Цвет сакуры красный (СИ) - Страница 2

— Уф-ф-ф-ф! А-а-а-а!

Всеволод сунул голову под струю холодной воды. Помогло, но не очень, а потому парень разделся и залез под холодный душ. Ага, вот так-то лучше…

— Папаня! Папаня-а-а!

— Чего тебе, дитятко?

— Я больше не пью!

— Молодец! Пей меньше, а то на тебя с утра смотреть страшно, — хохотнул Волков-старший. — Только если ты пить закончил, то не соблаговолишь ли ты мне поведать: чем же ты конкретно собираешься заниматься остаток июля и весь август? Если я правильно помню, то занятия в институте у тебя начинаются в сентябре, так?

— Ну, я это… — Всеволод задумался, заодно сунув в рот зубную щетку. Прополоскал рот, а затем спросил, — Бать, а у тебя когда отпуск?

— Чего?

Отец молчал, и с кухни доносилось только аппетитное шипенье жарящейся яичницы. Сын уже подумал, что тот не расслышал вопроса, и совсем-совсем собрался повторить, когда отец очень спокойно ответил:

— Отпуск у меня в августе. Но, честно говоря, я не думал, что ты соберешься со мной, стариком, болтаться.

Парень хмыкнул: отец явно рисовался, и не хотел показывать, на сколько он доволен. Волков-старший сына любил, а после того, как овдовел, так и вовсе стал парню и отцом, и матерью, и старшим братом, и лучшим другом.

— Я уже от своих друзей-приятелей охреневать начал, а вчера с твоими друзьями вовсе думал, что богу душу отдам, — сообщил Всеволод-младший. — Я вот чего подумал: может, на охоту смотаемся?

Он хотел сказать еще добавить, что ему все два года службы больше всего хотелось посидеть у костра плечом к плечу с отцом. Просто помолчать… или не молчать. Или вот еще послушать рассказы отца о его молодости. Папаня в молодости погулял крепко — вон, даже его умудрился еще во время службы в армии зачать. Лежал в госпитале, в который угодил с тяжеленной контузией — подарочком от афганских духов. А когда подочухался — здравствуйте вам! Познакомился с местной девчонкой — не азиаткой, а вполне себе русской, и — ухнул по самую маковку в любовный омут. Чуть ли не на третий день предложение сделал, благосклонно принятое — вот и получился Севка. Папаня на дембель — а ему тут и подарочек. Сын. Наследник…

Но в этот самый момент затрезвонил мобильник, и волей-неволей пришлось шлепать в комнату, а там объясняться со старым еще школьным приятелем. И обидеть не хочется, и встречаться — тоже. Так что придумывая объяснения, Всеволод с трудом выцарапался из похмелья. А потом, окончательно отказавшись от встречи, он потопал на кухню. Тут же перед ним на стол шлепнулась маленькая чугунная сковорода, на которой исходила душистым паром крепко наперченная яичница с хрустящими шкварками.

— Лопай, — скомандовал Волков-старший. — Сейчас еще чайку покрепче да погорячей — совсем очухаешься.

Он снял с плиты вторую сковороду и принялся за еду. Некоторое время Волковы молча жевали, прихлебывая чай.

— На охоту, стало быть? — спросил отец, закуривая после завтрака. — Ну, давай. В Карелию махнем?..

…По дороге бойко катил старенький, но ухоженный Форд «Бронко». Отец и сын Волковы ехали в Карелию, торопясь к открытию сезона утиной охоты. В последний момент отец едва-едва не пролетел с отпуском: на заводе, где старший Волков был начальником производства случился пожар. Но последствия удалось ликвидировать в рекордно короткие сроки — сын примерно представлял себе, как именно его отец добивался от своих подчиненных ударной работы! — и вот, долгожданный отдых в карельских лесах.

— Жаль, собаки у нас нет, — заметил сын. — Придется только с подхода, да по болотам пошарить… Папань, — он повернулся к отцу, — ну сколько лет уже, как Клин помер? Ну давай нового пса заведем, а?

— Ты, давай, за дорогой следи, — огрызнулся Волков-старший. — Заведи себе машину и вертись в ней за рулем сколько душе угодно, а мне моя лошадка[1] дорога. Хотя бы и как память.

