Цвет сакуры красный (СИ) - Страница 59
Тут мысли Волкова повернули в совсем уж печальное направление, а потому он решил, что необходимо чем-то отвлечься. Он крутанул верньер приемника, и комнату заполнила бравурная музыка «Марша военных кораблей»[3]. Он вслушался в текст:
И эти плавучие крепости непременно защитят нашу
Страну восходящего солнца со всех сторон.
Так идите же в атаку, железные корабли,
На враждебные пролетариату государства.
Всеволод Николаевич почесал нос. «Надо полагать, — подумал он, — что изначально вместо «пролетариата» стояло какое-то другое слово». Но придумывать какое, не стал: с японскими рифмами у него было тяжело. Впрочем, как и у любого не японца…
Волков уселся за стол, придвинул к себе пару книг, толстенный словарь и принялся за чтение. Речь в книге Сёити Итикавы шла о ходе Социалистической революции в Японии.
После того, как в конце 1923 года принц Нобухито занял должность регента, японская Коммунистическая Партия сразу же вырвалась чуть ли не на ведущую позицию в Империи. Дошло до того, что три основных министерских портфеля: Министра Иностранных дел, Министра Финансов и Военного Министра заняли члены коммунистической партии или, как в случае с Военным министром, искренне сочувствующие идеям государственного социализма и лично преданные регенту Нобухито.
Почувствовав, откуда дует ветер, руководители дзайбацу быстро сообразили, чем может обернуться неприятие такой стратегии нового руководства страны. И приняли собственные меры безопасности: в каждом клане появились свои коммунисты. Это не были первые лица или их наследники, но… В клане Мицуи членом ЯКП(б) оказался младший брат главы дзайбацу, а в клане Сумитомо — второй сын главы. В остальных кланах наблюдалась та же картина: младшие сыновья, младшие братья, кузены — все они внезапно прониклись идеями Маркса и Ленина, принялись всерьез спонсировать Сен Катаяму и вести активную партийную работу.
Однако, власть еще не перешла в руки Нобухито и его наставников и товарищей. Министр Внутренних дел и Министр Военно-морского флота не оставляли своих постов и не собирались отдавать власть. Полиция исправно ловила руководителей Японской компартии, а так как суды в большинстве провинций отпускали коммунистов с миром, полиция не церемонилась при задержании или разгонах митингов и демонстраций. Количество жертв этих акций быстро возрастало. В связи с этим Партия приняла решение оказывать активное сопротивление действиям полиции, и число жертв среди полицейских очень быстро сравнялось с числом пострадавших коммунистов.
Несколько раз дело доходило до настоящих баррикадных боев. Целую неделю в Иокагаме полыхали рабочие кварталы, где полиция и морская пехота штурмовали дом за домом и улицу за улицой, где оборонялись рабочие дружины и несколько армейских подразделений. Лишь огонь корабельной артиллерии принес победу контрреволюционерам, но результатом этой акции стали самоубийства двух адмиралов и одного из заместителей Министра Внутренних дел.
Под Новый год в Осаке разом вспыхнули десятки полицейских участков. Рабочие отряды, вооруженные полученными из Советского Союза винтовками, атаковали полицейские силы, и целый месяц порядок в городе поддерживала рабочая милиция. Только по решению Тайного Совета, в котором коммунисты имели целых два места, городская партийная организация сдала свои позиции и допустила полицию обратно в город. Попытка натравить на рабочих якудзу кончилась большой кровью, сотнями погибших рабочих, уничтожением одного из кланов якудза и гибелью двоих руководителей ЯКП(б) и главы одного из дзайбацу.
Эта «идиллия» продолжалась вплоть до лета 1926, когда страдавший менингитом император Тайсё приказал всем долго жить и покинул сей бренный мир. Тут Волков запнулся: откуда-то из глубин памяти вдруг выплыло, что сей император умер зимой. Но Всеволод Николаевич так и не смог понять: было ли это отличием реальностей, или же курьезом его собственного сознания.
