Цвет слоновой кошки - Страница 4

Зачем вообще играть в благородство? Зачем брать чужих детенышей, перетаскивать их в свою пещеру и пытаться выкормить камнями за неимением грудного молока? Ведь можно бросить их там, в саванне, до первой холодной ночи, а потом пожимать плечами: «Бедные, бедные детки! Из них ведь могли бы вырасти настоящие львы и львицы! Но нет, бессердечные родители оставили их умирать голодной смертью».

Эти безумцы – о чем они только думают! – продолжают «налаживать контакты». Только все таблетки – от «понимаю, что не смогу заменить тебе отца» до «цени, что я тебя воспитываю!» – сделаны из самообмана и щепотки луговых трав. Успокоительное на ночь, не более.

Переборов отвращение, Аня заглянула на кухню. Дымящаяся на плите кастрюля с супом пахла вполне сносно, да и свежий хлеб манил к себе хрустящей корочкой. Когда сталкиваются голод и гордость, последняя, к сожалению, частенько стыдливо сдается на милость победителя.

Чудовище бросило на падчерицу неодобрительный взгляд:

– Анна, ты руки помыла?

Проглотив рвущееся с языка оскорбление, девушка направилась в ванную. Пока мыла руки, взглянула на свое отражение в забрызганном зеркале и улыбнулась появившемуся за спиной отцу. Он стоял неподвижно и, казалось, еще больше побледнел с их последней встречи.

Аня вдруг вспомнила, как, когда ей было одиннадцать, она со злости выкинула из окна обручальное кольцо новоиспеченной мачехи. Отец тогда очень рассердился: никогда, сколько Аня его помнила, он так не кричал на дочь. А эта бесстыжая нахалка сидела в сторонке, невинно потупив взор, и делала вид, как будто она вообще не при делах. Лера вообще любила прикидываться безобидной овцой, только потом почему-то всегда было так, как она хотела.

После случая с кольцом отношения между мачехой и падчерицей стали хуже некуда, и лишь общая трагедия заставила их более-менее остудить пыл. Они не подписали мирное соглашение – без слов договорились на временное перемирие. Спрятали танки, пушки, повесили пистолеты на стенку, но патроны вытаскивать не стали, потому что знали: когда-нибудь их снова придется пустить в дело, причем без промедления.

Подруги рассказывали Ане множество счастливых историй, когда все было совсем наоборот: одинокий несчастный родитель или родительница вдруг встречали принцессу или принца на белом коне. И пусть в доме появлялся совершенно чужой человек, карманных денег он всегда давал вдоволь и редко повышал голос. Как же, ведь все-таки ребенок не свой.

Только с Лерой так не получилось. Дело даже не в деньгах: для Ани не было секретом, что с продажи картин никому не известной художницы не купишь больше чем буханку хлеба и пакет молока. Они просто были птицами, сидящими на разных проводах, пингвином и белым медведем с разных концов земного шара, крысой и отравой для грызунов. Они не подходили друг другу, между ними не было ничего общего, кроме одного горячо любимого мужчины.

Они и одевались по-разному: Аня всегда ходила в стильных цветных платьицах, которые, хоть и не особенно подходили к ее характеру, всегда привлекали внимание. Глядя на такую миленькую девчушечку в аккуратном платьице, и представить себе не можешь, как дома это чудо с двумя косичками огрызается на любой заданный вопрос. Что же касается мачехи, то у той, кажется, весь гардероб состоял из трех плешивых спортивных костюмов, халата и шапочки для бассейна, которую она купила на случай, если ей захочется заняться плаванием.

– Ань, что-то случилось? – Чудовище стояло на пороге ванной, схватившись руками за дверной косяк.

Так Лера еще больше походила на хищника, загнавшего жертву в угол ванной в обычной городской многоэтажке.

Любые слова мачехи вызывали у Ани неконтролируемый приступ раздражения, и этот раз не стал исключением. Со стороны, наверное, толком было не ясно, за что Аня ее ненавидела.

Наверное, все дело было во взгляде. В том, как она с самого начала смотрела на нее, совсем еще маленькую девочку, с вызовом и раздражением.

«Откуда ты вообще взялась? – говорили ее плоские карие глаза. – Ладно, так и быть, скажи спасибо, что кормлю тебя и стираю твои платьишки. Ты ведь, как кошка, правда, дольше пятнадцати не живешь?»

