Да, та самая миледи - Страница 66

– Теперь начинаются новые времена… – задумчиво сказал кардинал де Ришелье.

Он был прав, теперь его авторитет возрос, титул «великий» признали даже его враги.

– Король предложил отцу Жозефу стать епископом Ла-Рошели, его люди отлично поработали и по ту, и по эту сторону стен, но он отказался, – не то пожаловался, не то поделился радостью кардинал.

– Отец Жозеф понимает, что только возле Вас он принесет наибольшую пользу для страны, – заметила я, – меня не удивляет его решение.

– При осаде Ла-Рошели я познакомился с преинтереснейшим молодым человеком из Альби, – продолжал размышлять вслух кардинал. – Представьте, для него нет секретных шифров. Любое письмо, написанное любым секретным образом, он в состоянии прочесть. Я применял его талант для разрешения некоторых загадок и был просто поражен отличными результатами.

– Это не господин Росиньоль? – спросила я.

Рошфор уже рассказывал о молодом даровании, которое обнаружил принц Конде, и рекомендовал кардиналу.

– Да, это господин Росиньоль, – подтвердил Его Высокопреосвященство. – Его способности для меня бесценны, но одного господина Росиньоля мне слишком мало. Если бы была возможность, я разделил бы его на десять частей, способных дешифровать послания. Поэтому я задумал вот что… Чтобы Вы не скучали в провинции, пока время не покроет пеленой забвения все, что случилось, я попрошу Вас, зная Ваши способности, разобраться в методе господина Росиньоля и научить всем способам составлять и отгадывать шифры нескольких сообразительных молодых людей. Борьба еще совершенно не окончена, боюсь, она не окончится никогда, и мне в очень скором времени крайне необходима будет служба шифровки и дешифровки.

– Хорошо, я займусь этим, – пообещала я.

– Кроме того, я хочу, чтобы теперь все данные английской агентуры поступали сначала к Вам, а затем лишь, уже обработанные, ко мне. Сейчас нам придется вплотную заниматься внешней политикой, и объем дел не позволит мне лично контролировать все детали, придется разделить ряд обязанностей между надежными людьми. Англия будет Вашим фьефом[15]. Вы согласны?

– Да, Ваше Высокопреосвященство.

– Превосходно, уже на следующей неделе я представлю Вам господина Росиньоля. Поздравляю Вас, миледи, с новой жизнью, – улыбнулся кардинал.

– Благодарю Вас, Ваше Высокопреосвященство, но мне кажется, первое время я все равно буду скучать по старой, – вздохнула я.

– Это пройдет, все проходит… – уверенно сказал кардинал де Ришелье.

Вот так закончилась для меня затянувшаяся история с подвесками. Снова потеряв имя и второй раз для многих людей покинувшая этот свет, я обосновалась в Пуату, там, где концентрировались сторонники, друзья и родственники Его Высокопреосвященства.

А новое имя, новый титул и новое место жительства очень скоро стали такими привычными, словно я имела их всю свою жизнь.

Детям понравилось жить в новом замке – ведь теперь мама не исчезала надолго неизвестно куда, а постоянно была рядом.

Де Вард нас частенько навещает.

И я довольна – в конце концов, стоило пройти через все, чтобы видеть радость на лицах своих чад и домочадцев.

Негритенок Абу, попугай Коко, обезьянка Жужу и красная подушка для коленопреклонений в церкви перекочевали вместе с нами из особняка на Королевской площади в замок. Из всего вышеперечисленного мне досталась лишь подушка для коленопреклонений. Остальное прочно поселилось в детской.

Так что вынуждена разочаровать – у меня тоже сложилось все хорошо, насколько это возможно на нашей земле.

Год спустя после окончания осады Ла-Рошели, в ночь с двадцать второго на двадцать третье августа, в Лувре дежурила рота гвардейцев под командованием господина Кавуа.

Вечер был теплым и лунным, чарующий аромат доносился из садов богатых особняков. Улицы и набережные благоухали менее приятно.

Когда часы у Самаритянки пробили одиннадцать, одинокая карета подъехала к неприметному входу в Лувр со стороны улицы Эшель. В карете находились я и Рошфор.

