Дай-сан - Страница 16

Ее бедра вращались по кругу, ее дыхание стало неровным и чувственным. Подняв руки, он сдавил ее груди. Она застонала и буквально вдавила в него свое тело. А он взялся за маску, приподнял над ее плечами и, даже услышав низкое рычание, пронзительный крик снаружи, посмотрел наверх – за пределы пылающих самоцветов-глаз.

Пронзенный.

Мойши перебирался из тени в тень под звездным небом ночи, не отрывая взгляда от высокой фигуры Уксмаль-Чака, который направился прочь от низкой пирамиды.

Мойши почему-то решил, что он пойдет к исполинской ступенчатой пирамиде к западу от акрополя, но вместо этого Уксмаль-Чак повернул направо, на улицу, уводящую в дальний конец города.

Мерцающий и таинственный город, хранящий знание тысячелетий, широко раскинулся в ночи. Вот он стоит, расстелившийся по равнине, незыблемый, а где-то поблизости нарождается жизнь. Выжидает.

Во всем Ксич-Чи было только одно круглое здание, небольшое и сравнительно скудно украшенное. Именно туда и направлялся Уксмаль-Чак.

Подойдя поближе, Мойши увидел, что это сооружение представляет собой круглую башню высотой метров в сто, установленную на двух террасах, одна над другой. Нижняя, что пошире, вся заросла травой, верхняя была сложена из голого камня. К башне вела лестница. Входных дверей было три, и расположены они были через неравные промежутки.

Притаившись под перемычкой ближайшего портала с изображением жреца в окружении непонятных иероглифов, Мойши внимательно наблюдал за тем, как Уксмаль-Чак поднялся на два пролета вверх и встал, глядя в ночное небо, перед первым входом в башню, с левой стороны. Какое-то время он стоял неподвижно, а потом поднес к глазу что-то темное.

Мойши тоже взглянул наверх. На какое созвездие он, интересно, смотрит? На Плеяды? На Большую Медведицу? А где огромное созвездие Змеи, которое столько раз доводило его до безопасного порта из морей, не обозначенных на картах?

Уксмаль-Чак еще долго рассматривал небо, затем встрепенулся – найдя, очевидно, ответ на невысказанный вопрос среди далеких, недостижимых звезд, – на мгновение вошел в башню и тут же вышел обратно. Спустившись по лестнице, он пересек покрытую травой террасу, спустился по нижним ступеням и нырнул в тень.

Мойши вышел из своего укрытия и двинулся следом за высокой фигурой.

Уксмаль-Чак привел его к краю джунглей. Повернувшись, Мойши разглядел на западе верхушку громадной ступенчатой пирамиды. Сейчас они шли по какой-то улочке вдоль невысоких строений. Мойши не отставал от Уксмаль-Чака, держась от него на почтительном расстоянии и ориентируясь по тихому скрипу его сандалий.

Вдруг у него на пути возник темный силуэт, появившийся из густых темных зарослей. Прозрачный платиновый свет луны позволил Мойши отчетливо разглядеть темную лоснящуюся шкуру густого красного оттенка и яркие желто-зеленые глаза, холодные и твердые, как кремень, светящиеся таинственным внутренним светом. В сыром воздухе мелькнул длинный хвост.

– Чакмооль, – выдохнул Мойши. С утробным урчанием зверь бросился на него, вытянув шею и выпустив когти в прыжке. Мойши невольно вскрикнул и схватился за медную рукоять кинжала. И тут Чакмооль добрался до него.

Широко разинув пасть, ягуар откинул голову и принялся рвать тело Мойши когтями. Загнутые клыки Чакмооля влажно отсвечивали в лунном свете, обильно смоченные слюной и еще чем-то темным.

Зверь рванулся к шее Мойши. Тот увернулся. Зубы сомкнулись, противно щелкнув. Мойши силился высвободить правую руку и направить кинжал Чакмоолю в брюхо. Яростно зарычав, зверь присел на задние лапы, чтобы добраться когтями до живота Мойши.

Что-то темное промелькнуло у него за спиной, но он этого не заметил. Повалившись на белые камни Ксич-Чи, Мойши сцепился с Чакмоолем. Он напрягся, скрипнув зубами, и сумел наконец освободить правую руку. Снова к нему устремилась разверстая пасть, и он ударил зверя по зубам тяжелым медным браслетом. Чакмооль рассерженно взвыл. Повернув лезвие кинжала, Мойши направил его ягуару в сердце. Удара, однако, не получилось: что-то остановило его руку. Он бился под тяжестью хищника, голова у него кружилась от сильного звериного запаха. Он повернулся, чтобы взглянуть, что…

Чакмооль вонзился зубами ему в шею.

