Cosa Nostra история сицилийской мафии - Страница 10

Префект Гвальтерио был весьма откровенен в своих выводах относительно того, сколь удачную возможность расправиться с оппозицией предоставляет появление «маффии». Он предлагал правительству направить на остров войска, чтобы подавить местную преступность и тем самым нанести смертельный удар оппозиции. Министр прислушался к рекомендациям префекта, и 15 ООО солдат почти шесть месяцев пытались разоружить островитян, отловить уклоняющихся от призыва, арестовать беглых преступников и выследить мафию. Подробности этой военной кампании (третьей за несколько лет) для нашего рассказа несущественны; достаточно сказать, что она потерпела неудачу.

Гвальтерио был специалистом в своем деле и отнюдь не отличался буйством фантазии. Ему не пришлось придумывать мафию, чтобы подыскать повод для расправы с оппозицией. Во многом его описание «так называемой маффии» совпадает с описанием в памфлете барона Турризи Колонны. Организованная преступность на острове стала неотъемлемой частью политики. Ошибка — и очень удобная ошибка — Гвальтерио состояла в том, что, по его мнению, все злодеи находились на одном и том же краю политического спектра — оппозиционном. Как показало восстание 1866 года, некоторые важные мафиози, например Антонино Джаммона, распрощались с революционным прошлым и сделались ярыми поборниками порядка.

После доклада Гвальтерио слово «мафия» вошло в обиход и мгновенно превратилось в предмет яростных филологических споров. Одни обозначали этим словом тайную преступную организацию, другие полагали, что за ним скрывается не более чем особая сицилийская форма национальной гордости. Так вышло, что Гвальтерио своим докладом невольно поднял облако пыли вокруг слова «мафия»; это облако было отмечено десятилетие спустя Франкетти и Сонинно, объездившими всю Сицилию, и рассеялось лишь благодаря усилиям судьи Джованни Фальконе.

Дав мафии имя, Гвальтерио внес неоценимый вклад в создание ее образа. С тех пор мафия и прикормленные ею политики часто утверждали, что Сицилию в Италии унижают и представляют искаженно. Правительство, по их словам, «изобрело» мафию как криминальную организацию, чтобы найти повод подвергнуть сицилийцев репрессиям; как видим, перед нами очередной вариант теории «деревенского рыцарства». Одна из причин того, что эти утверждения в минувшие 140 лет были достаточно популярны, заключается в их периодическом соответствии истине: ведь официальные лица постоянно испытывают искушение назвать мафиози всех, кто с ними не соглашается.

Действуя подобным лицемерным образом, итальянское правительство упрочило репутацию мафии. Тем самым Гвальтерио, назвав мафию мафией, стал невольным автором «брендовой стратегии» сицилийского преступного синдиката. После Гвальтерио любые репрессивные меры, оказавшиеся неэффективными против мафии (что бы правительство ни понимало под этим словом), лишь подрывали уважение граждан к власть предержащим и создавали мафии репутацию организации не только хитрой и неуязвимой для преследований, но и более эффективной и даже более «честной», нежели государство.

Минуло больше столетия после доклада Гвальтерио, прежде чем кто-либо потрудился узнать отношение мафии к данному ей имени. Этим любознательным человеком оказался романист Леонардо Шаша, в чьем рассказе «Филология» (1973) два анонимных сицилийца, наших современника, ведут воображаемый диалог о значении слова «мафия». Более образованный из собеседников, по всей видимости политик, при каждом удобном случае демонстрирует свою эрудицию, цитирует противоречащие друг другу словарные статьи из лексиконов, опубликованных на протяжении столетия, и доказывает, что слово «мафия», вероятнее всего, арабского происхождения. При этом с нерешительностью, характерной для «ученого-джентльмена» — его легко представить себе дородным мужчиной под семьдесят в мятом костюме, — он отказывается выбрать главное значение слова.

Его более молодой собеседник рассуждает приземленнее; в сознании читателя возникает образ коренастого человека средних лет с невыразительными чертами лица и в солнцезащитных очках «Ray Вап». Несмотря на уважение, которое он очевидно испытывает к «ученому-джентльмену», этот человек не в силах скрыть свое презрительное отношение к «академическим штучкам». В его интерпретации мафия — нечто вроде клуба мужественных людей, готовых постоять за свои интересы.

