Дафнис и Хлоя (СИ) - Страница 12

Он положил ей яблоко в складки платья на грудь. Когда он к ней наклонился, она его так целовала, что Дафнис ничуть не жалел, что решился залезть так высоко: он получил поцелуй, что был дороже и золотого яблока.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Из Митилены пришёл раб, принадлежавший тому же хозяину, что и Ламон, и сообщил, что незадолго до сбора винограда хозяин хочет приехать сюда посмотреть, не нанёс ли его полям какого вреда набег метимнейцев. Уже кончалось лето, и приближалась осень, и Ламон готовил своему господину такой приём, чтобы его душа радовалась. Он очищал ручьи, чтобы вода была чистая, вывез навоз со двора, чтобы запах не раздражал хозяина, а за садом ухаживал, чтобы он был прекрасен на вид.

И верно, сад был прекрасен у него и похож - на царский. Он растянулся на стадий, лежал на высоком месте, а шириной был плетра в четыре. Его можно сравнить с лугом. В нём были яблони, мирты, груши, гранаты, фиги, маслины, лозы вились по грушам и яблоням, и зрелые грозди чернели, будто соревнуясь с плодами. Были там и кипарисы и лавры, платаны и сосны, на них вился плющ.

Большие пучки его ягод своим тёмным цветом были похожи на грозди винограда. Плодовые деревья росли в середине сада. А вокруг них стояли деревья, не дающие плодов. Всё это место было обнесено терновой изгородью. Всё было разделено и размерено в точном порядке, и ствол от ствола был на равном расстоянии, а наверху ветви сходились друг с другом, переплетаясь листвой. И то, что сделала природа, казалось, создано было искусством. Здесь были и грядки цветов. Одни цветы рождены землёй, другие - творение искусства, розы, лилии и гиацинты - дело рук человека, а первоцветы, фиалки, нарциссы растила Земля. Летом была здесь тень, весной - цветы, осенью - плоды, и в каждую пору года всё полнилось негой.

Отсюда была видна равнина, и можно было разглядеть пастухов, пасущих стада, были видны и море и мореходы, плывущие мимо. И это тоже придавало саду немало прелести. А в его середине, где его длина и ширина разделялись пополам, был храм Диониса и алтарь, посвящённый ему. Алтарь обвивал плющ, а лозы - храм. Внутри же храма была изображена жизнь бога: рождающая Семела, засыпающая Ариадна, Ликург, закованный в цепи, Пенфей, растерзанный на клочья. Были тут и побеждённые индийцы, и тирренцы, превращённые в рыб. И везде - сатиры, топчущие точила, везде - пляшущие вакханки. И Пан тут сидел на скале, играя на свирели.

Таков был сад, за которым Ламон ухаживал. Он подрезал сухие ветки, лозы поднимал, мрамор Диониса украшал венками, воду ручья провёл на грядки с цветами. Был тут ключ - его отыскал Дафнис, - чтобы цветы орошать. Хоть этот ключ служил цветам, но все его называли "Ключ Дафниса". Ламон советовал Дафнису, чтобы он как можно жирнее своих коз откормил: ведь хозяин захочет посмотреть стадо. Давно он уже здесь не бывал.

Дафнис же был уверен, что за коз похвалу он получит: с тех пор как он стал пасти стадо, оно удвоилось. Волк у него ни одной козы не стащил, и козы стали жирнее овец. Но, желая, чтобы охотней на брак его господин согласился, он к стаду приложил всё старание и заботу, выгоняя на пастбища, чуть забрезжит восток, и домой гоня поздно вечером. Дважды в день водил их на водопой, выискивал, где в здешних местах - самое лучшее пастбище. Старался, чтобы чаши для молока у него были новые, подойников чтобы побольше было, а плетёнки для сыра - повместительнее. И до того его заботливость доходила, что он козам рога маслом намазывал и шерсть им расчёсывал. Можно было подумать, что видишь стадо Пана. С ним делила заботы о козах и Хлоя. Своих овец забывая, всё больше о козах пеклась, так что Дафнис думал, что только благодаря её трудам козы стали такими красивыми.

