Дай мне руку, тьма - Страница 12

Я взглянул на часы:

– Первое занятие начнется не раньше полдесятого. У тебя еще есть время.

– У меня полдесятого встреча.

– С кем?

Ее дыхание было несколько затруднено, из чего я сделал вывод: она натягивает джинсы.

– С моим адвокатом. Увидимся в университете, позже.

Она повесила трубку, а я стал смотреть на улицу внизу. День был таким ясным, что улица казалась замерзшей рекой, вытекающей из каньона и продолжающей свой путь между рядами домов, трехэтажных и кирпичных особняков. Ветровые стекла в машинах были сухие, белые и непроницаемые для солнца.

Адвокат? На протяжении последних трех месяцев моего романа с Грейс в моем сознании иногда бывали некоторые просветления, во время которых я с удивлением вспоминал, что у моей напарницы есть своя жизнь. Отдельная от моей. В ней имели место адвокаты, сложности, мини-драмы и даже мужчины, которые подавали ей ручки в полвосьмого утра.

Итак, кто был этот адвокат? И кто тот парень, что давал ей ручку? И какое мне до этого дело?

И что за чертовщина с этим «скоро»?

До звонка Тимпсона оставалось еще полтора часа, и мне их надо было как-то убить, а сделав зарядку, я обнаружил, что в моем распоряжении еще больше часа. Я полез в холодильник в надежде найти там что-то, кроме пива и содовой, но он был пуст, поэтому я вышел на улицу, чтобы выпить чашку кофе на углу.

Я купил кофе и вышел на улицу. Прислонившись к фонарному столбу, я несколько минут потягивал его и наслаждался чудным днем, наблюдая за уличным движением и пешеходами, спешащими по своим делам в сторону метро в конце Кресчент-стрит.

Позади меня из заведения под названием «Таверна «Черный изумруд» доносился запах несвежего пива и въевшегося в дерево виски. «Изумруд» открывался в восемь утра для тех, кто возвращался с ночной смены, и теперь, ближе к десяти, там было так же шумно, как в пятницу вечером: в помещении стоял монотонный гул голосов, прерываемый иногда громкими возгласами или резким ударом кия по шару, посылаемому в сетку.

– Эй, парень!

Я повернулся и очутился лицом к лицу с невысокой женщиной, на лице которой играла смутная, изменчивая усмешка. Она заслонила рукой глаза от солнца, поэтому я не сразу узнал ее. Она изменила прическу, стиль одежды, даже голос стал другим, чуть более глубоким, с тех пор как я его последний раз слышал.

– Привет, Кара. Когда вернулась?

– Недавно. Как твои дела, Патрик?

– Хорошо.

Кара покачалась на каблуках, отвела глаза в сторону, чуть улыбнулась, на левой щеке появилась ямочка, и она сразу стала такой знакомой, такой родной.

Она была чудным ребенком, веселым, но одиноким. В то время когда большинство сверстников гоняли мяч, она сидела на спортплощадке с блокнотом в руках, выводила там понятные только ей каракули либо рисовала. Когда она подросла и заняла вместе со своими друзьями место на углу Блейк-Ярд, которое, кстати, десять лет назад моя компания считала своим, то и тогда Кару можно было видеть где-нибудь в стороне сидящей прислонившись спиной к забору и взирающей на окрестности так, словно увидела их впервые. Она была красива, очень красива, а настоящая красота ценится в нашей округе больше, чем любой другой товар, так как считается еще более редким даром, чем получение богатого наследства.

С тех пор как Кара начала ходить, каждому было ясно, что она не задержится в родительском доме.

Так уж повелось, что красивые девушки не задерживались здесь, поэтому отъезд был обозначен в ее глазах так же, как крапинки на радужной оболочке. Она была в постоянном движении, казалось, она торопится попасть в то место, что ей грезилось.

Возможно, для друзей Кары она была необыкновенной, но похожие истории в разных вариациях повторялись примерно каждые пять лет. Во времена нашей тусовки на углу это была Энджи. Насколько мне известно, она была единственной, кто отверг эту странную логику наших мест крушения надежд и остался дома.

