Далёкие огни, или В ад и обратно - Страница 9

– Да тут думай не думай, всё одно выходит: слишком они уверены в себе, эти мерзавцы. Не боятся ничего, вот и пошли на такой риск. Видно, всё у них схвачено, за всё, как говорится, заплачено. Игру затеяли с живым человеком, как кошка с мышью: нет бы сразу сожрать, так нет, сначала надо помучить! Да и риска, если честно, нет никакого – я всё равно ничего не помню.

– А вот это ты брось, мужик. Придёт время – всё вспомнишь, это я тебе обещаю.

Пётр невесело усмехнулся и ничего не ответил.

– А насчёт уверенности это ты верно подметил, – продолжал доктор с воодушевлением. – Сила, видать, есть у мерзавцев, и сила немалая. На больших бабках сидя, большими делами ворочают. Ну ничего, докопаемся мы до них, это уж как пить дать!.. Кстати, есть у меня для тебя одна новость. Снёс я тут на днях твой паспорт в городскую управу, показать тамошним экспертам. Дай, думаю, проверю, не липовая ли твоя ксива. И знаешь, какое заключение дали эксперты? Ксива-то оказалась настоящей, самой что ни на есть подлинной!

– И что же из этого следует? Что я действительно Пётр Суханов?

– Не спеши делать оргвыводы, мужик. Из этого пока ничего не следует. А всё-таки сдаётся мне, что паспорт твой фальшивый. То есть состряпали-то его, действительно, в органах – по крайней мере, эксперты это установили, – но состряпали, похоже, на заказ.

– Догадываюсь, кто заказчик, – мрачно кивнул Пётр.

– Вот-вот. Связи, видать, у них обширные, везде свои люди посажены. За хорошие бабки сейчас кого угодно купить можно. Понимаешь, куда я клоню?

Пётр снова кивнул.

– А клоню я к тому, – продолжал доктор, – что ты, действительно, к Петру Суханову, похоже, никакого отношения не имеешь. Паспорт-то твой, понимаешь, с виду старенький, потрёпанный, да и дата выдачи на нём стоит семилетней давности, а вот номерок-то свеженький, и серия из самых последних. Так-то вот, мужик.

Пётр долго молчал, хмурил лоб, что-то пытаясь вспомнить.

– Я тут знаешь о чём подумал, – проговорил он наконец, растягивая слова. – В тот самый день, когда я вроде как бы очнулся, то есть впервые осознал себя Петром Сухановым – это было где-то в середине сентября, я стоял на улице и не мог понять, где я и кто я, – краем глаза я заметил машину, явно не из дешёвых. Она прошмыгнула у меня за спиной и быстро скрылась в какой-то улочке. Тогда я не придал этому значения, но сейчас… Скажи, у вас в городе иномарки часто можно увидеть?

Глаза у доктора загорелись.

– Ни одной до сих пор не видел, – быстро сказал он. – Народ у нас бедный, не то что иномарка – старенький «жигуль», и тот нашему обывателю не по карману.

– А местные коммерсанты?

– Да какие они коммерсанты! – махнул рукой доктор. – Едва-едва концы с концами сводят. Не до жиру им. Нет, некому здесь на иномарках разъезжать, это уж я тебе как старожил заявляю. А чужие к нам не заезжают, тем более на иномарках.

– Вот и выходит, что меня на той самой машине привезли, – нахмурился Пётр. – Привезли – и прямо на улице бросили.

– Вполне вероятно, – задумчиво произнёс доктор. – Я бы сказал, не бросили, а просто-напросто выбросили. На обочину. Сунули в зубы липовый паспорт, запудрили мозги легендой о Петре Суханове – и выбросили. А там… выбирайся, мол, сам. Похоже?

– Похоже, – кивнул Пётр мрачно. – Расклад вроде верный.

– Вот и будем придерживаться этого расклада. Тем более, что он хорошо вписывается в нашу версию о богатом мерзавце, позарившемся на твою почку.

Спать легли уже заполночь. А наутро снова отправились на работу в городскую клинику.

Ежедневные беседы, вертевшиеся всегда вокруг одной и той же темы, заметно сблизили их. Пётр оттаял и перестал дуться на своего спасителя, в его отношениях с доктором наметилось какое-то молчаливое взаимопонимание и взаимодоверие: они понимали друг друга с полуслова, полувзгляда, полунамёка.

