Цветы и тени (СИ) - Страница 1

Говорят, что самая темная ночь перед рассветом, но молчат о том, что доживут до него не все. Во всяком случае Лусиан Гунари, будущий принц Моровии, не должен был дожить. Потому что мы готовили заговор. Когда судьба не слишком справедлива к тебе, надо командовать судьбой самому. Так считал мой брат, Кейталин, у которого прав на место правителя было ничуть не меньше, чем у Лусиана.

Среди трех королевских семей Моровии — Ванеску, Гунари и Драгоши — именно мы, Ванеску, жили в столице, именно фамилию Ванеску носил принц Эрих, так внезапно и так некстати скончавшийся во время охоты. И, в конце концов, у Кейталина было куда больше шансов завоевать любовь страны, чем у Лусиана Гунари, воина с западных границ. Но выбор Совета Старейшин все равно почему-то пал на Лусиана. Никто из нас не понимал, почему.

Хотя сейчася была целиком и полностью на стороне Совета Старейшин.

Я знала Лусиана лучше всех в этом городе.

Я должна была шпионить за Лусианом. С тех самых пор как он прибыл в королевский замок. Я и шпионила. Но так получилось, что я заодно и влюбилась. Это вышло случайно. Я не собиралась, это точно. Здесь можно было бы сказать: «Да и кто на моем месте не влюбился бы!», но это было бы неправдой. Кейталин был моим любимым братом. Если бы он стал принцем, мое место при дворе тоже бы сильно изменилось. Я бы уж точно не отвечала больше за подбор флористов и садовников. Хотя сад в королевском дворце был одним из самых красивых в Моровии.

Правда, именно моя придворная должность позволяла мне беспрепятственно ходить почти по всему дворцу, включая покои будущего принца. Разве что в казначейство меня бы не пустили, но я туда и не рвалась. Лусиана, пока не прошла официальная церемония коронации, в казначейство не пустили бы тоже.

Каждое утро я видела его. Каждое. Я выучила его распорядок, как будто бы была его телохранителем и отвечала за его безопасность, хотя на самом деле все было ровно наоборот.

Сначала мне понравилось в Лусиане его постоянство и дисциплина. Я уважаю людей, которые умеют себя заставить делать то, чего никто от них делать не требует. Мой брат Кейталин совсем не такой.

Лусиан вставал рано и первые полтора часа занимался фехтованием и гимнастикой. Глупо, если подумать, мы давным-давно не сражаемся на мечах. Но я видела его несколько раз, когда он выходил из своего тренировочного зала. Его мышцам мог бы позавидовать любой наемник. Даже не так. Наемника с такими мускулами взяли бы на любую службу без всяких рекомендательных писем. И Лусиан, зная, что ему больше ни разу в жизни лично не придется принимать участия ни в одном сражении, продолжал поддерживать себя в форме. Каждый день. До завтрака.

Кейталин, как ни смешно, тоже занимался фехтованием. Участвовал в турнирах и почти всегда побеждал. Но Кейталин не тренировался на износ, и уж точно не по утрам, а в удобное для него время. «В моих жилах течет королевская кровь, я могу себе позволить делать все, что хочу и когда хочу», — говорил он. Эта фраза могла бы стать девизом моего брата не только в фехтовании, но и во всей его жизни.

Но, конечно, дело было не только в режиме дня будущего принца. Я наблюдала за ним, когда его никто не видел. Даже когда он сам думал, что его никто не видит. В такие моменты люди часто начинают вести себя немного иначе, чем на людях: сутулятся, или меняют выражение лица, позволяют себе быть слегка неопрятными. Но не Лусиан.

Зато я заметила другое: иногда он вдруг останавливался и несколько минут рассматривал какую-нибудь мелочь, деталь интерьера и восхищенно цокал языком. Капли жидкого стекла на серых стенах каминной комнаты, которые искрились от света. Навесной замок из бронзы в форме диковинного животного на старых дверях конюшни. Тонкий резной орнамент на ножке бокала. Мои букеты.

