Цунами - Страница 11

– Вы тоже где-то финансовым директором? – спросила прелестница, когда Рад подтвердил ей, что он как Серж.

Рад, глядя на нее, усмешливо прищурился. Девушка, видимо, полагала, что знание высшей математики гарантированно открывает путь в топ-менеджмент.

– Нет, – сказал он, – я не финансовый директор. Я… – он замялся и неожиданно сам для себя проговорил: – Я человек-невидимка.

Прелестница сочла его откровение за намек довольно тривиального содержания.

– В смысле, вы… разведчик? Шпион?! – вопросила она с чувством прикосновения уже к настоящей тайне.

Рад между тем справился с нахлынувшей было на него откровенностью. Причиной которой было, конечно, действие мартини, выпитого им в изрядном количестве, – утреннее перевозбуждение из-за этого происшествия с баскеривильей все дребезжало где-то в глубине провисшей струной и требовало сброса. Да плюс ко всему эта черноволосая галеристка так ему нравилась.

– Да, я японский шпион штабс-капитан Рыбников, – сказал он.

Прелестница, однако, если и читала Куприна, рассказа с таким героем не помнила.

– Нет, правда. – разочарованно протянула она.

– Да, в самом деле. Ошибочка, – поправился Рад. – Наверное, я все же из Интеллидженс-сервис. Лоуренс Аравийский.

Джеймса Бонда первой трети минувшего века прелестница тоже не знала.

– Вы шутите, – догадалась она. – Не хотите расшифровываться. Это правильно. Хотя я знаю одного вашей профессии – он так не конспирируется. Я даже имя его знаю.

– Это не настоящее имя, – с апломбом ответствовал Рад, поддерживая в глазах прелестницы свой неожиданный имидж агента спецслужб.

– Ничего подобного, – парировала прелестница. – Самое настоящее. Я всю его семью знаю.

– Значит, и вся семья ненастоящая, – сказал Рад.

– Очень даже настоящая. – В голосе прелестницы прозвучал некий вызов. – Мой отец с его отцом уже четверть века дружат.

– А вы с моим коллегой вместе еще пекли куличи впесочнице.

– Нет, он меня старше. На десять лет. Ему, – прелестница, откинувшись на стуле вбок, посмотрела на Рада оценивающим взглядом. – Ему примерно, как вам. Просто наша семья дружна с его семьей.

Рада стал утомлять этот уклон в их разговоре. Какое ему было дело, кто там с кем дружит и сколько лет.

– И как, значит, его зовут, вашего Штирлица? – спросил он, однако, не видя способа закрыть тему.

– А вот не скажу! – дразняще ответила прелестница. – Вы не говорите, и я не скажу.

– Давайте еще мартини, – сказал Рад, беря со стойки перед собой бутылку и свинчивая с горлышка крышку. – Непонятно, как русский человек в годы тоталитаризма жил без этого вермута. Я думаю, советская власть рухнула из-за того, что в стране не было мартини.

– Ой, я знаю, кто хотел, тот пил и мартини, и виски, и джин – все. – Прелестница готовно пододвинула свой бокал к Раду. Впрочем, он был почти полон: пила-то она пила, но весьма с умом. – В «Березках» любые напитки были – только заработай туда сертификаты. Заработал – и никаких проблем.

Рад капнул в ее бокал, наполнил бокал себе.

– Проблема, насколько мне известно, состояла именно в том, чтобы заработать.

– Ой, не знаю, – сказала прелестница, забирая от Рада свой мартини. – Я помню, еще совсем маленькая была, у нас этого мартини всегда полный бар стоял.

– Мальчики-девочки, девочки-мальчики, господа! – закричала из противоположного конца гостиной, вскочив с ногами на черное кожаное кресло, Полина.

Она была вся обворожение: чудная, ладная фигурка, чистого рисунка ясное лицо с большими распахнутыми глазами, сияющая улыбка – тут Рад понимал своего бывшего сокурсника, – и так же, как обворожительна, она вся была одна фальшь: фальшивая радость, фальшивая улыбка, фальшивая искренность – тут Рад, глядя на нее, переставал понимать финансового директора крупной трейдинговой компании: неужели он ничего этого не замечал?

– Господа, господа! – В руках у Полины появились хрустальный бокал с ножом, и она позвенела ножом о бокал. – Как вы знаете, с нами сегодня известный художник и поэт, – она назвала имя, – яркий представитель постмодернистского искусства. Он только что вернулся с биеннале в Испании, где получил одну из престижнейших испанских премий, и вот он здесь с нами! Я хочу, чтоб вы его поприветствовали!

– Приветствуем! Ура! Вау! – завопили вокруг – не очень, впрочем, азартно и даже, пожалуй, вяло.

– Еще, еще поприветствуем нашего прославленного мэтра! – потребовала Полина.

– Вау! – в голос заблажила прелестница рядом с Радом, заставив его вздрогнуть.

– Вау-вау, – передразнил он ее, сымитировав собачий лай.

– Нет, ну надо же быть вежливыми, поприветствовать человека, раз просят, – отозвалась прелестница.

– Пусть сначала заслужит наши приветствия, – сказал Рад.

– Он их уже давно заслужил, вы, видимо, просто не в курсе, – с извиняющей снисходительностью произнесла прелестница. – Он один из самых хорошо продаваемых на Западе наших абсурдистов.

– Мне удалось невероятное! – приседая на пружинящей подушке кресла и выстреливая себя вверх, возгласила Полина. – Обычно, как всем известно, – она снова назвала мэтра по имени, – он не читает в салонах своих стихов. Но у нас он согласился это сделать. Просим! – зааплодировав, посмотрела она вниз – на стоящего рядом с креслом наголо остриженного, щетинистобородого сумрачного субъекта в просторных холщовых штанах, похожих на докерские, и шерстяной сине-красно-желтой клетчатой рубашке навыпуск, какие были модны в начале 90-х.

До того, как она прокричала «Просим!», субъект стоял, потупленно глядя в пол, тут он медленным движением, исполненным сосредоточенного достоинства, поднял голову и своим сумрачным взглядом, в котором было то же сосредоточенное достоинство, обвел гостиную.

– Я почитаю, – подтвердил он. Рад непроизвольно фыркнул.

– Сейчас нам почитают, – сказал он.

– Ой, не мешайте! – попросила прелестница.

Она сидела на стуле, вся подавшись в сторону мэтра, готовая, казалось, стать одним большим ухом.

Субъект в докерских штанах сделал отсутствующее выражение лица.

– Стихотворение «Александр Сергеич Пушкин», – объявил он. —