Цветы незабываемые (сборник) - Страница 7

Про ребёнка забыли, спасали Марфу, ведь трое детей сиротами останутся! А на третьи сутки услышали детский писк, который и плачем-то назвать нельзя было. Спохватились, достали валенок! Девочка жадно в грудь материнскую вцепилась – не оторвать! Так целый месяц только грудь и печку знала, пока мамочка её с болезнью боролась. Машенькой назвали, когда поняли, что выжила девочка. Выросла из неё такая статная, красивая невеста, что женихи дрались за неё, пока она за Николая замуж не вышла. Так у неё самая красивая печка в деревне всегда была: Мария разрисовала её, занавеску вышитую повесила. Печка ей жизнь спасла. И не только ей… Памятник золотой должны русские люди печке поставить, цветы туда приносить!

Лара подошла тогда к родной печке, поцеловала в белёные кирпичи. Старшие сёстры засмеялись:

– Ну ты и дурочка у нас!

Только мама погладила по голове свою конопатую младшую дочку:

– Ларочка! Не обижайся на сестёр, они не со зла.

Ранним утром мама будила Лару, спавшую на печке, протягивала эмалированную кружку, полную парного молока. Девочка выпивала до донышка тёплое, пахнущее лугом, мятой и мамиными руками молоко и опять засыпала.

– Вот умница, – приговаривала мама, – будешь здоровой и сильной! Не то что твои старшие сёстры, которые фукают на парное молочко.

Их дом был бревенчатый снаружи, внутри оштукатуренный, побелённый известью. Этот дом строили своими руками родители.

На стенах висели портреты в рамах, обрамлённые вышитыми рушниками.

Ещё Лара помнила, как весной проклёвывались цветы в палисаднике под окнами дома, а потом всё лето цвели высокими охапками. Справа золотые шары, слева белые, розовые, бордовые мальвы.

Когда окна были распахнуты, Лариса усаживалась на широкий подоконник и разговаривала с цветами, зазывала их в гости. Мама строго-настрого запретила рвать цветы, а девчонке хотелось показать им кружевное и вышитое убранство дома, портреты и фотографии, про которые она любила расспрашивать взрослых, хотя уже давно всё про всех знала.

Да, Лариса очень любила цветы, но не любила лето! На то были две причины.

Первая – «жалостливая»: девчонке поручали пасти гусят на зелёном бережку возле речки. Вроде ничего сложного: гусята не разбегались. Поплавают, пощиплют травку, опять плавают. Лара сидела с прутиком, играла пёрышками, поглядывала на гусят. Но внезапно прилетал коршун, хватал гусёнка и уносил его на растерзание. От жалости и бессилия девочка рыдала, тогда её и поругать забывали за недосмотр. Как ругать пастушку, которая сама чуть больше коршуна, к тому же уж очень она горевала по своему гусёнку.

– Ларочка, не плачь! Коршун – хищная птица, ему нужно деток своих кормить. Он выбрал слабенького гусёнка, который долго бы не прожил!

– Но я сегодня коршуну хлебца накрошила на берегу, а он не стал его клевать!

– Он же не будет по крошкам хлеб в гнездо носить.

– Тогда я можно большой кусок в следующий раз для него положу на травку?

– Можно! И ещё прутиком размахивай, когда увидишь его. Он испугается и улетит.

Вторая причина нелюбви к лету «страшная».

Страшные грозы были в этих местах. Много пожаров и смертей приносили удары молнии.

Лара во время грозы пряталась в доме в самых недоступных для молнии местах. Так ей казалось, когда она забивалась под кровать или залезала в сундук. Там, зажав уши, закрыв глаза, от страха плакала беззвучно, чтобы её не услышала и не прилетела на голос молния.

Когда громыхать переставало, девчонка радостно кричала:

– Спасибо тебе, мой дом, что ты не рассказал молнии, где я прячусь!

Однажды в конце лета приехала к бабушке Нюре, что жила в доме напротив, внучка из города. Она была на год младше Лары.

– Как тебя зовут?

– Полянка!

– Такого имени нет! – уверенно возразила Лара.

– Я Полина, но меня все зовут Полянка.

Лара внимательно рассматривала Полинины наряды. Ей в диковинку были пёстрые платья, белые гольфы, красные сандалики. Летом все деревенские, от мала до велика, ходили босыми.

