Цвет мести – алый - Страница 3

– Алексей? Александр? Белов?

– Алексей. Он не Белов. Он Захаров. Белова – это моя девичья фамилия. Я ее оставила в браке. У него – бизнес, на мне – дом. То есть у нас есть домработница, но я полностью контролирую расходы по дому и все такое.

– Все такое: это скачки по распродажам и бутикам, походы к массажистам, подтяжки лица, накладные ногти за полторы тысячи долларов? – широко раздувая ноздри, спросил Горелов.

Кажется, он гневался.

– У меня свои ногти, не накладные. – Маша выставила вперед обе кисти, демонстрируя ему безукоризненное состояние собственных ногтей. – Подтяжку лица не делала никогда, грудь тоже своя, и губы, и глаза. Вы отчего так сердитесь, а, Иннокентий Иванович? У меня подруга погибла, а вы…

– А мы теперь будем разгребать, пардон, ваше дерьмо гламурное! – выругался Горелов, совсем уж перестав соответствовать своему имиджу. – Вы, может, кофту с кем-нибудь на распродаже не поделили, и истеричка какая-нибудь отомстить вам решила, а нам теперь по ночам не спать.

– Почему это? Спать вы будете, и даже очень неплохо. Можно подумать, вас сильно заботит Маринкина смерть! – Ее голос зазвенел на такой высокой ноте, что еще слово – и она сорвалась бы на визг, но бог миловал, и закончила Мари с достоинством: – Вас состояние ваших премиальных заботит, вот! А еще – дырки на погонах. Те, которые можно будет просверлить, и те, которые, тьфу-тьфу, могут там появиться, сорви с вас начальство пару звездочек. Дерьмо, понимаешь ли, наше гламурное! Сам-то тоже небось не в ватник одет! И сколько галстук ваш стоит, я знаю! И запах ваш – догадываюсь, сколько он стоит!!!

Горелов вдруг отшатнулся от нее, как от ядовитой гадины, и зашагал, зашагал по кругу, старательно огибая то место, где она стояла. Нагулявшись вволю, он вновь встал напротив нее, уставился в упор.

– Спрашивайте, – проговорила Маша примирительным тоном. – И я позвоню Алексу, попрошу, чтобы он меня забрал. У меня нет сил.

– Да, конечно. – Он трижды глубоко вдохнул и выдохнул, потом пробормотал коротенькое извинение, сославшись на усталость, и спросил: – Чем, кроме походов по магазинам, вы еще занимались?

– Чем? – Она задумчиво поморгала, пожала плечами. – Да ничем… Читала, гуляла, встречалась с подругой. Смотрела телевизор, посещала выставки какие-нибудь модные. Если честно, мне это было неинтересно, но Маринка настаивала. Говорила, что так надо.

– Кому? – Горелов спросил, отвернув лицо в сторону, но по заигравшему на его щеке желваку она догадалась, что он с трудом ее терпит.

Она… Она и сама себя иногда с трудом терпела, если честно. Не о том она мечтала, не такой жизни хотела. Нет, она всегда мечтала о сытости, довольстве, но далеко не о пресыщенности. И когда университет технический заканчивала, мечтала о чем-то точно. О пользе какой-то от полученного ею образования, о собственной нужности.

Не поняли! Ни работодатели ее не поняли. Ни первый муж не понял, ни второй.

Первый, криво ухмыляясь, утверждал, что с такими взглядами на жизнь она денег никогда не заработает. Так и будет со своими идеями носиться в одних-единственных повседневных джинсах и в одном черном трикотажном платье на каждый праздник. И макароны у них со стола не сойдут никогда с маслом вместо мяса. Надо начинать с нуля, утверждал он. И двигаться к успеху постепенно. А ей хотелось быстрого, стремительного взлета.

Второй муж, ухмыляясь снисходительно, говорил, что деньги заработаны им уже до нее, посему взгляды на жизнь ей необходимо срочно пересмотреть. Применение ее образованности, может, и найдется, но лишь когда-нибудь, не теперь.

– Езжу еще отдыхать часто, – закончила она с печалью в голосе и вдруг застыдилась непонятно чего, безделья своего, что ли.

– С мужем ездите?

– Нет, с Маринкой в основном. Муж работает.

– Муж работает, а жена его деньги тратит. Ну что же, вполне в духе современности, – отозвался Горелов ворчливо и потер шею, будто воротник сорочки был ему излишне тесен, а узел дорогого галстука душил его. – А что за бизнес у вашего мужа? Захаров, вы сказали?