Лувр стоял темный и мрачный, сквозь плотные шторы на окнах ни проникало ни лучика света даже в тех комнатах, где еще теплилась жизнь. Лишь луна отражалась в непроницаемых стеклах.

Рошфор помог мне выбраться. Опираясь на его руку, низко опустив лицо, закрытое большим капюшоном темного плаща, я дошла до калитки.

Сообщив часовому пароль, Рошфор ввел меня в лабиринт дворца. Войдя во двор, мы прошли шагов пять вдоль каменной ограды, затем Рошфор собственным ключом отпер маленькую служебную дверь, которая вечером была обычно закрыта.

Я вошла одна, дверь за мной закрылась, повернулся ключ. Рошфор остался во дворике.

Придерживая юбки, я сделала несколько шагов в полной темноте, нашла рукой перила, носком туфли коснулась первой ступеньки лестницы.

Лестницей для прислуги я поднялась на третий этаж, затем свернула направо в длинный коридор. Он привел к другой лестнице, по которой я спустилась этажом ниже. Еще несколько шагов – и рука моя коснулась неприметной двери.

Нужный ключ был наготове. Пробежав ладонью по дверной обшивке, я нашла скважину замка, вставила ключ, и дверь отворилась.

Небольшое помещение освещалось лишь ночной лампой.

Погасив ее, я решительно распахнула шторы, пуская луну в Лувр. Затем скинула сковывающий движения плащ и осталась лишь в простом белом платье тяжелого шелка, без украшений и драгоценностей, в платье, открывающем плечи.

Комната была оббита лионским шелком, как шкатулоака. В обивке одной из стен, справа от окна, скрывалась потайная дверь, напротив нее, на другой стене висело зеркало.

Больше на стенах ничего не было, поэтому я шагнула прямо к зеркалу. Да, именно за ним и находился тайник. Я не умею хорошо работать с отмычками, поэтому провозилась до того момента, когда где-то в недрах дворца часы пробили полночь. Наступило двадцать третье августа.

Наконец отворилась и дверца тайника. Погрузив в его чрево обе руки, я осторожно вынула и поставила на круглый одноногий столик, стоящий у зеркала, ларец розового дерева с золотой инкрустацией. На крышке ларца завивалась узорами монограмма из двух больших букв «А».

Откинув крышку ларца, я достала белый атласный мешочек. На мешочке жемчугом был вышит тот же вензель. Судя по шелесту, который он издавал, в мешочке находились письма.

И наконец, под белым атласным мешочком с жемчужным вензелем лежало то, ради чего я и пришла в эту комнату Лувра.

Я достала простой стальной нож, без всяких надписей и украшений, с острием лезвия в виде лисьей мордочки, с полуторасторонней заточкой. Нож из отменной твердой стали. Ты верный друг, Фельтон…

Этот нож мой, и я пришла забрать его.

Какое отношение он имеет к той, что хранит его здесь в розовом ларце рядом с надушенным сладкими духами мешочком, полным глупых писем?

Фельтон был его владельцем, он принес его мне, от этого ножа у меня до сих пор шрам на теле, моя засохшая кровь была на его лезвии, когда Фельтон вонзал его в Бекингэма. Пора ему вернуться к настоящему владельцу.

А здесь я оставлю точно такой же. Его на одной из охот под Виндзором подарил мне как-то сам Бекингэм. Такие ножи в моде у английских моряков, будь они адмиралами или простыми офицерами: удобно резать сыр и ветчину к испанскому хересу в походной обстановке. Какая разница той, что будет ронять над ним обильную слезу, над чем ей плакать? Ей важен сам процесс, причину она давно пережила.

Я убрала нож Фельтона, достала принесенный. При ярком свете расточительной луны осмотрела его еще раз. Да, точно такой же. Бекингэм знал, что я люблю оружие, и подарил мне много подобной дребедени.

В стене напротив вдруг отворилась дверь.

Походкой хозяйки в комнату вошла женщина, тоже в белом шелковом платье.

Увидев меня, она остановилась и резко спросила: