Далекая песня Арктура - Страница 7

Однажды за обедом я потребовал объяснений. Напомнил Гене его слова, Володе — его недомолвки, заявил, что и сам догадываюсь кое о чем. Бугров поперхнулся, посмотрел на Гену грозным взглядом, потом сказал:

— Ладно… Теперь можно.

И я узнал. Неизвестно, кому принадлежала идея. Она была стара как мир: чтобы научиться плавать, нужно войти в воду. Чтобы стать ученым, нужно не только знать свое дело, нужно уметь думать, нужно гореть. Нужна мечта, идеал, такой, что для его достижения человек может выложиться весь, до последней молекулы. И тогда в университет пошли письма из разных концов страны. Письма были настоящими, изменился только канал передачи — на самом деле все письма были адресованы солидному научному журналу. Письма стали тестом — с их помощью студенты проверялись на мечту.

Володя не знал, сколько человек было вовлечено в работу по программе. Наверняка много. Там были химики и историки, но астрономам повезло скорее.

— Знания можно приобрести, когда есть интересная проблема, — сказал Володя. — Проблема — индикатор всего. Способности. Трудолюбие. Воля. Цельность. Мечта. Все. Если решил — отлично. Если нет, если сдался, если неурядицы свели с пути — значит, не выйдет ученого.

— Ты хочешь сказать, что я выдержал? — усмехнулся я.

Бугров хитро прищурился:

— Два вопроса в порядке последнего испытания — можно?

— Если действительно последнего…

— Чего тебе хочется, Сережа?

— Спать, — сказал я. — И дать в ухо Олегу: мог бы сказать мне раньше, я не маленький.

— Не мог — чистота эксперимента. И это все?

— Ты же знаешь, — удивился я. — Зачем спрашивать? Голос вселенной.

— И второе. Университет. В сентябре ты можешь вернуться к занятиям. На следующий курс.

Этого я не ожидал. Вернуться? Я вспомнил, какое у Одуванчика было лицо, когда он сообщал мне об отчислении, — усмешку я счел недоброй, решил, что Одуванчик думает: вот, захотел романтики, так получай. Выпутывайся, парень. В общем, я, кажется, выпутался. С чужой помощью, но ведь решал я сам. Меня испытывали, и я выдержал. Я ученый? Мне стало смешно. Что я сделал? Звездные голоса — так мало, впереди еще голос вселенной, множество дел, и я не хочу возвращаться назад. Да, я это понял наконец: не хочу возвращаться. Хочу работать, думать, писать и учиться. Нужно многое знать, но знания хороши, если приобретены в процессе работы. Значит, нужно работать. И заниматься — по собственной программе.

— Ты смеешься — значит, понял, — резюмировал Володя.

— А ты, — сказал я. — Вы с Геной. В чем ваша роль?

— Я больше психолог, чем астрофизик, — усмехнулся Володя. — Олег эксперимент начал, мы заканчиваем. А Гена, между прочим, чуть все не испортил своим отношением к романтике. И на плато — он не выполнил программу, тебя хотели испытать на способность к действию.

— Каким образом?

— Неважно, — сказал Володя. — Это прошлое.

„Хорошо, — подумал я. — Все равно узнаю. Да и обязательно ли это: все знать? Я знаю, чего хочу, — вот главное…“

Вечером приехал шофер Толя, и все кончилось.

— Поедешь в город, — сказал Володя и, когда я попробовал возражать, добавил: — Пожалуйста, Сережа, без фраз. Горы не шутка. Мы с Геной тоже скоро вернемся, без тебя нам здесь делать нечего. Нужно отвезти наблюдения, рассказать о работе. Гена переживает всякие страхи. Он совсем извелся, и все из-за тебя. В общем, Сережа, не нужно, поезжай.

И вот оно, последнее утро на станции. Тучи разошлись перед рассветом, ночь мы провели в постелях: шел дождь.

— Хочу тебя предупредить, — сказал Володя. — Может быть, Гена прав, будь осторожен.

— В чем? — спросил я.

— Еще ничего не ясно с песней Арктура. Если это действительно сигнал…

Володя вскочил на ноги, отряхнул брюки, встал передо мной.

— Ты представляешь ответственность? Не нашу. Дело вовсе не в том, что мы первые. Если сигнал разумен, Сережа, то это уже политика, все усложняется. Во-первых, молчание. Помнишь: англичане не сообщали о пульсарах полгода, пока не убедились, что сигналы естественные. Звездные голоса — ты знаешь, о чем они говорят? Я не знаю. Может быть, это биологические сведения, рассказ о жизни… Об их жизни. Может быть, техническая информация. Новое знание — его можно использовать для любой цели. Не представляю, как отреагируют в академии на твое сообщение. Вот результат, который мы не предусмотрели в программе эксперимента…

Гена вылез из-под машины, подошел к нам, втирая в ладони грязь.

— Все, — сказал он. — Сейчас старт.

Я поднялся. Бугров подхватил чемоданчик, понес в кабину.

— До свидания, Сережа. — Гена пожал мне руку, испачкал маслом, виновато улыбнулся. — Скоро увидимся. Через несколько дней сюда явятся хозяева космики.

Шофер Толя сел за руль, длинно погудел, махнул рукой: поехали.

— Вот и все, — сказал я. Тряхнуло, станция поплыла влево, переваливаясь и подпрыгивая.

„Что же дальше? — подумал я. — Что же будет дальше?“ — думал я всю дорогу. Я представлял, как вернусь домой. Стану объяснять, рассказывать об эксперименте, о том, как меня обвели вокруг пальца. Пойду к Мефистофелю. Захвачу с собой регистрограммы, магнитную ленту. Да, не забыть о расчетах голоса вселенной. Олег удивится, скажет… Впрочем, не так уж важно, что он скажет, главное — все начнется сначала. И иначе. Всегда и во всем иначе.

„Газик“ катил к городу, и я думал, что, когда Володя вернется, нужно будет рассказать ему о новой идее. Я придумал это ночью, когда лежал без сна.

Послушай, Володя. Представь себе концертный зал. Необычный зал, сквозь его прозрачный купол видно небо, и в прорезь потолка глядит вверх решетчатая труба телескопа. Зал притих. На сцену выходит артист. Волнуется, это первый концерт. Садится за клавиатуру. Видишь, сколько клавиш — как звезд на небе. Впрочем, это и есть звезды. Посмотри: справа, у локтя, Бетельгейзе, соль второй октавы. Чуть выше Денеб, лирическое золотистое ля. Каждая звезда — нота. Звездный орган.

В зале гаснет свет. Артист медленно поднимает руки, под куполом бесшумно разворачивается труба телескопа. И первые звуки далекой звездной песни, будто капли весеннего дождя, падают в зал. Все затихло, все слушает. Пальцы скользят по клавишам, течение мелодии убыстряется, это уже не дождь — ливень, каскад, величественный звездный хорал.

Ты хочешь, Володя, чтобы так было? Хочешь?