Цыганское проклятье - Страница 7

Ночь была теплой, напоенной ароматом цветов и свежескошенной травы. В прозрачном небе висели крупные звезды, а в спокойной глади реки отражалась почти полная луна, оставляя на поверхности серебряную дорожку…

Дарина обманула. Не явилась. Силантий прождал ее до полуночи и только потом решил вернуться в деревню. Но прежде захотел хоть одним глазком взглянуть на НЕЕ. Шел и думал, как сейчас придет в табор и скажет все как есть. Пусть даже цыганка его не любит, только он теперь не отступится и за счастье свое бороться станет.

Родители, конечно, будут против такого брака. Они уже сосватали ему невесту, на которую засматривались все, даже Антон, но он все для себя решил. Служба идет хорошо. Годок, другой – и в звании повысят, да заживут они душа в душу.

Яркие сполохи Силантий заприметил задолго до подхода к табору.

Пожар?

Ноги сами понесли его по знакомой тропинке. Да только поздно было. Из трех шатров два выгорели полностью, кибитки полыхали, вздымая к небу рыжие языки. Лошади разбежались, испугавшись пламени. Повсюду крики, плач и ругань. Среди обожженных мертвых тел бегали вооруженные топорами да вилами рослые мужики, сгоняя оставшихся в живых цыган в освещенный пожарищем круг, да гарцевали на жеребцах драгуны.

– Силантий?

Знакомый голос заставил его обернуться. Он узнал в подъехавшем драгуне Антона. Тот спрыгнул с жеребца и направился к нему:

– Где тебя носит? Пропустил все веселье! Старосте твой мирный подход не понравился, и он отправил своих выселять это воровское племя, а мы с ребятами за ними поехали. Чтобы до смертоубийства дело не дошло, да как видишь – опоздали. Видать, сильно это ворье деревенским докучало. Не рассчитали силенок… – Он почти кричал, но поручику словно шапку на уши натянули, звук доходил до него глухо, как сквозь толщу воды.

Силантий не желал верить в происходящее. Как теперь смотреть в глаза Дарине? Как вымолить прощение за такое? Господи, да о чем он думает? Жива ли она?

Оттолкнув Антона, он бросился вперед, вглядываясь в тела раненых и убитых, заглядывая в горящие ненавистью глаза оставшихся в живых. Силантий нашел ее не сразу. Она сидела рядом с телом убитого чернобородого цыгана, что угощал его давеча похлебкой, и, прижимая к себе какую-то картину, выла, точно раненая волчица, запрокидывая голову к небу. Силантий рванулся к ней, но остановился, наткнувшись на черный, полный невысказанной боли взгляд.

Слова покаяния, что он хотел ей сказать, встали в горле колючим ежом:

– Прости…

– А все эти смерти, загубленные души моего рода – кто простит? На беду я встретила огневолосого и тебя! Позарилась на счастье!

– Прости, Дарина!

– Кровь… Слишком много крови пролито. Она не даст прощения ни тебе, ни мне! Дарине все видит! Она поможет мне… Но ни тебе, ни огневолосому помощи от нее не сыскать! – Она снова завыла как помешанная. – Смерть! Я вижу смерть вас всех! Смерть и проклятие!

– О чем ты? Что ты такое говоришь?

– Мой отец убит. – Голос ее стал тише, но от него мороз шел по коже, пробирая до самых костей. – Скоро умру и я, только не познать ни жизни, ни счастья ни тебе, ни детям твоим. Все, кто будет с тобой рядом, умрут. Это я увидела сегодня на твоей ладони. Я готова принять свою судьбу, только расскажу тебе все, о чем умолчала!

Дарина положила картину на грудь мертвого отца, поднялась и, точно пьяная, шагнула к нему, все повторяя: «…готова принять судьбу».

– Силантий! – Окрик Антона заставил Силантия посмотреть в сторону. Друг шел к нему, держа в руках залитую кровью саблю, в лезвии которой отражались блики затихающего пожара. – Куда ты снова делся? Помощь твоя нужна, чтобы оставшихся ворюг с конвоем проводить подальше от деревни. А местные пока пожар потушат. – Заметив цыганку, не сводящую с него глаз, прибавил шагу. – А она что тут делает? Гони в шею эту воровку!

