Цунами - Страница 16

Рад снова покосился на Женю-Джени. Чудный шел у них разговор в центре русского православия.

– Так ты сама еврейка? – догадался он.

– Нет, я не еврейка, – сказала Женя-Джени. – Не полукровка, никто. Просто, если еврей изменит, то сделает это так, что ты об этом даже не догадаешься.

– И что? – вопросил Рад. – Это для тебя так важно? Пусть изменяет, но чтоб не знать?

– Все равно все мужчины полигамны. – Взгляд Жени-Джени был так же пугающе серьезен. – А чего не знаешь – того нет. Кроме того, евреи умеют делать деньги. Я не права?

– Есть и русские, которые умеют делать деньги, – сказал Рад.

– Но у еврея – это наверняка.

Рад услышал в себе то раздражение, которое уже знал по вчерашнему дню, когда сидели с нею у барной стойки и она восхищалась тем наследником обэриутов.

– Я русский, русский, – сказал он. – Все, вопрос исчерпан.

Они уже вышли к центральной площади лавры. Внутри монастырских стен было так же пустынно, как перед ними. За всю дорогу до площади на глаза им попались только несколько человек: старая колодистая женщина в большом черном платке шла под руку с молодой, терпеливо-устало помогающей ей преодолевать путь к намеченной цели, пожилой пухлотелый монах в короткой дубленой куртке поверх рясы, выставив вперед ухо, беседовал с мирянином – молодым жидкобородым, худым человеком в продуваемом, легком пальтишке, подгоняемые морозом, прижимая к груди обеими руками по толстой книге, пролетели куда-то один за другим быстрым шагом трое семинаристов.

Женя-Джени остановилась посередине площади и, поворачиваясь направо, налево, принялась созерцать окружающую застройку.

– Давно я здесь не была, – произнесла она наконец.

– Да, со школы, – подтвердил Рад.

– Откуда ты знаешь? – удивилась она.

– Би-би-си из Лондона передало, – сказал Рад.

– А, я же сама об этом и говорила, – вспомнила Женя-Джени.

– Ну да, ты сказала, а Би-би-си передало. – Раду все так же проще всего было разговаривать с нею, дурачась и насмешничая.

В Троице-Сергиевском соборе, мгновенно сносившем сознание своей приземистостью и лаконичностью линий в эпоху золотоордынской Руси, шла служба. Здесь, внутри, в отличие от улицы, было довольно людно. Но не толпа, вполне свободно, и Рад с Женей-Джени под гудение служившего священника и речитативное пение хора, вдыхая сладковатый запах ладана, обошли всю церковь, поднялись к раке с мощами основателя обители, шестьсот с лишним лет назад вдохновившего княжескую дружину на битву с золотоордынским войском, и постояли над ней. Подумав немного, Рад перекрестился. Кажется, он делал это впервые с той детской дошкольной поры, когда матери отца еще удавалось время от времени водить его в церковь. Периферическим зрением Рад увидел, что Женя-Джени повторила его движения.

– Ты крещеный? – спросила она, когда они отошли от раки.

– Крещеный, – неохотно отозвался Рад. – Ты, я понимаю, тоже?

– Нет, я нет, – сказала Женя-Джени. – У меня отец был большим партийным начальником.

– Чего же ты крестилась?

– А не надо подсматривать, – ответила Женя-Джени.

Раду казалось, она ждет от него новых вопросов, чтобы продолжить разговор, но он больше не стал ее ни о чем спрашивать.

Она вернулась к этому разговору, когда они стояли около ротонды, сооруженной на том месте, где, по преданию, в дни осады монастыря чудесным образом забил родник.

– Ты веришь в такое? – спросила его Женя-Джени. Рад пожал плечами.

– Если не верить, значит, обвинять людей во лжи.

– Но и верить трудно, да?

– Согласен. – Рад кивнул. Ему неожиданно понравилось, как Женя-Джени развила его ответ. И захотелось подхватить ее мысль. – Вера ведь, в принципе, – сказал он, – основывается на знании. Но знание, в свою очередь, тоже требует веры. Вроде бы парадокс? Ничего подобного. Вот они, люди, что сидели здесь в осаде, видели этот родник, пользовались им, он их спас. Осада закончилась – родник иссяк. Скажи им, что родника не было, – они поверят? Нет, они будут верить своему знанию. Но мы, не видевшие родника, этого знания лишены. Отсюда наши сомнения. Единственный способ развеять их – вера. Мы должны верить тем людям, нашим предкам. Поверим – обретем знание. Укрепимся в сомнении – утратим веру.