В первый же день Лара повела новую подружку в свой огород, где стояли кадушки с водой: их всё лето вымачивали для нового засола капусты и огурцов. Рядом с кадушками была куча золы, которую осенью раскидывали по грядкам. Играть с водой и золой очень нравилось Ларе. Полина тоже вскоре стала чумазой и мокрой. Сандалики сохли на плетне, а белые гольфы стали такого же цвета, как зола.

Бабушка Нюра, которая пришла за своей внучкой, ахала и ругала Лару:

– Зачем же ты её сюда привела? Я разве всё отстираю? Что моя сноха скажет?

– Бабушка! Мне нравится здесь играть! Давай я не буду ходить в красивых платьях, буду в трусиках, как Лара!

С того дня Полина не отличалась от деревенских девчонок.

Однажды утром она вбежала в Ларин дом и закричала:

– Спрячьте меня! Скорее! Ко мне хотят быка привязать!

Лара потащила подругу к своему убежищу – сундуку.

– Сиди тихо, дом тебя не выдаст! И я не выдам!

Мама Лары выскочила на улицу, чтобы узнать, чем так напугана Полинка.

Бабушка Нюра стояла у калитки, безудержно смеялась.

– Нюра! Что такое? Твоя внучка к нам прятаться прибежала, а ты хохочешь?

– Стоим мы с Полькой у калитки, а мимо Захар идёт. На верёвке бычка ведёт. Я спрашиваю, куда он его тащит… Захар объяснил, что бычка в стадо не гоняют, потому что корову высасывает, их без молока оставляет. «Пойду и привяжу его на полянке!» – сказал мне Захар. А моя внучка пулей к вам помчалась! Я даже не успела её остановить! Её же там в городе все Полянкой зовут! Сын придумал, она и привыкла.

…В начале сентября Полина-Полянка уехала в свой город. Задождило. Лара больше времени проводила в любимом доме.

Осенью в нём становилось ещё красивее: развешивались косы из лука и чеснока, под лавками красовались поцелованные солнцем тыквы, брюквы и репки, из которых мама Ларисы парила в печи вкусную кашу.

Этой кашей Лара тайно угощала овчарку Тайгу, которая жила во дворе.

Отец два года назад принёс её щенком. Марии не нравилось, что Тайга прошмыгивала в дом.

– Ишь чего захотела! Дом для людей, а ты в будке должна жить. Мне не нужны твои запахи здесь, уходи по-хорошему!

Лариса сердилась в такие моменты на маму:

– Почему ты её гонишь? Ты же добрая!

– Не переношу запах псины, вот и гоню.

Но один случай изменил мамино отношение к овчарке.

Отец работал бригадиром в колхозе, в страду приходил домой поздно. Уставший, мокрый от дождя и слякоти, старался сократить путь домой. Он рисковал, идя напрямик.

В тех краях основным топливом был торф, который заготавливали семьи всё лето. Вырытые торфяные ямы быстро наполнялись водой. Глубокие, с краями вровень с землёй, они в темноте были незаметны, поэтому не раз жадно поглощали не только скот, но и людей…

В тот осенний вечер накрапывал дождь, небо было затучено: без звёзд и луны.

Три сестры уже улеглись спать. Мария при свете керосиновой лампы штопала детскую одежонку, когда услышала громкий лай собаки. Тайга никогда так душераздирающе не лаяла: с хрипом, вытьём…

Все проснулись.

– Девчонки, я пойду в сарай схожу, может, хорёк или лисица забрались. Кур потаскают! Лампу с собой возьму, вы не бойтесь темноты, Ларку не напугайте, она у нас придумщица, что-нибудь насочиняет страшное.

Мама вскоре вернулась.

Старшая дочь спросила:

– Что там?

– Сама не знаю. Тайга как с ума сошла! В сарае спокойно, я же и переполошила всех… Спите, мне пришлось собаку с цепи отпустить! Может, к жениху помчалась?

Часа через полтора в дом вошёл отец: с телогрейки, из сапог ручьями стекала вода. Сам дрожал от холода, говорить не мог.

Девчонки опять вскочили со спальных мест, окружили отца. Он стащил одежду, стал вытираться.

– Лезь на печку скорей, я тебя самогонкой разотру! Ты где так вымок? – Мама суетилась, запаривала какие-то травы, доставала из сундука сухое бельё.