Дальнейшие похождения царевича Нараваханадатты - Страница 66
Тогда, вняв его словам, поведал я ему с самого начала о том, что с нами случилось, и после этого и он сам, и все, кто с ним вместе пришел, предвидящие будущее, утешали нас многими сочувственными словами и отговорили от самоубийства. Затем, закончив омовение, отвел нас сын мудреца в находящуюся неподалеку обитель своего отца и принял по всем правилам, как гостей полагается принимать. Даже деревья в той обители совершали подвиги — стояли, вытянувшись на пригорках, подобных алтарям, воздев сучья-руки вверх и словно упиваясь солнечными лучами. Усадив нас в уединенном месте и угостив диким медом и водой, взял сын мудреца чашу и стал обходить одно за другим все деревья, росшие в обители, обращаясь к ним за подаянием, и каждое из них стряхивало свои плоды, и вскоре чаша была наполнена, и он, подойдя к нам, раздал эти плоды, наделенные божественным вкусом. Отведав их, мы почувствовали себя так, словно, выпив амриты, заново родились.
Ушел день, и солнце скатилось в океан, и тогда, точно брызги от его лучей, по небу рассыпались звезды, а луна, укутанная в молочно-белые ткани своего сияния, словно желая отринуть мир и заняться подвижничеством из-за того, что не стало солнца, удалилась в обитель на горе Востока. Пошли мы в ашрам поглядеть на мудрецов, а они, завершив все свои дневные дела, собрались все вместе, и, когда пришли мы и поклонились им, усадили нас, и приняли, как гостей, и стали ласково расспрашивать, кто мы да откуда. Обо всех наших скитаниях и злоключениях до прихода в обитель поведал им юный брахман, и обратился тогда к нам мудрый старец по имени Канва: «Как же это вы, мужественные воины, так позорно струсили? В беде — несгибаемая твердость, в успехе — скромность, что бы ни случилось — не унизить звание добродетельного человека! Великие-то ведь и становятся великими благодаря тому, что решительно одолевают великие трудности, — вот ведь что означает само слово «великий»! Да не слыхали ли вы историю Сундарасены? О том, какие мучения пришлось ему претерпеть ради Мандаравати?»
Как только вымолвил он это, все присутствовавшие там мудрецы и мы приготовились слушать. Тогда начал он рассказывать
Есть на земле страна, украшающая собой ту часть света, где обитает Кубера[221], и называлась она Нишада, а в той стране— славный город Алака, в котором от века люди жили в довольстве и достатке, и единственное, что никогда не успокаивалось там, — усыпанные драгоценностями светильники. Правил в нем царь по имени Махасена— «Большое войско», по заслугам так названный, потому что всех врагов спалило его неукротимое и удивительное мужество, делавшее царя истинным воплощением бога войны. И был у царя главным министром Гунапалита, средоточие геройства, несший бремя дел государственных будто новый великий змей Шеша — всю тяжесть земли[222]. Переложил на Гунапалиту тяготы власти царь Махасена, раз все враги его были уничтожены, а сам развлекался. Со временем родила царица Шашипрабха царю Махасене сына, и назвали его Сундарасеной. Уже во младенчестве явил он немладенческие доблести, и избрали его себе в мужья богиня доблести и богиня красоты. С самого детства росли вместе с Сундарасеной его ровесники, ставшие потом его министрами, — Чандрапрабха и Бхимабхуджа, и еще Вьягхрапаракрама, и герой Викрамашакти. Пятым же был Дридхабуддхи. Все пятеро были наделены великим мужеством, силой и разумом и даже понимали птичий язык, все были высокородными и все преданы своему господину. Так и жил он с ними в отцовском доме, еще не женатый, так как не было равной ему девушки.
«Неукротимая доблесть в набегах, богатство, добытое своей рукой, жена, по красоте достойная мужа, — вот за что мужчину почитают. А если нет этих трех достоинств, то что за смысл в жизни?!» — вот о чем рассуждал Сундарасена со своими министрами. Однажды отправился он на охоту, и сопровождали его эти пятеро министров да еще воины. И вот когда царевич выезжал из города, заметила его пришедшая из дальних стран старая женщина — подвижница по имени Катьяяни. «То ли это Чандра, лишенный Рохини? То ли Кама, разлученный с Рати?» — подумала она, когда увидела нечеловеческую красоту Сундарасены, но, расспросив окружавших его, узнала, что это царевич. Изумилась она и восхвалила беспредельно великое искусство творца, а когда царевич проезжал мимо нее, поклонилась и крикнула громко и пронзительно: «Побеждай, царевич!» Но проехал мимо нее царевич, словно не услышав, погруженный в начатую беседу с советниками. Тогда еще громче закричала рассердившаяся подвижница: «С чего это, царевич, не слышишь ты моего благословения? Кто из царей и царевичей земных меня не почитает? Видно, от юности да всего, что с ней связано, возгордился ты! Вот уж когда добудешь себе в жены Мандаравати, дочь повелителя Хансадвипы — Лебединого острова, необыкновенную драгоценность земного мира, то, верно, от гордыни своей не станешь слушать ни великого Индру, ни других богов! Сколь презренны люди!»
