Дальнейшие похождения царевича Нараваханадатты - Страница 102
Дальнейшее развитие конфликта, детали судьбы произведения Гунадхьи дают возможность заметить некоторые черты реальной борьбы, развернувшейся во второй половине I тысячелетия н. э., за утверждение народных языков в качестве литературных и официальных. Но и не только это — первая ламбака эпопеи Сомадевы есть еще и историческая увязка его произведения с местной, кашмирской традицией.
Дело в том, что пишачи, согласно кашмирской исторической традиции, в частности «Ниламатапуране», были одними из первых обитателей Кашмирской долины. Вытеснив племена нагов, они обосновались в ней, но позднее, в свою очередь, были вытеснены другими этническими общностями. Таким образом, для Сомадевы, равно как и для его предшественника Кшемендры, история о создании «Великого сказа» на языке пайшачи имела значение исторического обоснования обращения к произведению Гунадхьи как к образцу. Не следует это понимать в смысле, так сказать, документального обоснования — география и время здесь литературные, используемые автором в интересах решения его творческого замысла, а не документального подтверждения, которое для художественного обобщения в данном случае значения не имело.
Другая черта первой книги заключается в том, что многие из ведущих персонажей носят имена реально живших грамматистов и поэтов. Известно, например, что Вараручи был не только грамматистом, но и поэтом, причем поэтом, согласно джайнской традиции собиравшим песни, которые пели женщины. Он обрабатывал их и затем пел сам. Это привело к обвинению его в плагиате и, как следствие этого, к отказу в покровительстве. Панини — знаменитый индийский грамматист, Пушпадантой звали видного джайнского поэта. Катьяяна — грамматист, автор реально существовавшего и дошедшего до наших дней грамматического трактата «Катантра». Не менее подлинна и борьба различных грамматических школ, равно как и борьба вокруг судеб народных языков и литературы на них. Любопытно, что Д. Бхагават, автор фундаментального исследования «Древняя Махараштра» («Прачина Махараштра»), считает, что от эпохи битвы на поле Куру до времени жизни Вараручи «сфера действия народных языков в значительной степени сузилась. У них было два соперника — санскрит в области религии и пайшачи в области политики»[291]. Это утверждение выглядит несколько преувеличенным хотя бы потому, что в таком случае от пайшачи как от языка могло бы уцелеть гораздо больше, чем несколько известных в настоящее время разрозненных фраз, содержащих 74 слова (от родственного ему чулика-пайшачи уцелело всего 38 слов).
Что касается Гунадхьи, то, на основании данных Кшемендры и Сомадевы, он предстает в образе ученого-брахмана, оказавшегося в силу каких-то обстоятельств среди носителей языка пайшачи и ставшего в их среде чем-то вроде просветителя. Во всяком случае, благодаря его труду можно утверждать, что на пайшачи существовала литература как нечто самостоятельное и цельное — некоторое представление о ней мы можем получить, ознакомившись с кашмирскими переработками «Великого сказа», стоявшими, видимо, достаточно близко к оригиналу.
Повествовательные жанры джайнской, буддийской или какой-либо иной канонической литературы неизбежно несли на себе печать дидактизма, их функцией было поучение, как таковое. «Великий сказ» задачи непосредственно дидактической или проповеднической не имел, не обладали такой задачей и ее кашмирские варианты. Сомадева рассказывает о жизни видьядхаров, существ, живущих в воздушном пространстве, но вхожих и в мир богов, и в мир людей. Тем не менее автор всеми своими помыслами привязан к реальной жизни людей — люди играют основную роль в произведении, даже тогда, когда автор повествует нам о богах или видьядхарах.
Весь текст «Океана сказаний» распадается на четыре неравные части. Первая книга содержит рассказ о том, как возникло само это произведение. Затем четыре книги посвящены повествованию о царе Удаяне, еще одиннадцать книг — своего рода роман о его сыне царевиче Нараваханадатте и последние две, стоящие несколько особняком, — сказаниям о царе Викрамадитье. Таким образом, перед нами четыре цикла, тематически организующих богатейший фольклорный и литературный материал, использованный поэтом.
