Дай мне руку, тьма - Страница 4

– Невозможно.

Собрав свои густые волосы в хвостик и придерживая его рукой, Энджи высунулась в открытое окно, блаженно подставив лицо солнечным лучам. Глядя на нее, постороннему человеку в голову бы не пришло, что у нее что-то может быть не в порядке. Но я-то знал, как все обстоит на самом деле.

Энджи ушла от мужа, когда в один прекрасный момент ей стало невмоготу терпеть его садистские выходки. Вслед ей неслась грубая брань Фила, глубоко оскорбленного таким поступком жены. Зиму она просидела в депрессии, она жила как бы по привычке и вела себя как механическая кукла, это касалось и ее отношений с мужчинами. В тот период они сменяли друг друга с какой-то калейдоскопической частотой, и каждый уходил с весьма озадаченным лицом, уязвленный ее непринужденным равнодушием.

Я отнюдь не безгрешен и далек от того, чтобы читать кому-то морали, тем более я не считал для себя возможным в чем-то ее упрекать. В начале весны она слегка опомнилась. Перестала водить к себе кого попало, вернулась на работу. Она даже убралась в квартире, вернее, отмыла плиту и купила веник. Но прежней Энджи больше не было.

Более спокойна, менее дерзка. Иногда она звонила или забегала ко мне домой обсудить прошедший день, хотя мы только-только расстались. Она утверждала, что не виделась с Филом уже несколько месяцев, но я почему-то ей не верил.

Все осложнялось тем, что за все наше долголетнее знакомство я дважды не смог оказаться рядом с ней, когда ей это понадобилось. В июле я встретил Грейс Коул, и мы с ней проводили все дни и ночи, иногда полностью выходные и вообще любую свободную минуту. Иногда мне доверяли посидеть с Мэй, дочкой Грейс, поэтому я выпал из пределов досягаемости для моей напарницы, за исключением каких-то совсем уж неотложных случаев. Все это было довольно неожиданно для всех, и однажды Энджи сказала:

– Проще увидеть темнокожего в фильме Вуди Аллена, чем поверить, что у Патрика с кем-то серьезные отношения.

Перехватив мой взгляд, она оценила его по-своему, на ее губах заиграла усмешка.

– Опять беспокоишься обо мне, Кензи?

Моя напарница все же психопатка.

– Отнюдь, я делаю выводы, Дженнаро. Ты просто ненавидишь всех женщин, только и всего.

– Знаю я тебя, Патрик. Ты все еще играешь в старшего брата.

– А даже если и так, то что?

– То пора бы тебе это прекратить. – Ее ладонь коснулась моей щеки.

Я отвел упавшую ей на глаза прядь волос, и тут зажегся зеленый огонек светофора.

– Нет.

Мы задержались у нее дома ровно столько, сколько ей потребовалось, чтобы переодеться в короткие обрезанные джинсовые шорты, а мне – достать из холодильника пару бутылок «Роллинг рок». Затем мы сели на заднем крыльце, прислушиваясь к хрусту и треску накрахмаленного соседского белья на ветру. Какой же славный выдался денек!

Энджи вытянула ноги вперед, потянулась.

– Итак, мы имеем неожиданное дело.

– Имеем, – согласился я, глазея на ее гладкие загорелые ноги, пока мой взгляд не добрался до шорт. В нашем мире не так уж много хорошего, но джинсовые шорты – это отличное изобретение.

– Есть идеи, как подступиться к нему? – Энджи осеклась и возмущенно фыркнула. – Прекрати пялиться на мои ноги, извращенец. Ты без пяти минут женат, между прочим.

Я пожал плечами, взглянул на мраморное небо.

– Не говори гоп. Знаешь, что меня раздражает?

– Помимо надоевших мелодий, рекламы и нью-джерсийского акцента?

– Я о нашем деле.

– Выкладывай.

– Почему Мойра Кензи? Допустим, имя фальшивое, но почему именно моя фамилия?

– Существует такое понятие, как совпадение. Возможно, ты слышал. Это когда…

– Я не договорил.

– Извини.

– Кевин Херлихи пытался клеиться к тебе?

– Нет, ты что. Но в конце концов, мы знаем его уже столько лет!

– То есть? – не понял я.

– Каких только странных персонажей, в том числе и откровенных уродов, мне не доводилось встречать в обществе невозможных красоток. И наоборот.