И, услышав такое осуждение, из любопытства подозвал ее царевич и, склонившись, смиренно попросил прощения, а затем, поручив ее заботам слуг, отправил отдохнуть в дом министра своего Викрамашакти. После того как закончил он охоту и вернулся, свершив все, что было назначено на этот день, послал за ней, и, после того как отведала она угощения. спросил царевич у нее: «Соблаговоли сказать, почтенная, кто такая эта девушка, которую зовут Мандаравати и которую ты так усердно расхваливала? Очень нам интересно услышать о ней!» Выслушав его просьбу, подвижница молвила: «Слушай, расскажу я тебе с самого начала.
Обхожу я всю землю и по всем островам странствую, желая увидеть все тиртхи и всякие другие святые места. Как-то раз попала я в своих странствиях на Хансадвипу и увидела дочь правящего там царя Мандарадевы, достойную любви сыновей богов, на которую не должны падать взгляды тех, кто осквернен пороком. Имя ее было Мандаравати, и была она словно богиня счастья в саду Нандана. Один ее трепетный облик уже разжигал пламя страсти — тело ее словно вылеплено творцом из одной амриты, точно это новая луна. Никого нет на всей земле, кто бы мог сравниться с ней прелестью и красотой! Разве только ты один, почтенный мой государь, обладаешь таким же богатством красоты. Кто не видел ее — тому ни зрение не нужно, ни жизнь ни к чему!»
Все это выслушал царевич из уст подвижницы да и говорит ей: «Как бы, матушка, полюбоваться нам такой красотой?» Ответила ему на это странница: «От восхищения ее красой изобразила я Мандаравати тогда же на полотне. Со мной эта картина. Коли интересно, так посмотрите». И при этих словах вытащила она портрет Мандаравати из сумки и показала обрадованному царевичу. А Сундарасена, хоть и увидел небывалую красавицу только лишь нарисованной, пришел в такой восторг, что дух у него занялся и он словно окаменел, но тотчас же все волоски у него на теле вздыбились от восхищения, словно бы впились в его тело мириады стрел бога, оружием которому служит лук, сплетенный из цветов. Долго стоял он, и взгляд его был точно прикован к ней, и ничего не слышал он, ничего не говорил, ничего иного не видел вокруг —и казалось, будто не сам царевич это, а всего лишь его изображение на полотне.
Видя это, министры Сундарасены попросили странницу: «Изобрази, почтенная, и Сундарасену на полотне — тогда убедимся мы в твоем мастерстве». Тотчас же изобразила подвижница царевича на полотне, и убедились они, что вполне точно она его нарисовала, и все, кто был там, решили: «Никого нет, кто мог бы поспорить с почтенной в достоверности изображения и всякий скажет: «Вот царевич изображен! Нет сомнений, что красавица Мандаравати столь же хороша, как и на портрете!» И когда все его министры пришли к такому решению, взял Сундарасена оба портрета, и, довольный, отблагодарил подвижницу, и отпустил достойным образом эту обитательницу уединенных мест, а сам пошел во внутренние покои дворца, неся с собою изображение возлюбленной: «Что за личико у нее! Какая прелесть в нем, подобном луне, устранившей со своего лица портившие ее пятна! А перси ее прекрасны, как сосуды для помазания на царство самого бога любви! А складки на животе — словно волны океана красоты! А что за бедра, истинное ложе наслаждений самой Рати!» Так он, глядя на портрет Мандаравати, восхищаясь всем в ней, лег на ложе и с того самого дня ни на еду, ни на питье, ни на что другое смотреть не хотел, и всего за несколько дней под нестерпимо палящим бременем страсти он так изнемог, что, узнав об этом, родители его, Шашипрабха и Махасена, поспешили к нему и стали расспрашивать друзей сына о причине его болезни. И поведали отцу и матери его приятели о том, что причина этого — дочь повелителя Хансадвипы.