До Энджи была Эйлин Мак, поскакавшая по дорогам Америки прямо с выпускного вечера, в бальном платье. Спустя несколько лет она мелькнула в сериале «Старский и Хатч». В эпизоде, который длился двадцать шесть минут, она познакомилась со Старским, переспала с ним, добилась одобрения Хатча (хотя он заглянул туда всего на минутку) и приняла предложение выйти замуж за смущенного Старского. После рекламной паузы она уже умерла, а Старский, придя в ярость, отправляется на поиски убийцы жены, находит его и хладнокровно убивает. Заканчивается эпизод сценой на кладбище: Старский стоит под дождем у могилы жены, а зритель остается в уверенности, что он никогда не забудет ее.

В следующей серии у него уже новая подружка, об Эйлин он никогда не вспоминает. Не видели ее больше не только Старский и Хатч, но и жители округи.

Кара отправилась в Нью-Йорк, проучившись год в Массачустском университете. Вот все, что я слышал о ней. Однажды мы с Энджи, выходя от Тома Инглиша пополудни, видели, как она садилась в автобус. Был разгар лета, и Кара стояла на автобусной остановке. Ее волосы от природы были светлыми, цвета спелой пшеницы, ветер задувал их ей в глаза, пока она застегивала ремешок на своем ярком сарафанчике. Она помахала нам, мы ответили ей тем же, она подняла свою сумку, вошла в подъехавший автобус и отбыла с ним.

Сейчас ее голову украшала короткая стрижка, иссиня-черные волосы торчали сосульками. Бледная кожа странно контрастировала с ними. На ней была черная безрукавка с высоким воротом, заправленная в разрисованные джинсы цвета древесного угля. Каждая фраза заканчивалась странным звуком, напоминавшим икоту или нервное придыхание.

– Хороший день, правда?

– Согласен. Конец октября, в это время обычно уже снег.

– В Нью-Йорке тоже. – Она усмехнулась, кивнула сама себе и посмотрела на свои обшарпанные ботинки. – Гм. Да.

Я отпил кофе.

– Так как ты живешь, Кара?

Она снова приложила руку к глазам, закрываясь от солнца, и стала смотреть на чахлый поток утренних машин.

– Хорошо, Патрик. Правда хорошо. А как ты?

– Не жалуюсь. – Я взглянул на улицу, а когда повернулся к ней, она внимательно смотрела мне в лицо, будто пытаясь понять, привлекает оно ее или отталкивает.

Она слегка покачивалась из стороны в сторону. Сквозь открытую дверь «Черного изумруда» доносились голоса двух парней, спорящих о пяти долларах по поводу бейсбольного матча.

– Ты все еще детектив? – спросила Кара.

– Угу.

– Хорошо зарабатываешь?

– Когда как.

– В прошлом году мама говорила в письме, что о тебе писали все газеты. Крупное дело.

Странно, что ее мать оторвалась от своего виски, причем на достаточно длительное время, чтобы прочитать газету и даже написать дочке письмо о том событии.

– Видно, была скучная неделя по части новостей, – сказал я.

Кара оглянулась на здание кафе, провела пальцем над ухом, как если б хотела откинуть назад волосы, которых там не было.

– Какова твоя ставка?

– Зависит от дела. Тебе нужен детектив?

Ее губы стали совсем тонкими, образовав горестную гримаску, как если бы она во время поцелуя закрыла глаза, а открыв их, обнаружила, что возлюбленный исчез.

– Нет. – Она засмеялась, затем икнула. – Я еду в Лос-Анджелес. Скоро. Получила роль в сериале «Дни нашей жизни».

– Правда? Ну, поздр…

– Всего лишь роль без слов, – сказала она, тряхнув головой. – Играю роль медсестры, которая всегда торчит с бумагами за спиной другой, той, что стоит за стойкой в приемном покое.

– Не важно, – сказал я, – все равно это начало.

В дверях бара появилась голова мужчины. Затуманенными глазами он посмотрел вправо, затем влево, наконец увидел нас. Мики Дуг, строительный рабочий на подхвате и одновременно дилер в коксовом бизнесе на полной ставке. В свое время он принадлежал к компании Кары и слыл большим сердцеедом. Он до сих пор пытался играть эту роль, хотя волосы его заметно поредели, а мышцы обмякли. Увидев меня, он заморгал и втянул голову в плечи.