– Время – убийца.

Вереница масок, отраженных друг в друге.

– Время – целитель. Время – граница. Время всегда побеждает.

Каменные Чакмооли с разверстой пастью охраняют свои пределы.

– Мы склоняемся перед твоею несокрушимой мощью.

Как только замерли отголоски заклинания Кабал-Ксиу, зазвучал голос Уксмаль-Чака:

– Как было, и будет, и быть должно. Так было предсказано в Долгом Расчете в Книге Балама маджапанов. – Его слова трепетали на торжествующей ноте. – Сейчас ровно полночь. Наступает катун Ке-Ацатля. Эра шестая!

Они сняли маски.

Лицо Уксмаль-Чака было длинным и узким. Нос как слоновий хобот.

Челюсть Кабал-Ксиу похожа на звериное рыло. Безгубый рот, нос из одних ноздрей.

Глаза у Кин-Кобы – сияющие треугольники, с кошачьими зрачками-щелочками. Уши, поднятые ближе к темени, настороженно вздрагивали при каждом звуке.

Странная троица расположилась на нижней ступени огромной пирамиды в центре Ксич-Чи. У их ног, на белеющем камне, лежали Ронин и Мойши, оба в сознании, но неподвижные.

– Думайте! – в экстазе выкрикнула Кин-Коба, протянув руки вперед. – Вспоминайте! Вы чувствуете?

Она рывком развернулась навстречу ночи.

– Наше утерянное могущество возвращается! Маджапаны, породившие нас в Старое Время, на рассвете вернутся к нам вновь! Эра бесплодия сменяется эрой цветущего изобилия.

– Эти двое вернут маджапанов! – воскликнул Кабал-Ксиу. – Ибо смерть обагрит теплой кровью ступени Священной Пирамиды Тцатлипоки.

Казалось, от звука его звенящего голоса, наполняющего энергией и мощью каждое произносимое слово, закачались верхушки деревьев вдали, а каменный город дрожал, как живой.

– И жизнь возродится в Ксич-Чи!

– Начинается! – выкрикнул Кабал-Ксиу в изменчивую зыбкую ночь, забравшись в черных своих одеждах на центральную лестницу пирамиды. Уксмаль-Чак повернулся, чтобы последовать за ним, но Кин-Коба схватила его за руку и удержала рядом с собой. Ронин, который не мог повернуть головы, напрягал слух, стараясь подслушать их разговор.

– Он видел, Уксмаль-Чак. Видел забытое святилище и… статую.

– Что? – Глаза Уксмаль-Чака сверкнули. – Тот, который последовал за тобой, видел статую Атцбилана?

Бросив быстрый взгляд на Ронина, он покачал головой. Слоновий хобот качнулся из стороны в сторону.

– Не имеет значения. Направляющий Солнце изгнан из этой страны до конца времен, как и его отец, имя которого неизреченно, был изгнан из мира в эпоху Раскола.

Он положил руку на плечо Кин-Кобы.

– Долго правил Тцатлипока в Ксич-Чи, и долгим будет его правление – на вечные времена. Теперь пора совершить жертвоприношение, которое вернет Тцатлипоку в Ксич-Чи, а с Ним – и наших возлюбленных маджапанов.

Кин-Коба заглянула ему в лицо.

– И все-таки я боюсь, потому что он был в том месте и, может быть, он – тот самый…

Уксмаль-Чак ударил ее по лицу, и она отшатнулась.

– Ты с ума сошла? Да, мы такие, какие есть, но посмотри, какими жалкими и убогими стали мы за все эти катуны, когда тень Тцатлипоки не осеняла нас, ибо лишь тень Величайшего может нас возвеличить! Без него мы – ничто.

– Я – Кин-Коба, – гордо произнесла она, не обращая внимания на тонкую струйку крови, стекающую по щеке. – Тебе нет нужды напоминать мне, кто я. Но ты разве забыл, Уксмаль-Чак, о чем еще говорит предсказание Книги Балама?

Его голова дернулась, словно ее слова опалили его огнем.

– Богохульница мерзкая! – сплюнул он.

Кабал-Ксиу уже приближался к плоской вершине Пирамиды Тцатлипоки.

– Как можешь ты благоговеть перед одной частью Книги и отвергать другую? – Теперь голос Кин-Кобы звенел металлом. – Разве ты не видишь? Я сама поняла это не сразу. Ты знаешь, что собирается сделать Кабал-Ксиу. А если все, о чем сказано в Книге, правда, что будет с нами?