Или, по крайней мере, Аня именно это прочла в глазах мачехи еще на первой встрече. А потом… Знаете, как от крошечной искры может в одночасье сгореть целый лес? Ну так вот и здесь, отчаянно желая потушить огонь, две девушки просто подливали туда масла.

– Что может случиться? – спросила Аня, не поднимая головы. – Боишься, что утоплюсь в унитазе?

Руки уже давно скрылись за барашками мыльной пены. Этот водоворот будто бы даже пах солью и отпуском, и в нем приятно было искать спокойствия и поддержки.

– Я не знаю, что мне с тобой делать. Просто не знаю, – устало сказала Лера, и на короткое мгновение Ане даже стало немного жаль ее.

Таким тоном говорят о старой любимой собаке, которую собираются усыпить.

Где-то в глубине души у Ани зародилась надежда – даже дыхание перехватило.

– Сдашь меня в детский дом? – И тут же поспешно добавила: – А то стукнет восемнадцать, уже будет поздно.

– Не мели ерунды. Ты же знаешь, что это невозможно. – С этими словами чудовище ушло в закат (то есть обратно на кухню).

«Невозможно?! – хотелось крикнуть Ане вслед мачехе. – Почему, по-твоему, невозможно? Потому что узнают, начнут стыдить? Бабушки на скамейке будут: „Это Лиза, у нее папаша спился давно. Это Маша, у нее кавалеров больше, чем ног у сороконожки. А это Лера, наша любимица, она бедную падчерицу сбыла в интернат и кутит с местным владельцем овощной лавки!“ Ты же никогда о чужом мнении не заботилась, тебя этому живопись научила. Критики смотрели на твои картины и одним своим неодобрительным взглядом делали твою кожу толще, жестче, плотнее. Твоя мамочка из Нижнего Новгорода перестала с тобой разговаривать с тех пор, как ты вышла замуж за мужчину, годящегося тебе в молодые отцы! И теперь тебя вдруг начало волновать, что кто подумает?…»

Но вслух Аня этого конечно же не сказала. Проглотила рвущиеся наружу слова, сглотнула их горькой слюной. И, как бы ни хотелось крикнуть вслед какую-нибудь пошлую гадость, стерпела, потому что знала: слово за слово – и они поубивают друг друга. Хотя, может, это и есть выход. Будут они с Лерой лежать на старом советском ковре, который у нормальных людей на стене висит, а у совсем нормальных вообще отсутствует… будут они лежать, как Пушкин с Лермонтовым, не способные поступиться гордостью, когда дело касается чести.

После молчаливого ужина девушка заперлась у себя в комнате, забралась с ногами на кровать и сидела так целую вечность, обняв руками подушку. В темноте из угла комнаты на нее смотрела старая фотография в мигающей светодиодными сердечками рамке, где они были запечатлены вдвоем с папой. Аня была классе в третьем, отец, как говорят, в самом расцвете сил. Каждые выходные они обязательно проводили вместе – где-нибудь на природе, за покупками или в парке развлечений. На фото был изображен один из таких дней, когда они вдвоем отправились в зоопарк: катались там на немногочисленных аттракционах, передразнивали обезьян и ели сладкую вату. Этот снимок сделал кто-то из незнакомцев, поэтому кадр получился чуть кривой, и у отца были обрезаны ноги, но Аню это не особенно беспокоило. Это все равно был самый любимый ее снимок.

Конечно, все это было еще до появления Леры, этого инопланетного монстра. Первое время, когда они только познакомились (И зачем папа вечно ходил на все эти художественные выставки? Что он вообще нашел в размазне под названием «современное искусство»?), Аня проводила прежде такие долгожданные выходные у соседки. У той было три недружелюбных собаки-мопса и запах нестираных носков по всей квартире. Тетя Даша, похожая на изюмину-переросток, с немощными ручками и ножками-спичками, каждый раз смотрела на Аню неодобрительно, словно девочка к ней сама напросилась. Старушка цокала языком, приклеивала синеватые ладони к бокам и мотала головой, как припадочная.

– Цени! – назидательно говорила она. – У тебя есть отец, и мать живая, хоть и пошатущая. Тебе есть где спать. Ешь вон каждый день. Теплая курточка есть. Даже, – она всего на мгновение отрывала руку от тела и вздымала вверх длиннющий указательный палец, – ВЕЛОСИПЕД!