А вечером, каждый вечер, Лусиан делал еще одну странную вещь. Он выезжал на городскую стену и проезжал по ней, иногда останавливаясь, иногда нет. Мне страшно хотелось узнать, зачем он это делает, для чего останавливается. Может быть, ему нравится верховая езда? Или это привычка из его недавнего прошлого, когда на нем лежала охрана западных границ? Может быть, он привык объезжать вечером все посты, или как они там называются, у границы? Иногда я думала, что интересно было бы узнать, как смотрят на эти поездки наш примар и начальник городской охраны? Не кажется ли им, что их контролируют? Я могла бы спросить у них и сама, но не хотела лишний раз привлекать к себе внимание.

Заканчивал свою прогулку Лусиан на замковом холме, часто дожидаясь там заката. И это всегда было красивым зрелищем. Всегда. Однажды я поймала себя на мысли, что каждый день жду этого момента, и когда мне приходится уйти из замка раньше, или когда дела не позволяют мне оказаться в той части, откуда можно увидеть Лусиана, я расстраиваюсь. И вот тогда я поняла — влюбилась.

На самом деле, я отнеслась к этому открытию несерьезно. Влюбилась и влюбилась, мало ли я влюблялась? При дворе всегда много красивых мужчин. Я даже не расстроилась, что ему придется умереть. И то, что я делала, исправно составляя расписание жизни Лусиана, и готовя другие мелочи, которые обеспечат успех нашего переворота, никак не связывалось в моей голове со смертью Лусиана.

Но когда Кейталин и Врожек назначили день, вернее, ночь смерти Лусиана, я вдруг почувствовала, как внутри меня все оборвалось. Мы сидели тогда в нашей маленькой гостиной, всемером. Врожек изучал расписание смен дворцовой охраны. Виорина сказала, что гостям велено приезжать за день до церемонии, никак не раньше.

— Очень удобно, — сказал дядя Орэль. — Много людей, много подозреваемых.

Кейталин немедленно вспылил.

— Можно подумать, когда мы объявим меня принцем, никто не догадается, кто устроил переворот!

— То есть… мы не скрываемся? — Удивился дядя Орэль.

Кейталин пожал плечами и скривился, что в переводе на человеческий язык означало примерно следующее «твой вопрос настолько глуп, что я не вижу смысла на него отвечать».

— За день до коронации охрану Лусиана усилят из-за большого количества гостей, — сказал тогда Врожек, покусывая карандаш. — И наши шансы резко упадут. Нет, все должно случиться в ночь накануне приезда гостей. А что, очень удобно. Церемония назначена, гости прибывают. Если убрать Лусиана раньше, то гости могут не доехать до замка и церемония не состоится…

— Подождите, — подала голос Майя, жена дяди Орэля, — а если Совет Старейшин не признает Кейталина принцем?

— Мы их убедим, — сказал Кейталин. — Признают, никуда не денутся.

Майю всю перекосило, она явно хотела спросить про аргументы Кейталина, но не решалась и посмотрела на меня. Я пожала плечами. Заговор — штука жестокая. Мы знали, на что шли. И какая разница, в конце концов, пострадает один Лусиан, или Лусиан и кто-то еще. Если кто-то должен умереть, то неважно — умрет один или двое, или два десятка. Смерть есть смерть. И в тот момент, когда я смотрела на Майю и презирала ее за трусость, я вдруг поняла, что отчаянно не хочу, чтобы Лусиан умирал. Он ни в чем не виноват. Уж точно не в том, что Совет Старейшин выбрал его. И не в том, что Кейталин чувствует себя обиженным. И не в том, что вся семья Ванеску давно метила прочно обосноваться в королевском замке, а он лишил их этой мечты. И почему, во имя черного и белого света, я должна жертвовать своей мечтой ради мечты Кейталина?!

Но заговор — штука жестокая. Нельзя просто так встать и сказать: «Я больше не участвую». Это все равно что сказать: «Я больше не Ванеску». Так что мне пришлось устроить свой собственный заговор внутри заговора. С самой собой в качестве участника. Времени у меня было немного, поэтому план у меня был не очень удачный. Какой смогла придумать, такому и следовала. Советоваться мне, как я уже говорила, было совершенно не с кем.

Но и отступать было некуда. Я стояла и смотрела на замковый холм. Это было красивое зрелище: черная лошадь, всадник в черном плаще, закатное солнце, оранжевое небо. Лошадь звали Дымок, всадника — Лусиан. И то, что я собиралась сейчас сделать, могло меня убить. А я собиралась поговорить с Лусианом.