Дальнейшие похождения царевича Нараваханадатты - Страница 94

Так много дней провел исполненный любви к сыну повелитель ватсов, но однажды пришел он, желая вернуться в свою столицу, к верховному повелителю тех, кто движется в поднебесье, и сказал: «Какой разумный не возрадуется, сынок, этим божественным наслаждениям? Но неистребимо тянет людей любовь к жилищу на родной земле, так что отправимся мы теперь в свою столицу, а ты наслаждайся властью над видьядхарским царством, потому что вполне подобает это твоей природе наполовину человеческой, наполовину божественной. Но тебе снова следует призывать меня, когда представится случай, потому что в том плод моего рождения, чтобы видеть твой луноподобный лик, исполненный амриты прелести, радующей глаза, и радоваться твоему божественному счастью!»

Выслушав эту искреннюю речь отца своего, повелителя ватсов, божественный Нараваханадатта призвал царя видьядхаров Девамаю и голосом, прерывающимся от рвущихся из сердца слез, вымолвил: «Отправляется батюшка мой с матушками моими, со своими министрами и прочими, кто с ним пришел, в свою столицу, так пошли вперед караван из тысячи слуг видьядхарских и распорядись, чтобы каждый нес ношу, полную золота и драгоценностей». Девамая же, получив от господина такое повеление, склонился перед ним и ответил: «Сам я, благодетель, буду сопровождать его со всей свитой до самого Каушамби, чтобы обеспечить успех и благополучие!»

Одарил верховный повелитель видьядхаров отца своего одеждами и украшениями, назначил ему и его свите в попутчики Ваюпатху и Девамаю, и тогда снова взошел владыка ватсов со всеми спутниками на божественную колесницу и отправился в свою столицу. Когда же он велел сыну, долго провожавшему отца, возвратиться, то при расставании у царицы Васавадатты тоска, которую почувствовала она при расставании, усилилась во сто крат — сквозь слезы смотрела она на склонившегося перед ней сына. С трудом заставила она себя продолжать путь! Нараваханадатта же, сопутствуемый министрами, проводив родителей, с лицом, залитым слезами, вернулся на гору Ришабха и стал там вместе с Гомукхой и другими министрами, с которыми рос с детства, и со множеством царей видьядхарских вершить дела, достойные верховного повелителя видьядхаров. И никогда не испытывал он пресыщения, предаваясь небесному блаженству с Маданаманчукой и другими жительницами своего антахпура.

Те, кто без промедления вкусят сладость Океана рассказов, возникших из уст Хары, взволнованного страстью к дочери великого Повелителя гор, — а сладость их воистину подобна животворной амрите, извлеченной богами и асурами из глубин Молочного океана, — те беспрепятственно обретут богатства и еще на земле достигнут сана богов! 

Да хранит вас Сокрушитель препятствий, на щеках которого трепещет наведенный шафраном узор, словно его мужеством низвергнутые препоны!

Вот живет Нараваханадатта на горе Ришабха вместе со своими супругами и министрами, наслаждаясь высочайшим счастьем положения верховного повелителя видьядхаров. Но однажды явилась весна, увеличившая еще больше его радости и удовольствия, — лунное сияние стало наконец чарующе-ясно, земля покрылась молодой травой и окутывалась росой, леса налились соками и трепетали, волновались, покрывались мурашками почек от прикосновений ветров, то и дело налетавших с гор Малая, и кокил, церемониймейстер Повелителя цветочного лука, оглядывая ствол манго, мелодичным призывным пением словно сбивал спесь с горделивых красавиц, а из сплетения цветущих лиан с жужжанием вылетали рой за роем пчелы точно потоки стрел, срывающиеся с тетивы доблестного Мары.

Любуясь расцветом весны, сказали Нараваханадатте его советники Гомукха и другие: «Посмотри, божественный, гора Ришабха обратилась в гору цветов, ибо леса, покрывающие ее, раскрылись навстречу весне. Взгляни на лианы, колеблемые ветром, — цветы на них ударяются друг о друга и позванивают, словно цимбалы, а песней кажется жужжание пчел. Лианы же колышутся в роще, разукрашенной весною, словно это приют Манматхи. Окутанные пыльцой, они кажутся увенчанными гирляндами. Побег манго с вереницей летящих пчел напоминает лук Камы с ослабленной тетивой, когда тот отдыхает после покорения мира. Пойдем же, повелитель, на берег Мандакини, в прекрасные рощи и, пока длится праздник весны, вкусим там блаженство!»