Вдруг Дарина вцепилась в руку Силантия и торопливо заговорила:

– Это он, твой друг и твой враг! Он любит твою нелюбимую и потому заставил меня-а-а…

Антон не дал ей договорить. Послышался хруст. Черные глаза девушки широко раскрылись, а руки сжали пробившее грудь окровавленное лезвие сабли.

Тонкая струйка крови побежала изо рта. Девушка рухнула на колени. Роза на ее плече вспыхнула и словно сгорела, стала черной, как уголь в костровищах. Но она улыбалась.

– Короткая у нас была любовь, поручик, – выдохнула она. – Только все в жизни повторяется. Не трогай Дарине, иначе тоже будешь стоять на коленях и тоже потеряешь все, как и я сегодня…

Безжизненное тело девушки рухнуло к ногам Силантия. Тот поднял глаза на Антона:

– Зачем? Что ты наделал?

И встретил его взгляд, злой, полный ненависти. Тот промолчал. Выдернул саблю, отер лезвие о цветастую юбку цыганки и шагнул было к Силантию, но тут послышался шорох, и из кустов показалась вихрастая голова одного из сослуживцев:

– Вот вы где! Антон, там тебя наши ждут. Командуй, куда ворюг вести?

Антон еще какое-то время буравил взглядом ничего не понимающего Силантия, одним движением вернул саблю в ножны и скомандовал:

– Пошли.

Русалов проводил их взглядом, возвращавшихся на пожарище, и опустился рядом с Дариной. Такая красивая… За что? Зачем небесам было угодно свести их на день и разлучить навсегда?

И тут его внимание привлекла икона, что она успела положить отцу на грудь. Подойдя ближе, Силантий присел рядом с мертвым цыганом, поднял ее и едва сдержал стон. С темной отполированной до блеска гладкой деревянной поверхности на него печально, но с бесконечной любовью смотрела она! Дарина!

Повинуясь тому, что сейчас творилось у него в душе, Силантий с силой прижал к себе икону, точно в последний раз обнимая несбывшуюся любовь. Вот и все, что ему осталось от нее…

– Ну, здравствуйте, гости столичные! Рад знакомству! Надолго ль к нам?

Федор распахнул глаза и недовольно поморщился. У них что, в деревне, так принято: приходить в гости ни свет ни заря и радостно вопить? Посмотрел бы он на этого «трубогласа», если бы к нему домой ворвался, ну, например, Кир и начал орать что-то подобное. Как бы он среагировал, если бы до этого вторжения спал от силы часа четыре?

Кстати, а кто это там надрывается?

Стиснув руками виски, наверное, для того, чтобы не лопнула голова, Федя сделал над собой усилие и сел. Еще одним героическим поступком было повернуть голову и сфокусировать глаза. К его удивлению, обладатель счастливого до омерзения баритона был невысокий, невероятно толстый и совершенно лысый человечек. Зато на гладком лоснящемся лице колосились невероятно пышные усы пшеничного цвета.

– Сегодня дождь обещали, – продолжил тот без перехода, смерив просыпающийся народ благожелательным взглядом крошечных глазок, – вот и пришел вас поторопить! Тихон уже и грузовик свой прикатил. Вас ждет!

– Нормально, – хохотнул Макс, усаживаясь на матрасе. – Сам спрашивает – сам отвечает: надолго ль к нам – уже и грузовик ждет!

– Языкатов, а тебе слово не давали! – проснулся Михалыч, не спеша поднялся и, отчаянно зевая, подошел к гостю. – Доброго утречка, уважаемый. Не знаю, как звать-величать…

– Да какое, к чертям, утречко? – Толстяк расплылся в счастливой улыбке и крепко пожал Михалычу руку. – Уже скоро полдень будет. А небо тучи замели. Вот и беспокоюсь о вас. Мало ли, вдруг времечко жмет?

– Ничего нам и нигде не жмет! – Режиссер с недовольной миной с трудом выдернул руку из крепкого рукопожатия незнакомца и смерил того подозрительным взглядом. – А вы, собственно, кто?

– Ох, ну да! Простите, не представился. Русальчиков. Председатель колхоза!

– А-а-а! – Михалыч снова смерил того уже оценивающим взглядом и расплылся в фальшивой улыбке: – Очень приятно! А я смотрю – явно большой человек пришел! Так и подумал, что вы из начальства.