Да здравствует король (СИ) - Страница 8

– Тебе холодно? – спросил мужчина, но в ответ получил отрицательное мотание головой. – Тогда зачем же ты так дрожишь, Зираэль?

Девушка не ответила, дрожала она лишь внутри, и эльф не должен был эту дрожь заметить. Цирилла скованно развернулась, осматривая стены. Эредин уже успел заказать собственный портрет и повесить его прямо напротив кровати, наверняка, чтобы любоваться собою с самого утра. Картина изображала его в полном облачении рыцарей Дикой Охоты, в том страшном шлеме, тех почерневших латах.

Для него ожидание было забавной игрой, нужной для разогрева, для Цири – мукой. Ведьмачка не желала больше терпеть. Пришлось собрать в кулак мужество, прежде, чем развернуться и шагнуть к низкому столику, на котором ее ждали закуски. Ласточка наклонилась вниз, к золотому кувшину, до краев наполненному вином, разлила сладковатый напиток и осушила свой бокал до конца. Эредин молча смотрел за действом, и лишь когда Цирилла отвернулась, снял одну ногу с другой и сел прямо, не теряя вспыхнувшего внутри интереса.

– Ауберон, знаешь, тоже любил поговорить, поучить меня жизни и истории вашего народа… А потом у него не вставал, и мы расходились сконфуженные и недовольные собой и друг другом.

– Ты не причисляешь себя к «нашему» народу? Впрочем, может, это только пока, Зираэль. Я был бы рад позволить тебе присоединиться.

Нет. Только это «нет» Цирилла не смогла произнести вслух. Она знала, что и король не думал о ней, как об эльфийской деве, лишь как о глупой, юной и беззащитной человеческой самочке. Девушка развернулась к нему лицом, и в зеленых глазах ее ярким огнем горел вызов. Цирилла молчала, она знала, что на каждую оброненную ею фразу последует ответ, она услышит его пугающий голос, она ужаснется его величию, она испугается, струсит и дрогнет под натиском силы.

Оставалось только молчать. Девушка остановилась у кровати, не отрывая взгляда от чужих глаз. Она медленно подняла руку, медленно взялась за узкую бретельку голубого платья и стащила ее вниз, убирая с плеча. После – вторую, и руки Ласточки переместились на шнуровку лифа, яростно развязывая многочисленные узелки. Эредин улыбнулся, и улыбка его вышла гнусной, скользкой и гадкой, ее тут же захотелось забыть. Увиденное нравилось ему, белое юное тело дразнило, звало, и руки жаждали получить его целиком.

– Ты не хочешь этим насладиться, верно, Зираэль? – спросил эльф, соединяя ладони. – Спешка нам ни к чему, впереди вся ночь, все утро, и даже целый день, если я захочу.

– Быстрее начнем – быстрее закончим, – прошипела Цири в ответ, опуская взгляд, словно мученица.

И то королю не понравилось. Он выпрямил спину, разъединил руки и двумя бледными пальцами убрал от лица угольно-черную прядь волос. В комнате словно стало холоднее, свечной огонь задрожал в предвкушении, и Цирилла скинула с себя платье одним легким движением руки. По плечам ее прошлись мурашки, щеки горели огнем, и король, столь пугающий и далекий, двигался девушке навстречу.

– Зираэль, тебе не понравится, если мы начнем вот так.

– Мне не понравится в любом случае, не обманывайся.

Ее колкости… Нет, девчонка не сдержалась. В выражении лица Эредина Цирилла увидела гнев, злость, тщательно скрываемую ненависть к ее непокорству. Она словно бы услышала вымученный выдох Знающего, его тихое: «Я тебе говорил». А дальше же Цири помнила только тьму, жар и боль, омрачившую теплую ночь, ждущую за окном.

Эльфу не понадобилось много времени, чтобы добраться до кровати, он толкнул ее назад, к матрасу. Не так, как в дамских романчиках по два медяка, а с болью, с едва скрываемой злостью во взгляде. Цири ударилась об изножье кровати, перевалилась на матрас и почувствовала острую боль в спине, в еще незаживших ребрах. Она не видела, как король избавлял себя от одежды. Порывисто, не жалея ни рвущихся петелек, ни отрывающихся пуговиц. Эредин спешил, он желал проучить ее, наказать, задать ей очередной урок, вгоняя под кожу одну единственную мысль: «Все должно быть так, как того желает Король».