«Повесть об Удаяне» опирается на длительную фольклорно-литературную традицию. Он был, видимо, конкретной исторической личностью, обратившейся в героя многочисленных народных сказаний и литературных произведений. Ко времени Сомадевы он уже был популярным литературным героем. Достаточно назвать произведения и авторов, так или иначе обращавшихся к этому образу. Калидаса в «Облаке-вестнике» («Мегхадута»)[292] упоминает о стариках сказителях, рассказывающих истории об Удаяне. Сказания о нем включены в состав джатак и пуран. Первые собственно литературные произведения о нем — две пьесы Бхасы: «Увиденная во сне Васавадатта» и «Клятва Яугандхараяны» [293]. Далее, он же выступает героем двух пьес Харши — «Ратнавали» и «Приядаршика» [294], появляется у многих других авторов, как у тех, чьи произведения до нас дошли, так и у тех, о чьих творениях мы знаем только по цитатам или упоминаниям в трудах по поэтике и эстетике. Естественно, фигурирует он и в тех произведениях, авторы которых, подобно Сомадеве, черпали свой материал из «Великого сказа», — у Будхасвамина в «Избранных шлоках из Брихаткатха» и у Кшемендры, непосредственного предшественника, а может быть, и наставника Сомадевы. «Отрасли Великого сказа» («Брихаткатхаманджари»), завершенное Кшемендрой в 1037 г. переложение эпопеи Гунадхьи, хронологически почти вплотную примыкает к произведению Сомадевы. Их отделяет всего лишь сорок лет.
И само повествование об Удаяне, и его образ у Кшемендры и Сомадевы очень близки, и причину этого усматривают в том, что и тот, и другой, возможно, имели в руках оригинал «Великого сказа». В основном они рисуют образ Удаяны, близкий к традиционному, известному по пьесам Бхасы и Харши. Но самый важный момент для обоих кашмирских авторов в истории Удаяны — рождение его сына Нараваханадатты, которому при рождении предназначается стать верховным повелителем видьядхаров.
История воспитания, похождений, подвигов и возвышения Нараваханадатты до положения верховного повелителя видьядхаров и есть главная задача Кшемендры и Сомадевы, которую каждый из них решал по-своему. Но если за образом Удаяны скрыта почти полутора тысячелетняя традиция, то с образом Нараваханадатты дело обстоит иначе. Есть в предшествовавших «Океану сказаний» литературных памятниках герои, родственные ему по духу и характеру, как, например, царевич Раджавахана из «Похождений десяти принцев» («Дашакумарачарита»)[295] Дандина; есть, в частности, в памятниках буддийской литературы на пали («Мадджхиманикае», «Винаяпитаке», на русском языке не издававшихся) персонажи, которые могли бы быть сопоставлены с Нараваханадаттой либо в силу родства — единственный сын Удаяны от царицы Васавадатты, либо по созвучию имен, достаточно отдаленному.
Но как литературный герой Нараваханадатта остается уникальным — вся его литературная родословная ограничена известными переработками «Великого сказа» — она восходит к Гунадхье. Каким царевич был в эпопее на пайшачи, сказать невозможно, если только мы не положимся на заявление Сомадевы, что он точно следовал плану своего великого предшественника. Во всяком случае, царевич Нараваханадатта — прежде всего герой литературный, связь которого с предшествующей фольклорной, мифологической, литературной традицией, его действия и мысли находились в воле автора.
Повесть об Удаяне и роман о Нараваханадатте, равно как и вся эпопея Сомадевы, по структуре своей принадлежит к жанру «обрамленной повести». Он крайне популярен и лучшие его образцы, такие, как «Панчатантра»[296], «Хитопадеша»[297], «Двадцать пять рассказов Веталы»[298] («Веталапанчавиншатика»), «Семьдесят рассказов попугая»[299] («Шукасаптати») и целая вереница разноязычных их переработок и версий, украшают мировую литературу. Сомадева свободно пользуется всеми возможностями этой испытанной литературной формы не только в интересах композиции, но и в интересах общей структуры повествования, подчиненной задаче создания образа Нараваханадатты.