В финале выясняется, что оба собеседника, разумеется, мафиози, а их диалог — всего-навсего репетиция на случай, если им придется предстать перед парламентской комиссией. Пожилой замечает, что, пожалуй, готов попросить комиссию разрешить ему сделать небольшой вклад в историю вопроса — «вклад в путаницу, вы же понимаете». Что касается отношения автора рассказа к слову «мафия», то, по мнению Шаша, где-то после 1865 года это слово превратилось для сицилийской мафии в шуточку за государственный счет.

Если источникам, которыми мы располагаем, можно доверять — а в истории тайных обществ наподобие мафии это «если» является непременным условием, — то «секта» возникла в окрестностях Палермо, когда самые жестокие и самые хитроумные бандиты, члены местных «партий», gabellotti, контрабандисты, угонщики скота, смотрители поместий, крестьяне и адвокаты объединились, дабы специализироваться в индустрии насилия и широко использовать на практике методы достижения власти и богатства, опробованные в цитрусовом бизнесе. Эти люди обучили своим методам членов семей и деловых партнеров. Когда они попадали в тюрьму, то приобщали к своему «учению» других заключенных. Когда же итальянское правительство предприняло ряд жестоких и неудачных попыток расправиться с «сектой», она превратилась в мафию. Самое позднее в конце 1870-х годов, как минимум — в Палермо и окрестностях, мафия утвердилась в своих владениях и взялась за дело. Она опиралась на доходы с вымогательства и на покровительство местных политиков, обладала ячейковой структурой, именем и ритуалами, а ее соперником выступало неэффективное и некомпетентное государство.

Труднее всего ответить на вопрос, сколько в то время существовало мафий — одна или множество. Невозможно установить, какие из сицилийских «мафий», упоминаемых в правительственных сообщениях 1860-х и 1870-х годов, являлись независимыми бандами; вполне вероятно, они копировали методы, получившие к тому времени широкую известность, или же рассматривали себя как членов того самого тайного братства, к которому принадлежал босс удиторской мафии Антонино Джаммона. Проблема состоит в том, как истолковывать исторические документы. В официальных бумагах мафия упоминается часто, однако далеко не все, что называется в них мафией, было таковой на деле. Некоторые полицейские чины охотно искажали факты, подгоняя их под «теорию заговора», чтобы политикам было чем стращать своих оппонентов.

Памфлет барона Турризи Колонны является ценным источником информации благодаря тесным связям барона с мафией; и Турризи Колонна пишет лишь об одной «многочисленной секте». Впрочем, его мнение могло основываться на кругозоре, ограниченном окрестностями Палермо, и потому не может считаться решающим для остальной Западной Сицилии. В полицейских рапортах периода 1860–1876 годов перечисляются разные банды, враждовавшие между собой в сицилийских городах и деревнях. Правда, отсюда нельзя сделать вывод о существовании многих мафий: ведь междоусобицы, о которых идет речь, легко могли возникнуть и внутри организации, как доказывают примеры из жизни современной Коза Ностры.

Как бы ни относиться к этим свидетельствам, сам факт их наличия заставляет задаться следующим вопросом: если мафия существовала уже в 1860-е и 1870-е годы и если современные историки располагают подтверждающими это данными, то неужели жившие в те времена не имели этих данных, позволяющих разобраться в том, что такое мафия, и изыскать способы борьбы с нею? К 1877 году в Италии имелись памфлет Турризи Колонны, результаты парламентского расследования восстания 1866 года, работа Франкетти об «индустрии насилия», меморандум доктора Галати, адресованный министру внутренних дел, и многие другие материалы. Почему же никто не сумел воспрепятствовать мафии? Отчасти ответ состоит в том, что у итальянского правительства было в ту пору слишком много иных забот. Но главная причина — куда более постыдного свойства. Год 1876 представляет собой своего рода водораздел: в этом году мафия сделалась неотъемлемой частью итальянской системы управления.