Так или иначе, после коронации Нобухито, товарищ его божественное величество взялся за дело куда решительнее. С восходом солнца седьмого ноября, в день Великой Октябрьской Социалистической революции по улицам Токио, Иокогамы, Нагасаки, Осака и большинства главных городов провинций двинулись отряды солдат, студентов и рабочие дружины, возглавляемые молодыми гвардейскими и армейскими офицерами. Почти одновременно бойцы вооруженные армейскиеми "Арисаками", русскими трехлинейками, а то и просто — обрубленными наискось бамбуковыми шестами пошли в атаку на полицейские участки, казармы и дома тех министров и чиновников, кто сопротивлялся коммунистам.
Премьер-министр был зарублен во время завтрака, вице-премьер — застрелен на глазах у семьи. Министр внутренних дел вместе со своей охраной отчаянно отсреливался из окон своего особняка до тех пор, пока разъяренные потерями нападающие не подтащили два полевых орудия. Пылали морские казармы в Нагасаки, содрагались от взрывов ручных гранат и динамитных шашек полицейские участки, а на линкорах "Муцу" и "Нагато" внезапно взмыли и затрепетали боевые стеньговые флаги и поднялись сигналы: "Исполняем волю Его Божественного Величества". Одновременно с этим тяжелые орудийные башни нацелились на стоящие рядом корабли.
Один из них, линкор "Харуна" вдруг начал выбирать якоря. Но, только лишь их дотянули до панера — то есть якорные цепи встали вертикально к воде, на борту началась какая-то непонятная возня, за борт рухнуло несколько тел. А затем на мачте поднялся красный флаг…
Весь конец двадцать шестого и большую часть двадцать седьмого годов в Японии творилось то, что без всякой натяжки можно назвать гражданской войной. То в одном, то в другом месте бунтовали воинские части или военные корабли. Мятежники заявили, что Нобухито сошел с ума, и требовали возвести на престол его младшего брата Такихито, принца Микаса.
Гражданская война в Японии шла быстро и безумно кроваво. Большая часть армии и половина флота поддержали коммунистического императора, но те, кто выступил против, дрались до конца. Престарелый адмирал Хэйхатиро Того отказался от своих дворянских званий, принес присягу Нобухито и Сен Катаяме и вступил в ЯКП(б). Первым же делом, в котором принял участие престарелый коммунистический неофит стали трибунал и казнь его давнего соратника маршала Ясуката Оку, который поддерживал контрреволюционеров. Единственное, чем Того попытался «облегчить» участь своего старого товарища, стало прошение адмирала позволить Оку совершить самоубийство, но когда остальные члены трибунала отказали, недрогнувшей рукой поставил свою подпись под приговором.
В феврале двадцать седьмого засуетилась Англия, почуявшая, что Япония уходит куда-то прочь от прекрасного положения младшего партнера в их благостном тандеме. СССР пригрозили войной, а британская эскадра двинулась на демонстрацию к берегам Народной Социалистической Японской Империи. Но к изумлению гордых джентльменов, их уже на подходе встретил японский военный флот. В полном составе. Да, половина флота была против коммунистов, но это вовсе не означало, что они — за интервентов. Сами того не желая, англичане только ускорили победу революции: сочтя визит чужой эскадры за угрозу противоборствующие стороны во флоте заключили перемирие, и выступили против возможного врага единым фронтом…
Неожиданно Волков вспомнил историю, слышанную еще в Ярославле. В начале двадцать седьмого года из-за войны в Японии стало совсем плохо с продовольствием. Из Советского Союза в Страну Восходящего Солнца двинулись караваны из советских японских судов, нагруженных продовольствием.
Вот один из таких караванов и попался в руки контрреволюционерам. Посмотрев на скорую и лютую расправу с японскими товарищами, русские моряки уже готовились к смерти, когда их вдруг попросили снова занять свои места и довести корабли до порта, подконтрольного мятежникам. Причем подвыпивший судовой механик клялся и божился, что их именно попросили, а не пинками по местам разогнали.