Когда сказали так советники, Нараваханадатта вместе с обитательницами женских покоев отправился на берег Мандакини и предался развлечениям в роще, оглашаемой криками разных птиц и украшенной деревьями кардамоновыми, гвоздичными, бакулами, ашоками и мандарами. Он восседал на широкой плите из лунного камня, поместив слева от себя царицу Маданаманчуку с остальными женщинами, и его окружали властители видьядхаров во главе с Чандасинхой и Амитагати. Распивая вино за легкой беседой, любуясь прелестью весенней природы, царь обратился к своим советникам: «Южный ветер мягок и ласков, небосвод чист, всюду цветут и благоухают леса. Сладка песнь кукушки, блаженно наслаждение от вина. Какой радости нет весной! Только разлука с любимой в эту пору еще тяжелее. Даже животным тяжело разлучаться — что уж говорить о людях! Взять хотя бы вот эту кукушку, которая чахнет в разлуке. Она слишком долго искала своего исчезнувшего возлюбленного, призывала его своей песней и теперь, не обретя его, сидит, приникнув к дереву манго, безгласная, словно мертвая»[278].

Советник Гомукха ответил царю на это: «Воистину, для любых существ разлука в это время года особенно тяжела. Слушай, божественный, поведаю я тебе для примера

Был там один раджпут, состоявший на службе у царя и живший на доходы с деревни. Имя его было Шурасена, и была у него достойная супруга по имени Сушена родом из страны Малавы. Любил он ее больше жизни. Однажды призвал его царь, и Шурасена стал собираться в лагерь, но любимая принялась умолять его: «Ты, благородный, не можешь уйти и оставить меня одну. Не в силах прожить я без тебя и мгновения». В ответ на слова возлюбленной Шурасена сказал ей: «Как я могу не пойти, если царь призывает меня. Ты не ведаешь, стройная, что говоришь. Я — раджпут, слуга, человек подневольный». Выслушав это, супруга сказала ему со слезами: «Если непременно должен ты идти, я постараюсь как-нибудь вынести это, но только если ты возвратишься ни на один день не позже, чем наступит весна». Услышав такое, ответил он ей: «Любимая, решено — я вернусь в первый же день месяца чайтра[279], даже если придется нарушить свой долг». Когда он сказал так, возлюбленная с трудом, но отпустила его, и Шурасена отправился к царю, в свой лагерь. А супруга его, считая с надеждою дни, стала ждать начала весны и его возвращения.

Время шло, и вот наступил день весны, когда песня кукушек зазвучала заклинанием — призывом к Манматхе, а гудение пчел, хмельных от цветочного аромата, казалось звоном лука, натягиваемого Камой. «Вот и настал праздник весны. Сегодня непременно вернется мой любимый!» — с этой мыслью в тот день Сушена совершила положенное омовение, украсила себя, почтила Смару и стала в ожидании смотреть на дорогу. Но супруг ее не вернулся и на исходе дня. Ночью, терзаемая отчаянием, она решила: «Настал мой смертный час — не возвратился мой супруг. Какая уж любовь к своим близким у тех, кто посвятил себя служению другим!» Едва она так подумала, устремившись сердцем к любимому, душа ее, сжигаемая пламенем любви, подобным лесному пожару, покинула тело.

Меж тем Шурасена, не забывший о назначенном дне, стремясь к своей любимой, с трудом освободился от службы у царя. Сев на лучшего верблюда, преодолел он долгий путь, прибыл в последнюю стражу ночи, вошел в дом, и увидел там свою возлюбленную бездыханной. В полном убранстве была она подобна покрытой распустившимися цветами лиане, с корнем вырванной порывом ветра. При виде ее зарыдал он отчаянно, поднял ее на руки, и в тот же миг душа его, осиротевшего, отлетела.