Цвет мести – алый - Страница 4
– Конечно, лучше, – не спорил Вениамин. – Кто виноват, что мне в детдоме такую фамилию дали?
– Родичи твои и виноваты, подкидыш ты наш несчастный, нашли тебя в засаленной фуфайке на железнодорожных путях рядом с веником березовым. Отсюда и имечко, и фамилия у тебя такие благозвучные. Хорошо еще, что шпалкой не назвали или стрелкой!
Вениамин на нее не обижался. Он вообще был очень мягким, покладистым и не по-детдомовски не озлобившимся. В людях он видел только хорошее, может, ему с ними сильно везло в жизни, с людьми этими. Гадливости к мерзостям житейским не испытывал, находя им всяческие оправдания. Машу любил искренне и верно. Терпел ее дурное настроение, капризы. Ворчал, правда, иногда, когда ее с трудоустройством заносило, но ни разу за всю их совместную двухлетнюю жизнь не поднял на нее не то что руки – голоса. Но вот удержать ее все равно не смог. Она от него сбежала, трусливо оставив записку на их расшатанном обеденном столе. Сбежала к Алексу. С Вениамином она даже не объяснилась. И всячески противилась встречам.
– А могла бы! – сердито выговаривала ей подруга, которая, невзирая на насмешки, Веника просто обожала. – Он хороший, а ты с ним так! У него ведь даже недостатков никаких нет, Машка!
Недостаток у Вениамина имелся лишь один – бедность. И это стало его диагнозом. С этим ничего уже нельзя было поделать. Как-то попытаться исправить – тоже нельзя, потому что помочь ему было некому. Это – навсегда.
Так вот именно и сказал тогда Алексей, уговаривая ее стать его женой. Нарисовал Маше безрадостную картину ее будущей жизни с мужем-неудачником и… уговорил-таки.
Гонг загудел снова. По ушам, в голову, в душу самую – тупым, оглушительным, скрежещущим гулом. Какого черта делает домработница? Почему она не открывает? Гонг прогудел еще раз и еще.
Почему нет звонка в этом доме? Самого обычного, с заурядной переливчатой трелью? У них с Веником в их квартирке на окраине, которую ему на третьем курсе выделили городские власти, как сироте, был как раз такой. И он не замолкал никогда. Толпами ходили к ним гости. Маринка так вообще поселилась на полгода в их кухне, ночуя в кресле-кровати. Съехала ближе к защите диплома, заверив их, что в ее личной жизни наметился перелом и ей теперь есть где жить.
В той квартире был звонок. И еще там бывало множество гостей, милых приятных людей, являвшихся с кучей еды, с чертежами и слабоалкогольной выпивкой. Являлись они всегда без предупредительных звонков и устных договоренностей, зная, что им всегда будут рады и они всегда ко времени.
Здесь – все не так. О встречах уговаривались заранее. К ним долго готовились. Составляли списки. Заказывали именные карточки и раскладывали их потом рядом с приборами. Все чинно, благопристойно, с размахом.
У них с Веником все сидели где попало. На их супружеском диване, на полу, на стульях, подоконнике, даже иногда вытаскивали из кухни Маринкино кресло, в котором она спала. На ходу теряли постоянно какие-то болтики, шурупчики. Кресло трещало под тяжестью сразу двух, а то и трех тел. Но оно выстояло, как ни странно. Маша подозревала, что оно до сих пор живет в кухне у ее бывшего мужа. В углу, под образами, как говорила Маринка. Образов, правда, никаких не было, образ один – душевный, да неуемное воображение.
Гонг снова зазвучал, потом раздался истошный крик Алекса, испуганный клекот домработницы и следом – стук тяжелой входной двери.
Маша с силой зажмурилась. Гадать, кто нанес им визит, не стоило. Явились свекровь со своей дочкой. Шум в холле на первом этаже поднялся невообразимый. Карали теперь несчастную Соньку за нерасторопность. Маша ее пожалела, но вылезать из кровати, переодеваться, спускаться вниз и заступаться за домработницу у нее не было никаких сил. Она не хотела никого видеть, а уж Танаис с Лией Эдуардовной – тем более. Они наорутся вдоволь, потом запрутся в кабинете Алекса, как бывало всегда. Потом выйдут оттуда с загадочными довольными физиономиями и вскоре отбудут восвояси. Ей удавалось избегать встреч с ними прежде, удастся избежать и теперь.
Не удалось!