– Иначе говоря, для веры в Бога нужны чудеса. Так? – спросила Женя-Джени.

Она очень точно сформулировала суть его слов. Хотя именно этого слова – «чудо» – он ни разу не произнес.

– Чудо нужно суметь увидеть. Постичь его. – Нереализованная мечта стоять на кафедре с аспидом доски за спиной, рассказывать многоглазой аудитории перед собой о таинстве математического выражения мира властно подхватила его, и он воспарил на ее крыльях в небо. – Вот, предположим, математика. Я думаю, не случайно многие великие умы, занимаясь ею, приходили к Богу. А пифагорейцы так прямо поклонялись числу. Ведь что такое число? Вроде бы то, чего в мире не существует. Что человек выдумал для удобства жизни. Пять пальцев, десять пальцев, двадцать пальцев. Чтобы вести счет. А на самом деле в числе – весь мир. Через число можно выразить все сущее – только выведи формулу. Разве не чудо? Что такое золотое сечение, знаешь?

Женя-Джени смотрела на него с выражением восхищенного интереса на лице.

– Ты спрашиваешь искусствоведа? Без золотого сечения что в архитектуре, что в живописи – никуда. Сообщить тебе, кто автор термина? Леонардо да Винчи.

Шпилька, отпущенная ею, была невинна, и Рад оставил ее без внимания.

– В музыке, между прочим, – подхватил он замечание Жени-Джени, – законы гармонии тоже описываются золотым сечением. А что такое золотое сечение? Пропорция! Соотношение величин. А всякое соотношение – это числа. И что же получается? Получается, правы были пифагорейцы, утверждая, что число – основа всего сущего. Разве это не чудо? А уж видя такое чудо, я готов поверить и в чудо родника.

– Но в начале было слово, – сказала Женя-Джени. Утвердительная интонация в ее реплике мешалась пополам с вопросительной.

Рад на мгновение задумался. Он не видел, как сопрячь эти понятия – число и слово. Во всяком случае, вот так с лету.

– Ну что… это ведь, скорее, метафора, – проговорил он потом.

– Слово – это приказ, а число – его исполнение, – выдала Женя-Джени.

Рад поглядел на нее с изумлением. Это было неплохо сказано. Ему стало стыдно за то раздражение, которое посетило его, когда шли от монастырских ворот. Что из того, что ее так заботил вопрос национальности мужа. Какое ему было дело до ее бзиков. Как и до ее эстетических взглядов. Ну нравился ей этот наследник обэриутов и нравился. Не ей одной.

Впрочем, он тут же осадил себя в своих чувствах. Пробка она или наоборот, в конце концов, ему не было дела и до этого. Что еще ему требовалось от нее, кроме того, что он получил? Надо полагать, и она получила от него все, на что рассчитывала.

– Что ж, пора и в ресторан, – сказал он. – Вкусили пищи духовной, время и для обычной.

Ресторан назывался «Русский дворик». Рад не имел понятия, что это за ресторан. Но другого он здесь просто не знал. Ресторан находился в двух шагах от примонастырской площади, где они оставили «сузуки», на другой стороне дороги, каждый раз, бывая в городе, Рад проходил и проезжал мимо него, и вывеска «Русский дворик» сделалась для глаза такой же неотъемлемой частью здешнего городского пейзажа, как сложенные из красного кирпича монастырские стены и башни.

– Вполне мило, – оценила Женя-Джени, усаживаясь за стол и оглядывая зал.

Наверное, только этим словом и можно было выразить впечатление от ресторана; замечательный, роскошный, оригинальный – все подобные эпитеты тут не подходили: простенький небольшой зал на десяток тесно друг к другу стоящих столов, – скромное заведение для удовлетворения физической потребности организма в пище.

Рад заказал салат из морепродуктов и морскую форель холодного копчения на закуску, стерляжью уху на первое, севрюгу на горячее – таково было желание Жени-Джени. «Устроим рыбный день!» – возжелала она. Цены в меню, несмотря на скромность заведения, были совершенно бесстыдные, Раду хотелось зажмуриться и не видеть их, но куда было деться? – пришлось заказать.