Курить Пётр так и не бросил и вскоре дымил уже как паровоз. «Горбатого могила исправит», – махнул на него рукой доктор. Правда, здоровье Петра заметно поправилось и продолжало быстро улучшаться с каждым днём, несмотря на вернувшееся пристрастие к табаку: видно, запас жизненных сил у него был слишком велик. А вот пить они с доктором стали значительно меньше: выпьют, бывало, грамм по сто после работы, для поддержания беседы, да и то не каждый день. Так и тянулись дни однообразной чередой, не принося ничего нового. Но оба знали: что-то должно произойти. Что-то, что в корне изменит их судьбу.

Постепенно между ними завязалась крепкая дружба.

Накануне Нового года от доктора поступило неожиданное предложение: отметить праздник в «бомжеубежище», на свежем воздухе, среди старых знакомых-бомжей. Тем более, что к концу декабря столбик термометра сильно подскочил вверх и замер примерно на отметке «минус пять». После лютых, трескучих морозов в ноябре и первой половине декабря стало казаться, что вот-вот грянет весна.

Пётр горячо поддержал идею доктора. Встреча новогодних праздников под открытым небом, в кругу бездомных бродяг, явно пришлась ему по сердцу: если честно, где-то в глубине души он скучал по этим несчастным оборванцам, особенно по деду Евсею и полковнику Коле.

С аванса купили десять бутылок водки, пять бутылок шампанского, два ящика пива, несколько батонов колбасы, три трёхлитровые банки солёных огурцов, полмешка хлеба, яблок, мандаринов и ещё целую кучу всякой всячины, в том числе несколько упаковок бенгальских огней. В одну из ночей, где-то суток за двое-трое до Нового года, доктор отлучился в ближайший лесок и приволок оттуда пушистую ёлку.

– Новый год без ёлки, – назидательно заметил он, – всё равно что Испания без корриды.

Потом выгреб с антресолей целую гору каких-то пыльных коробок, в одной из которых обнаружились старые ёлочные игрушки, мишура и даже стеклянная пятиконечная звезда с отбитым лучом, которую доктор решил водрузить на самую макушку ёлки. Словом, приготовления шли полным ходом.

В последний день старого года у кого-то из знакомых он одолжил старенький «рафик», в который они и погрузили всё приготовленное добро.

В девять вечера тридцать первого декабря их «рафик» уже подруливал к «району высадки».

«Бомжеубежище» в ту предновогоднюю ночь представляло собой унылое зрелище. Белое заснеженное поле было усеяно огоньками костров, у которых грудились бездомные бедолаги; где-то заунывно скулила гармошка. Атмосфера, царившая в этом забытом Богом уголке, была далека от праздничной. Этим несчастным было не до веселья: прошёл ещё один год, мрачный, тяжёлый, для многих оказавшийся последним, а следом накатывал другой, не обещавший никаких перемен к лучшему. Да и откуда этим переменам взяться? Они знали: многие из них не переживут эту зиму. Нет, не веселье и праздничное настроение – безысходность, пьяное отупение, чувство никому-не-нужности, забытости, заброшенности, безнадёги царили здесь, в этом последнем земном пристанище опустившихся, потерявших человеческий облик существ.

Слегка припорашивал лёгкий мягкий снежок. Ночь стояла тёмная, беззвёздная, в двух шагах от костра человек терялся во тьме, словно его никогда и не было.

– Да-а, – протянул доктор, окидывая взглядом заснеженную равнину, – здесь явно праздником не пахнет. Ну ничего, сейчас мы их расшевелим.

Он остановил машину у того самого костра, где обычно коротали долгие ночи дед Евсей, полковник Коля и двое-трое других бомжей. На фоне пламени чётко вырисовывались несколько бесформенных фигур.

Доктор с Петром вышли из «рафика».

– Гостей не ждёте? – весело крикнул доктор.

– Э, кто это к нам пожаловал? – донёсся от костра голос одного из бродяг, в котором Пётр признал бывшего полковника КГБ.

– А вот догадайся! – отозвался доктор.

Они уже были у костра. Неверные, подрагивающие отблески пламени легли на их лица.

– Так это же наш доктор! – радостно воскликнул второй бомж, которым оказался дед Евсей. – Вот так сюрприз! А это кто ещё с ним? Ба, да это же Петька!