Из города прибыл ещё один вестник, велел скорее собирать виноград и сказал, что он останется здесь, пока из гроздей не сделают молодого вина, затем, когда сбор уже будет закончен, в город вернётся и с собой привезёт господина. Его имя было Эвдром - так называли его потому, что его делом было быстро бегать. Он был принят с почётом, и стали собирать виноград, носить грозди в точила, сливать в бочки сок, самые же зрелые грозди вместе с лозой снимали - чтобы прибывшим из города казалось, будто сбор винограда они воочию видят и вкушают его радости.

Когда Эвдром уже собирался вернуться в город, Дафнис дал ему подарков. Он подарил ему, что пастух может дарить: твёрдых сыров, молодого козлёнка, белую шкуру козы, чтобы зимой в дороге он мог бы накинуть её на себя. Эвдром был доволен, расцеловал Дафниса и обещал замолвить за него перед хозяином слово. Так он уходил, дружески к ним расположенный, а Дафнис, тревожась, продолжал пасти стада с Хлоей. Да и она беспокоилась за него: подросток, привыкший видеть коз да овец, земледельцев и Хлою, - теперь в первый раз должен был увидеть господина, которого прежде знал только по имени. Потому она волновалась за Дафниса - как-то он встретится с господином? Она беспокоилась также о браке, - не напрасно ли они мечтают о нём? Между тем они постоянно целовались и так крепко обнимались, будто хотели друг с другом срастись. Но их поцелуи были пугливы и печальны - объятья, будто прибыл уже господин и они должны скрываться от него в страхе. А в довершение всего прибавился и ещё один повод для тревоги.

Был некто Лампис, пастух, стороживший коров. И он также сватал Хлою у Дриаса и много уже передал подарков ему, торопясь с этим браком. Поняв, что на ней женится Дафнис, если получит согласие хозяина, он стал придумывать, как бы устроить так, чтобы господин разгневался на Дафниса и Ламона. Зная, что хозяин особенно любит сад, Лампис решил, насколько возможно, обезобразить его и испортить. Но если деревья рубить, то услышат стук и поймают его, и он набросился на цветы и решил их уничтожить. Дождавшись ночи и перелезши через ограду, одни из цветов он повырвал, другие сломал, а иные затоптал ногами. И незамеченным скрылся. Утром Ламон вышел в сад, чтобы полить цветы ключевой водой. Увидев всё изгаженным, он понял, что это дело - врага, разорвал на себе хитон и, крича, стал призывать богов, так что Миртала, бросив то, что держала в руках, выбежала из дома, и Дафнис, покинув своих коз, прибежал. И они, увидев, что произошло, стали кричать и лить слёзы.

И необычным делом могло показаться, что так они о цветах горевали. Но они рыдали, боясь гнева хозяина. Да попади сюда и чужой человек, и он бы заплакал вместе с ними. Обезображено было всё место, и осталась лишь грязь. Те же из цветов, что избегли насилия, продолжали цвести, блистая яркими красками, и были прекрасны, даже повергнутые на землю, и всё ещё пчёлы садились на них, жужжа, словно рыдая. А Ламон, горем поражённый, сказал: "Увы, мне! Мои розы поломаны. Увы, мне! Мои фиалки потоптаны. Увы, мне! Мои гиацинты и нарциссы повырваны злодеем. Весна придёт, а они не распустятся. Лето наступит, а они красоваться не будут. А осенней порой никто венков из них не сплетёт.

И владыка Дионис над этими цветами не сжалился! Они росли рядом с тобой, у тебя на глазах, я часто венками из них венчал тебя. Как я покажу этот сад господину?! Что с ним будет, когда он это увидит? Он велит повесить меня, старика, на первой сосне, а может, со мной - и Дафниса, считая, что это сделали его козы".

Они заплакали, и теперь они уже рыдали не об одних цветах, но и о себе. Рыдала и Хлоя над Дафнисом, в страхе, как бы его не повесили, и молилась богам, чтобы не приезжал господин, и пережила тяжкие дни, словно уже видела, как бичуют Дафниса. Уже ночь наступала, когда пришёл к ним Эвдром известить, что хозяин прибудет дня через три, а его сын завтра приедет. Они толковали о том, что случилось, поделились своими страхами с Эвдромом и стали спрашивать его мнения; он, благосклонный к Дафнису, посоветовал всё рассказать сперва молодому хозяину и обещал замолвить перед ним слово: приходясь ему молочным братом, он был у него в чести. И когда день наступил, они так и сделали.