Дверь их супружеской спальни с треском отлетела в сторону, впустив ее разгневанного супруга и невероятно острый солнечный луч, мгновенно распоровший полумрак комнаты и ударивший Марию прямо по глазам.
– Мари!!! Мари, в чем дело?! – завопил Алекс, останавливаясь у нее в ногах. – Скажи мне на милость, что ты теперь делаешь?!
– Я сплю, Алекс, – шепнула она, глубже зарываясь в пуховое одеяло. – Сплю…
– Спишь?! – задохнулся он негодованием. – Как?! Как ты можешь спать после всего, что случилось?!
– А я больше ничего не могу. – Маша выпростала из-под одеяла левую руку, безвольно помотала ею в воздухе. – Кроме как спать, Алекс, я ничего делать не могу. У меня просто нет сил.
– Нет, погоди! – Он одним рывком сдернул с нее одеяло, потянул ее за щиколотку. – Давай поднимайся, милочка! Эта дрянь… Эта женщина устроила нам всем проблемы, а ты собралась спать?!
– Вам всем? – Она открыла глаза и, сильно щурясь от солнечного потока, бьющего из коридорного окна, уточнила: – Я правильно поняла? Марина, погибнув, с чего-то доставила вам неприятности?
– Правильно, правильно! – Красивое лицо Алекса исказила невероятная мука. – Пойми меня правильно, Мари! Мне… Нам… Нам ни к чему оказаться замешанными в скандал такого рода! Ты хотя бы представляешь, что теперь начнется?!
Она не представляла. Все самое страшное, как считала Маша, случилось еще вчера. Случилось и закончилось. Маринка выскочила на ступеньки кофейни покурить, и кто-то мерзкий, укрывшись в доме напротив кафе, выпустил ей в голову две пули. Она умерла. Страшнее этого уже ничего теперь не случится.
Что же, интересно, может такое страшное произойти с Алексом?!
– А допросы? А визиты сюда этих… Этих минцанеров! – Он нарочно исказил слово, еле выпустив его сквозь стиснутые зубы. – Начнут высматривать, выспрашивать, щупать, вынюхивать! Ненавижу!!!
Он тяжело и шумно задышал, его хорошо развитая грудная клетка высоко вздымалась. Пальцы, все еще удерживающие жену за щиколотку, были холодными, будто неживыми.
– Алекс, Алекс, успокойся. – Маша поползла к нему по кровати, ей стало его дико жалко, не часто ей приходилось видеть мужа таким растерянным и до бешенства перепуганным. – Ну, мы-то тут при чем?! А ты – тем более! Мало ли кто Марину… У нее было много знакомых, личная жизнь била ключом…
– Вот! – подхватил Алекс, притягивая ее к себе и обнимая. – А я что всегда говорил! Эта женщина – нехорошая, она не годится тебе в подруги. Как жила, так и закончила – грязно, непотребно, со скандалом!
– Не надо, Алекс, прекрати.
Маша впервые за четыре года их совместной жизни высвободилась из его рук и поползла по кровати обратно к подушкам. Это был акт непослушания, оговоренный контрактом, и за нарушение этого пункта непременно следовало наказание. Странно, что Алекс не обратил на это внимания. Понаблюдал за тем, как она устраивает голову на подушках, подтягивает коленки к подбородку, кутается в легкую пижамную кофточку. То ли он пожалел ее, то ли из-за растерянности, но Алекс впервые не сделал акцента на ее поведении. Обошел кровать, присел рядышком, погладил жену по плечу.
– Мари, не надо так убиваться, пожалуйста. Ты должна быть сильной. На тебя свалится очень много всякого… Дерьма! – вдруг выпалил он с жаром. – Теперь начнется, будь уверена!!! Успокойся, пожалуйста. И… И нужно ведь что-то делать с ней…
– С кем – с ней? – хлюпнула Маша носом, от участия мужа она совсем расквасилась.
Когда Алекс с великосветского тона переходил на участливый, совершенно обыденный, принятый у нормальных людей, она становилась очень уязвимой и слабенькой. Хотелось прижаться к нему, попискивать, жмуриться и ласкаться.
– С Маринкой, с кем же еще! Я там кое-какие распоряжения отдал, но… Но я же не знаю, что нужно на нее… В чем бы она хотела… Черт! Прости меня, Мари! Прости, но нужных слов у меня нет! Короче, насчет одежды… Маринкин вкус знаешь только ты. Эй, эй, ну не надо плакать, а!