– Кевин не странный. Он садист.

– То же можно сказать о профессиональных боксерах. Но мы всегда видим их с женщинами.

– Предположим. Но как быть с Кевином?

– И Джеком Раузом.

– Опасные ребята, – сказал я.

– Очень, – согласилась она.

– А кто водится с опасными ребятами?

– Ну уж не мы, – фыркнула она.

– Точно, – подхватил я, – у нас хватает ума.

– И мы гордимся этим. Остается только… – Она повернула голову и, бросив взгляд на солнце, снова посмотрела на меня. – Хочешь сказать…

– Да.

– Патрик!..

– Поехали проведаем Буббу.

– Ты уверен?..

Я вздохнул, на душе скребли кошки.

– Уверен.

– Черт, – пробормотала Энджи.

– Влево. Теперь дюймов восемь вправо. Хорошо.

Почти пришли.

Бубба пятился, идя перед нами, и «дирижировал» дорогу. Его пальцы двигались так, будто он сдавал назад на грузовике.

– О’кей. Левой ногой примерно девять дюймов влево. Вот и пришли.

Бубба живет на заброшенном складе, попасть к нему можно не раньше, чем проделаешь ногами все необходимые па. Со стороны это, наверно, напоминает твист слепца на крутом обрыве. Фишка в том, что «входные» сорок футов Бубба опутал проволокой со взрывчаткой, которой хватит, чтобы снести с лица земли все Восточное побережье. Поэтому если мы хотим еще пожить, надо безукоснительно следовать его инструкциям. Мы с Энджи уже не раз проходили эту ловушку, но ни разу не рискнули довериться своей памяти настолько, чтобы пересечь эти сорок футов без подсказки. Да, мы не самые большие храбрецы на свете.

– Патрик, – Бубба мрачно взирал на мою правую ступню, которую я оторвал от земли на четверть дюйма, – я сказал, шесть дюймов вправо. Не пять.

Я сделал глубокий вдох и сдвинулся еще на дюйм.

Он одобрительно кивнул.

Я поставил ногу на пол. Взрыва не последовало. Повезло.

Идя за мной, Энджи пробурчала:

– Бубба, почему ты не поставишь охранную систему?

Он ухмыльнулся:

– Это и есть моя охранная система.

– Это минное поле, черт его дери!

– Ты ж мой персик, – беззлобно откликнулся хозяин дома. – Четыре дюйма влево, Патрик.

Энджи сердито засопела.

– Ты уже выбрался, Патрик, – как всегда, неожиданно обрадовал меня Бубба, когда я ступил на клочок пола в десяти шагах от него. Он покосился на Энджи. – Ну и трусишка ты!

Она стояла, как аист, на одной ноге, вторая была согнута в колене, что придавало моей напарнице удивительное сходство с аистом. Она процедила сквозь зубы:

– Когда я доберусь, то застрелю тебя, Бубба Роговски.

– О! Она назвала меня полным именем. Совсем как моя мама.

– Ты никогда не знал свою мать, – на всякий случай напомнил я.

– Духовная связь, Патрик. – Он постучал пальцем себе по лбу. – Духовная.

Все-таки я не зря иногда беспокоюсь о нем. Даже невзирая на мины-ловушки.

Энджи встал на тот островок пола, который я только что освободил.

– Прошла, – похвалил ее Бубба и тут же получил довольно чувствительный тычок в плечо.

– Ну что, все испытания уже позади? – сварливо поинтересовался я. – Никаких падающих с потолка стрел или лезвий в креслах?

– Я их выключил. – Он подошел к старому холодильнику, стоявшему между двумя потертыми коричневыми диванами, офисным оранжевым креслом и древней, еще восьмидорожечной, стереосистемой. Перед креслом примостился сколоченный из досок щелястый ящик, еще несколько штук валялись возле тюфяка, почему-то сброшенного на пол за диванами. Пара ящиков была открыта, из них торчали черные промасленные дула автоматов, пересыпанных соломой. Основной источник дохода нашего Буббы.

Он достал из морозилки бутылку водки, из кармана солдатской шинели (надо сказать, что независимо от погодных условий и времени года Бубба со своей шинелью был неразлучен, как Харпо Маркс[1] с арфой) извлек три стопарика, налил каждый доверху и протянул нам.