Парень только вздохнул: вот в этом весь отец. Привязывается к людям или вещам так, что потом никак не может успокоиться. Потому, наверное, больше и не женился, когда мама… когда у нее тромб… Словом, когда ее не стало. И собаку новую заводить не хочет, потому что Клин для него был и не собака вовсе, а полноправный член семьи. Тут он вдруг подумал: а как это будет, когда он, Севка-младший, надумает создать свою семью? Отец, он что — один останется? Совсем?

Словно бы в унисон его мыслям завопил мобильный. Младший Волков вытащил из кармана трубку, посмотрел на экран. Ну, вот, пожалуйте! Анечка, чтоб ее приподняло и по заднице шлепнуло. По весьма сексуальной заднице, надо признать, но все-таки. Кроме смазливой мордахи и довольно-таки аппетитной кормы у девушки должно еще что-то быть. В черепной коробке, например.

Ох, как же Анечка огорчалась, когда Сева решил пойти по стопам отца и после первого курса рванул на всех парах в военкомат. Откуда и отправился служить в Дагестан. И довелось ему и по зеленке пошариться, и пострелять не только на стрельбище, и, между прочим, медаль Суворова, тоже не абы что. И дают ее не всем подряд, а очень даже…

Как тогда Анечка убивалась, как на проводах старалась. Чуть не всю Камасутру с ним за одну ночь прошла. А на присягу не приехала. Зато теперь прямо-таки рвется в бой. С целью создания крепкой, образцовой семьи. А ему это зачем? Кого в постель уложить, он и без нее найдет, а о чем с ней говорить? Да и отец, хотя и молчит, а ведь кривится от перспективы заполучить такую невестку…

Телефон секунду замолк, а потом снова разразился оглушительным воем: Сева записал на звонок сирену воздушной тревоги, и ставил его на особо «приятных» абонентов…

— Чего трубку-то не берешь? — поинтересовался Волков-старший. Он скосил глаза, мельком глянул на экран, — Ну ответь, девушка же волнуется…

— Обойдется, — безапелляционно заявил сын. — Девушка, ага… Как ты сам любишь говорить: девушка второй свежести.

И с этими словами отключил звук…

Машину они оставили у знакомого лесника. Тот долго и настойчиво предлагал подзакусить «чем бог послал», но Волковы остались непреклонны: пить перед охотой — с гарантией вернуться пустыми. А дикая утка — штука вкусная. Безумно. Так что застолье было решено отложить вплоть до возвращения с добычей. Тем более, что лесник предупреждал: что-то неспокойно в здешних местах в последнее время. Вон, в прошлом году двое пропали… Так что отец и сын наотрез отказались даже от «стопочки за встречу», и вот уже больше трех часов шли по заболоченному леску, приближаясь к цели своего путешествия — самому что ни на есть утиному болоту, на котором они и рассчитывали взять богатую добычу…

— Папань, далеко еще? — Всеволод-младший прихлопнул особо надоедливого кровососа и отер со лба пот. — И так уже прём, точно бульдозеры бешенные…

— А во-о-он до той сушины доберемся, — Всеволод-старший махнул рукой, указывая направление, — там и остановимся. И переночуем, и засидочку назавтра организуем, ага?

— Ага, — без энтузиазма согласился сын. — Знаешь, если бы наша рота с тобой пару раз на охоту сходила — духам бы втрое хужее пришлось.

— Учись, Севка, пока мы еще живы, — теперь и отец убил комара сочным шлепком. — Нас в свое время капитан Остапенко, память ему вечная, так гонял, что ой! До сих пор закалочка какая-то еще осталась… Твою-то мать!

Последнее относилось к особо топкому месту, куда он неаккуратно наступил. Волков — старший рыкнул, пытаясь выдрать ногу, но трясина отказалась отпускать добычу безнаказанно и с чмоканьем всосала в себя сапог. Мужчина густо выматерился, вытащил сапог из липкой грязи и обернулся к сыну:

— Осторожнее давай, тут гать совсем прогнила!

Тот понятливо кивнул, обошел коварное место, и вскоре отец и сын уже сидели у весло потрескивающего костерка. Они вскипятили чай, с аппетитом умяли по банке консервов и несколько сухарей. В качестве десерта оба закурили, привольно откинувшись назад…

— Папань, а ведь ты не хотел меня брать, — произнес Сева, скорее утверждая, чем спрашивая. — Почему?