Цвет боли: красный - Страница 3

Изменить размер шрифта:

А уж создавать из деревянных брусочков светильники или из проволоки плечики для одежды и вовсе глупость. Куда лучше изготовленные промышленным способом.

Подозреваю, что именно необычное увлечение повышало ценность Бритт в собственных глазах. Это также был способ заявить о своей уникальности.

Она приехала учиться дизайну в Стокгольм, поступила в Бэкменсовский колледж и всю осень вдохновенно превращала километры ткани в оригинальные наряды. Но чем короче становился день, тем больше портилось настроение Бритт, бедолага все чаще задавала риторический вопрос: как можно жить без солнца по полгода?! Дождь приводил ее едва ли ни к зубной боли и отсутствию желания держать себя в форме. Никакие уговоры, что одна утренняя пробежка поднимает настроение куда заметней, чем килограмм вкуснейшего шведского шоколада, не помогали. Если на улице дул холодный ветер или шел дождь, пусть даже мелкий, Бритт оставалась валяться в постели.

– Погибшая – молодая женщина лет двадцати пяти… Точнее определить трудно, лицо слишком распухло… – поспешно наговаривал на диктофон старший инспектор Микаэль Бергман.

Он и впрямь торопился, потому что находиться рядом с этим трупом неприятно, хотя инспектор видел в своей жизни всякое. Просто он патологически не любил повешенных, вид вывалившегося языка вызывал тошноту. Скорей бы уж приехали медики да забрали…

Вообще-то, это не его дело – осматривать место преступления, но Микаэль ам разрешил своему подчиненному Дагу Вангеру задержаться сегодня утром, а потому выполнял его обязанности. Вангер уже звонил, должен вот-вот подъехать. Микаэль Бергман вздохнул, настроение и аппетит испорчены на весь день, но кто же мог знать, что здесь его ждет самое неприятное. С детства, после того, как увидел повесившегося соседа, самоубийц не переносил.

Бергман отправился на кухню, делая вид, что желает еще раз осмотреть оставшуюся на столе посуду… Ничего особенного – недопитая бутылка вина, пара фужеров, чашки, остатки пиццы…

Специалист «по пальчикам» отрицательно помотал головой:

– Нет, только ее пальцы.

– Но выпивали двое?

– Скорее ждала кого-то, второй фужер не тронут. И чашка тоже.

– Странно – пить рано утром.

– Пила вечером, пиццу ела тоже.

Наконец появился Даг Вангер, увидев труп, даже присвистнул:

– Самоубийство?

– Скорее несчастный случай. Самоудушение. Следов борьбы никаких, чужих пальчиков пока тоже.

Даг отправился опрашивать соседей, которых и было-то немного. Дом маленький, всего по две квартиры на каждом из трех этажей, в одной не живут, в двух тугие на ухо пенсионерки, соседка, что обнаружила труп, тоже ничего не видела…

Немного погодя приехали медики, констатировали смерть от удушья, забрали труп.

Инспектор вздохнул:

– Глупая смерть…

– Да, – отозвался старший команды медиков, – она умирала мучительно. Документы есть? Родственники будут опознавать тело?

– Пока не знаем, есть ли родственники. Жила одна.

Наконец, осмотр и опрос закончены. Бергман и Вангер с облегчением покинули квартиру. После увиденного даже хмурое небо показалось приятным. Все познается в сравнении.

Можно возвращаться в отдел и, оформив бумаги, сдавать дело в архив. Инспектор еще не знал, что это лишь первая из нелепых смертей женщин.

Но сразу уйти не удалось.

– Чертовы газетчики! Откуда они узнали?!

У дома уже крутились двое, у одного в руках камера, у второго микрофон.

– Инспектор, это самоубийство или убийство?

– Кто пустил сюда репортеров? Перестаньте снимать, еще ничего не понятно, а вы уже делаете репортаж!

Но избавиться от журналистов не удалось, пришлось обещать, что полиция непременно все расследует в ближайшее время и обязательно расскажет общественности о том, что произошло и кто виноват, если действительно виноват.