– Захаров Алексей Сергеевич. У него три заправки в городе.

– Черт побери! – выпалил в сердцах Горелов, но тут же снова поспешил извиниться: – Продолжайте, пожалуйста, это я так…

– Русский, ранее не судим и, надеюсь, не будет. У него есть сестра и мать, живут отдельно от нас, на другом конце города. Видимся нечасто. Вот и все.

– А подруга? Что вы о ней можете сказать? Замужем ли, есть ли дети, сколько ей лет? Кто ее родители? Кому сообщать о ее смерти?

– Некому. У нее только я… – снова сип колючей змеей пополз по горлу. – Мы из одного города с ней…

– Ага! Не местные, стало быть! – вдруг впервые за все время допроса обрадовался чему-то Горелов.

– Не местные. Приехали из родного города, здесь поступили в университет, закончили его весьма успешно, и я, и она. У Марины родители давно померли, моя мама десять лет тому назад скончалась. Она жила с бабушкой, той тоже нет больше с нами, – сумбурно рассказывала Маша, изо всех сил пытаясь не упасть в обморок.

Сил оставалось все меньше, а надо было еще дойти до машины, как-то доехать до дома, потом все рассказать Алексу, выдержать серию и его вопросов. Потом постараться уснуть, а завтра…

«Завтра» началось слишком рано. Она бы еще с полчаса повалялась в постели. Полежала бы еще немного, без движения и без мыслей, без света и звука голосов. Просто лежала бы, дышала и не думала – а как это будет все у нее теперь, без ее Маринки? Без ее оглушительного смеха, без ее потрясающего ехидства, моментально расставляющего все по своим местам. Без ее жизнеутверждающего эго, к которому – чего уж греха таить – Маша присосалась, как вампир, черпая в нем силы.

Да, утро началось слишком рано…

Началось оно с оглушительного гудения гонга у входной двери. Почему нельзя было влепить туда обыкновенную кнопку обыкновенного звонка, скажите? Почему потребовался им непременно такой вот оглушительный, словно бой курантов, гонг?!

Для престижа все, для него, родимого. Звонок слишком прост для такого семейства, как Захаровы! Где Алексей – не Алексей, а Алекс. Где золовка Таня – и не Таня совсем – а Танаис!

– Ох-оох-ох! Обосраться можно!!! – ржала Маринка, узнав об этом. – Эта толстопятая, с рязанской мордой, – Танаис?! Почему Танаис-то?!

Маша не знала, почему именно так, а не иначе. И почему свекровь все называли Лия Эдуардовна, когда по паспорту та была Лидкой?

– Ох, стыдятся поди нувориши наши своего крестьянского происхождения, – догадливо кивнула Маринка, закуривая прямо в комнате Маши, где делать это категорически воспрещалось. – Поди лепят для себя родословную какую-нить, уже и проплатили небось за генеалогическое древо какое-нить! Глядишь, скоро и в собранию их примут в дворянскую. С такими-то именами, а то! А все ты! Ты виновата, Белова, со своими кореньями купеческими. Молчала бы себе и молчала. А то нет вам – вот свидетельство о том, что прадед мой был купцом сибирским первой гильдии. Богатство, правда, просрали красноштанные его потомки, но вот бумажка, бумажка-то осталась. За каким хреном ты Алексу ее показала?

– А что мне еще показывать-то было, Марин? – вяло отмахнулась от нее Маша, развалившись на широком диване, обитом самым настоящим китайским шелком. – Диплом? Свидетельство о разводе? Так он сам его забирал из ЗАГСа. Семейные фотографии? Так их у меня не много.

– Да ладно! – хихикнула подруга и на дверь покосилась. – А тех, что с Веником? Тех добрая сотня наберется! Не показывала, нет?

– Да иди ты, дурочка! – Маша спрятала лицо в подушки и рассмеялась.

Веник, или Вениамин Засалкин – Засранкиным звала его всегда Маринка, – был Машиным первым мужем. Они были однокурсниками, подружились с первого курса, сразу, как приехали в этот город. Продружили до четвертого, а к началу пятого курса поженились. Веник безоговорочно взял фамилию жены.

– Конечно, лучше быть Беловым, чем Засранкиным, так ведь, Веник? – ухмылялась Маринка, провожая молодых в ЗАГС.