– Я ударилась, – прошипела ведьмачка, подтягивая ноги к животу, сворачиваясь, словно новорожденный котенок.

– Переживешь, – прошипел Эредин, выпивая предназначенный ему бокал вина. – Только не хнычь здесь, служанкам выводить твои слезы с белья.

Она ведь сама хотела, чтобы это кончилось быстрее, и в силах короля было выполнить единственную просьбу своей Ласточки. Эльф же планировал провести этот вечер так, чтобы Цири не разочаровалась, и если она того хочет… Пусть. Бокал Эредин бросил на пол, стекло разлетелось сотней осколков, а медная ножка с грохотом закатилась под кровать. Девушка не шелохнулась от звука. Король навис над ней, взгляд его излучал не злость, но желание, желание взять, наказать, принести ей боль.

Внезапно накативший порыв страха заставил ее перевернуться на живот, попытаться отползти, отсрочить момент. Только Эредину не было никакого дела: как она будет лежать, посмотрит ли ему в глаза, стиснет ли губы. Он предупредил ведьмачку: «не хнычь», но обманул. Эльф хотел, чтобы Ласточка плакала под ним, чтобы их быстрое по ее желанию свидание оставило ей боль, оставило ужас и принесло плоды послушания.

– Нет, – произнес он, хватая девушку за запястье, стоило Цирилле попытаться отползи чуть дальше. – Стисни зубки и потерпи.

Королю пришлось вжать ее в матрас, пришлось заставить слушаться, заставить принять себя, заставить произнести хоть один звук. Не сразу. Упрямая Цирилла сносила все молча. О, нет, она чувствовала боль, боль режущую, боль противную и тягучую, но молчала, даже когда он вошел в нее одним рывком. Ведьмачка комкала пальцами простынь, бесшумно всхлипывала под каждым его движением, а эльф лишь старался принести ей больше боли, выбить вскрик. Он двигался часто, быстро, не давая пленнице и минуты отдыха, не давая и помыслить, представить себя в другом месте, забыть и отвлечься.

Один толчок, второй, третий. И каждый раз, словно первый – новая доза боли. Цирилла не знала, сколько длилась экзекуция, она не могла считать. Сердце билось где-то у горла, с губ, к удовольствию короля, слетали вскрики, и еще пяти минут бы хватило, чтобы выжать из нее жалкое: «Не надо, хватит», но эльф словно сжалился над ней. Эредин не перевернул ее на спину, не велел смотреть на него неотрывно, произнести его имя или молчать. Он лишь навалился на девушку сильнее, позволив себе победный рык.

Ей было жарко, скользко и мокро в самом конце. Боль пульсировала внутри, набирая силу и сбавляя ее, боль раздирала нутро. Цири не шевелилась, лишь дышала. Рвано, жадно, она пыталась ухватить как можно больше воздуха, заставить себя сжать зубы, смолчать. Рыдания рвались из груди, но ведьмачка не позволяла им выйти. Она комкала алое покрывало, алую простынь или наволочку, девушка не знала, что сейчас в ее дрожащих от пережитого руках.

– Что, Зираэль, больно? – спросил эльф, словно из злости сжимая ее бедро. – Или так тебе и нравится? Чтобы без лишних прелюдий, поцелуев и мокрых рук?

Девушка не ответила. Наставления Аваллак’ха вновь отразились в ее голове, и голос разума, призванный болью, надавил на язык, не позволяя тому двигаться. Король словно в награду погладил ведьмачку по спине. В жесте его не было нежности, лишь довольство собой, послушной рабой под ним и вечером, прошедшим все же не так, как того хотел Эредин.

– Могу я уйти? – севшим голосом спросила девушка, чуть приподняв голову.

– Нет, – слишком поспешно ответил ей король. – Не стоит. Ведун сказал, что после соития лучше всего полежать пару часов. Так вернее понесешь.

Вернее. Нет, король не хотел, чтобы это случилось уже сейчас, ведь тогда он мог бы лишиться таких вечеров в будущем на долгое-долгое время. О, Знающий выдумает причину отсрочки. Скажет, что беременность – сложна, что та требует покоя, и гордую Ласточку следует оставить одну, а после ей нужно будет оклематься, прийти в себя… Нет. Эредин стиснул зубы, и пальцы его вмиг стали жестче, прошлись по ее лопаткам. Цири дернулась под его рукой, кожу сдавило болью, и эльф отпустил ее, не решаясь оставить на молочно-белом теле очередной след.