Бергман говорил нужные слова, прекрасно понимая, что сенсацию репортеры не упустят, уже через час Стокгольм будет знать о трагедии все подробности, включая и те, которых просто не могло быть. Но Микаэль давно уяснил, что воевать с шустрыми газетчиками себе дороже, они часто путают свободу слова с вседозволенностью, привлечь за безответственную болтовню удается крайне редко, остается либо не замечать, либо минимизировать вред, давая исчерпывающую информацию. Поскольку второе далеко не всегда возможно и нужно, оставалось первое.

– Пусть себе сообщают, – проворчал он, втискиваясь в машину Вангера. – Черт! Когда ты купишь нормальную машину?

– Мне хватает этой…

Можно бы поехать на более просторной служебной, на которой прибыл на место происшествия, но Бергману хотелось поговорить с Вангером, разговор личный, и в кабинете на него не будет времени.

Утром в субботу на улицах никого, кроме разве таких же бегунов, как я да хозяев собак, выводящих своих питомцев на прогулку. Вот и хорошо, вот и славно. Это не галдящий Норрмальм, где круглые сутки на улицах, больше похожих на проходы в «Галерее», толпится разношерстная публика.

Моя мама, наоборот, любит толчею и называет меня старушкой, обожающей деревню. Мама моложавая и очень активная. Чтобы только перечислить общественные организации, в которых она принимает участие, понадобилось бы немало времени. И в голове у нее компьютер, потому что помнить расписание всех мероприятий и имена всех сотрудников обычный человек не способен.

А я больше похожа на бабушку…

В окне первого этажа девочка приветственно машет мне рукой. Эта девочка – инвалид, она с раннего утра сидит в коляске перед окном, и если мимо проходит или пробегает кто-то хотя бы внешне знакомый, улыбается и поднимает тоненькую, почти прозрачную ручку.

Я знаю, что ей нужно, а потому машу в ответ, потом показываю, будто обнимаю малышку, та заливается счастливым смехом. В комнате появляется ее мать и тоже приветствует меня.

Много ли человеку надо? Этой малышке – видеть людей на улице и махать им рукой, ее матери улыбка на лице ребенка, а мне их ответная доброта.

Дважды сбежать и снова подняться по Лестнице Последнего Гроша, в очередной раз убедиться, что лучшего вида на город, чем с площадки рядом с рестораном «Херманс» на Катаринавагэн, не сыскать, хотя туристические каталоги называют другую – с террасы Мосебакке или хотя бы с площадки уже недействующего лифта Катаринахиссен – и отправиться обратно. Пусть туристы фотографируют открыточный Стокгольм с положенных мест, у меня есть свой, любимый и знакомый до каждого камешка под ногами.

Прохладно, пасмурно, но воздух свеж и напоен влагой. Замечательно! И вид прекрасный.

Рядом с домом:

– Хорошо выглядите, фру Сканссон…

Она фрекен, но намекать на несостоявшееся замужество не стоит, потому обойдемся «фру».

– Да уж, не жалуюсь.

Чтобы скрыть улыбку и не дать излиться словесному потоку фру Сканссон, я наклонилась к ее терьеру:

– Малыш, ты тоже. – Пес в ответ вежливо вильнул хвостом. – Всего доброго, фру Сканссон.

Это хитрость. Промедлив, можно застрять минимум на полчаса, выслушивая жалобы на нелегкое бытие и невнимательность соседей. Дело в том, что фру Сканссон больше всего на свете любит как раз жаловаться, и все, кто знает об этом ее качестве, по возможности старались избегать разговоров с ней. Бритт обиженная на жизнь фру называет «этой бессердечной американкой» и несколько раз пыталась посочувствовать мне из-за такой подруги. На заверения, что Бритт просто стесняется своего плохого шведского, было заявлено:

– Что вы, милая! Вы не знаете этих американцев! Они в принципе не могут смущаться!

– Не все американцы одинаковы…

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com