает повсюду царских дочерей и посылает их в услужение к своей дочери Ангаравати. Когда ты увидишь его бродящим по лесу, убей его, и достигнешь того, чего желаешь!» На том ракшаса кончил речь, а царь, отпустив его, вернулся к себе во дворец.

Однажды отправился он на охоту и увидал кабана-великана с глазами, горящими яростью. Был тот кабан огромен— подобен горе Анджане со множеством расселин. «Таким не может быть кабан. Не Ангарака ли это, владеющий волшебными чарами?» — подумал царь и стал осыпать кабана стрелами, но тот даже их и не почувствовал. Перевернул он колесницу царя, помчался и исчез в громадной яме в земле. Ринулся следом за ним мужественный царь, но кабана нигде не было, а открылся его взору удивительный город. Сел он на берегу пруда и увидел девушку, истинное воплощение Рати, окруженную сотней подружек. Та дева приблизилась и спросила, зачем он явился, а услышав ответ и чувствуя расположение к нему, со слезами на глазах промолвила: «Ах, куда ты попал! Тот кабан, которого ты повстречал, на самом деле могучий дайтья по имени Ангарака, тело которого твердо, словно алмаз. Сейчас он сбросил кабанье обличье и, утомленный, погрузился в сон, но проснется, чтобы поесть, и худо тебе придется. Я, достойный, его дочь, а имя мое — Ангаравати. Страшно подумать мне, что тебе угрожает, и жизнь моя вот-вот покинет меня».

Когда она это сказала, царь, помня о даре богини, подумал: «Настало время исполнить то, что мне нужно», — а вслух произнес: «Если дорог я тебе, сделай то, что скажу. Ступай к отцу, сядь подле него и, едва он проснется, заплачь. Спросит он о причине твоих слез, а ты, прекрасная, скажи ему так: «Что будет со мной, если кто-нибудь убьет тебя, безрассудного?». Сделаешь так, и нас с тобой ждет скорое счастье». После таких слов царя она, опьяненная страстью, удалилась. Села она рядом с отцом, пробудившимся от сна, и заплакала, а когда он спросил, в чем дело, сказала, что, мол, боится, как бы его не убили. А дайтья ей в ответ: «Кто сможет меня убить, если тело мое твердо словно алмаз! Единственное уязвимое место мое — на левой руке, да и то скрыто луком». Царь подслушал тайком эти его слова. Тут дайтья, совершив омовение, решил поклониться Харе. В это время пред ним и появился царь и, воздев лук, стал вызывать на бой дайтью, а тот от неожиданности онемел, словно принявший обет молчания. Дайтья поднял левую руку, правая была занята — и сделал царю знак подождать немного, но тотчас же царь меткой стрелой поразил его в ту самую руку, где было уязвимое место, и дайтья рухнул на землю. «Если тот, кто убил меня, когда я мучился жаждой, не будет ежегодно совершать для меня жертвенное возлияние воды, пять министров его лишатся жизни», — проговорил, умирая, дайтья, а царь, взяв с собой дочь его Ангаравати, отправился в Удджайини. Женившись на ней, царь, твой отец, о повелитель, повелел ежегодно совершать возлияние воды в честь Ангараки. С тех пор здесь все принимают участие в великом торжестве, называемом «возлияние воды». Сегодня как раз этот день. Сделай и ты то, что делал твой отец.

Вот что сказали царю его подданные, и Палака повелел устроить в городе празднество возлияния воды. Шумный праздник был в полном разгаре, народ был возбужден суматохой, как вдруг откуда ни возьмись появился разъяренный слон, сорвавшийся с привязи. Отшвырнув анк и сбросив погонщика, мчащийся слон за короткое время подавил много народу в городе. Хотя погонщики, сторожа слона и горожане бежали следом, никто не мог остановить его, пока, беспрепятственно продолжая свой путь, слон не достиг поселения чандалов[280], а там вышла ему навстречу девушка-чандала, осветив землю красотой лотоса, который льнул к ее ногам и, казалось, радовался: «Своей красой она затмевает луну — моего врага». Была она подобна сну, приносящему отдых глазам всего мира, когда душа его не томима чувствами и он находится в покое. Когда могучий слон приблизился к девушке, она похлопала его по хоботу и стала как бы околдовывать его лукавым взглядом, а он, зачарованный прикосновением девичьей руки и послушный ее взгляду, смотрел на нее, опустив голову и боясь шелохнуться.

А девушка сделала из своей одежды качели, прикрепила их к его бивням, уселась на них и принялась качаться. Заметив, что ее тяготит жара, слон перешел в тень под деревья. Увидев такое великое чудо, горожане, бывшие при этом, сказали: «Это, наверное, небесная дева, всех очаровывающая своей красотой: даже животное покорилось ей». А тем временем царевич Авантивардхана, услышав об этом, пришел посмотреть на чудо и увидел девушку из племени чандалов. Едва царевич взглянул на нее, как сердце его, словно олень на бегу, попало в силки, расставленные любовью-охотником. И девушка, увидев его, пленилась его красотой. Слезла она с качелей, устроенных на бивнях этого Индры среди слонов, и взяла свою одежду. Погонщик поднялся на слона, а девушка, стыдливо и нежно взглянув на царевича, удалилась в свою хижину.

Когда волнение, вызванное побегом слона, улеглось, Авантивардхана, опустошенный — сердце его похитила эта девушка, — тоже отправился к себе во дворец. Тоскуя по прекраснейшей из дев и позабыв, что совершается торжество возлияния воды, спросил он у своих приближенных: «Известно ли вам, чья дочь эта девушка и как ее имя?» В ответ на это друзья сказали: «Есть тут, в поселении чандалов, некий матанга[281] по имени Утпалахаста, так это его дочь, а имя ее — Суратаманджари. Праведные черпают удовольствие лишь в созерцании ее красоты, словно она нарисованная, и потому тело ее недоступно для наслаждений. Выслушав то, что сказали друзья, царевич произнес: «Не думаю, что она — дочь матанги, это, без сомнения, небесная дева. Не может быть столь прекрасной девушка из чандалов. Если она, эта красавица, не будет моей женой, к чему тогда жить?![282]» Он говорил так, и советники не могли его переубедить: царского сына сжигало жаркое пламя разлуки с ней.