Control your emotions (СИ) - Страница 53

- Не смей.

- …трусливый…

- Хватит!

- …никчемный…

- Замолчи!

- Это твоя вина!

Звук глухого удара. Придушенный дождем звук пощечины.

- Ублюдок.

- Это была не моя вина! – Малфой, казалось, был готов убить её.

- Если бы не ты, Блейза бы не убили!

- Блейза убили из-за тебя!

- Что… – в карих глазах застыла спесь непонимания и лицемерия.

- Его убили из-за тебя. А теперь давай, начинай рыдать и топить всех вокруг в обвинениях.

- Ты врешь.

- Иди, спроси у трупа правду, – он махнул рукой в сторону.

- Как ты можешь…

- Потому что ты не можешь признать очевидного.

После того, как эльф сказала про смерть Блейза, они только и делали, что ссорились. Кричали друг на друга, все трое, словно это был выход. Они трансгрессировали сразу, все вместе, когда насытились ненавистью. Волнение можно было прощупать, смять между пальцев и ощутить на коже это давящее чувство. Нет, она не могла понять и принять это как должное. И вот ведь разница: смерть Рона встретилась сдавленным молчанием и сочувствующим гнилым взглядом, тогда как смерть Блейза ударила по сердцу громом и молнией, в бешеном приступе отгоняя другие эмоции на задний план. Крики были чем-то вроде моральной отдушины, луча надежды на избавление от грехов. Или же просто нервным срывом, одно из двух.

Она каждый день перечитывала газетные вырезки, пересматривала все колдографии в старых альбомах, забранных из школьной библиотеки, но ничего не находила. Отчаяние уже стало верным другом, или, скорее, моральным собутыльником. Это отчаяние било по ушам своим молчанием, своей скудной тишиной. Своей правотой. И Гермиона, даже если бы могла что-то сделать, просто ждала. У неё не было выхода. Это приказ Гарри – ждать его совершеннолетия.

Ей пришло письмо из Министерства Магии обычным летним утром, таким же скучным и серым, как и всегда. Проснувшись по традиции каникул примерно в половине двенадцатого, девушка не спешила вставать. Теплая постель, мягкое одеяло и пуховая подушка – это до сих пор, через месяц после смерти друзей, казалось ей нереальным, чем-то невероятно-божественным. Отвыкшая от такой роскоши, девушка не могла воспринять это как должное, а потому каждый раз, проснувшись, она прижимала к себе одеяло, как плюшевого медведя, и опять зарывалась лицом в подушку. Но не сегодня. Сердитый большой филин, насупившись, уже сотый раз стучал в окно: на улице было холодно, и она закрыла на ночь ставни. После двух минут шебуршания и сражения с задвижкой, Гермиона, наконец, открыла окно, пуская сову внутрь. Горделивая птица не переступила карниза, а просто протянула волшебнице лапку, к которой было привязано письмо. Конверт, оказавшись «на свободе», взлетел в воздух и заговорил голосом Кингсли.

«Гермиона, мы узнали, что с вами произошло. Молли очень просит вас с Гарри приехать к ней, но делать этого нельзя до дня рождения Гарри. Если ты уверена, что слежки за тобой нет, отправь ответ. В Министерстве полно шпионов и агентов Сама-Знаешь-Кого, мы не можем рисковать, подвергая ваши жизни опасности. У Грозного Глаза есть план, расскажу при встрече. Тело Рона раскопали и перенесли на магическое кладбище в Годриковой впадине. Прими мои соболезнования. С уважением, Кингсли Бруствер.

P.S. Такое же письмо получил и Гарри, но мы оба знаем его характер, так что тебе надо как можно быстрее встретиться с ним».

Конверт умолк и почти невесомо приземлился на руки Гермионе. Девушка ещё раз перечитала письмо, вчитываясь в каждую строчку, использовала магию – а вдруг там зашифровано что-то ещё – пыталась найти ещё какую-нибудь зацепку, чтобы понять, есть ли тайный смысл в этих словах. Но перечитывая по новой послание от мужчины, она убеждалась, что тайного смысла нет. А раз так, значит надо срочно ехать к другу, потому что, зная его нрав, можно было предположить, что Гарри уже стоит на пороге и сосредотачивается на трансгрессии.

Узкая, освещенная луной тропа. Тихий и спокойный распев легкого ветра. Вдоль тропы шли слева низкие кусты дикой ежевики, а справа – высокая ухоженная живая изгородь. Над выложенной камнями дорожкой лунный свет пробивается сквозь густые ветви деревьев. Путь то ярко виден, то скрыт в тени. Тропа поворачивает направо, к широкой подъездной дорожке. Живая изгородь, поворачивающая вместе с каменистой тропинкой, резко обрывается у высоких кованых ворот. Любой звук отсюда и до самого крыльца теперь заглушается густыми дорожками тиса по обе стороны. В конце прямой дорожки из темноты показывается большой дом с мерцающим светом в первых этажах. Кованые решетки на двух крайних окнах, отделка из серого и коричневого камня, блеклые витражи в рамах на втором этаже. Гравий у тисовой изгороди, изворачиваясь, ведет к фонтану.

Драко ненавидел это место. Это место, этот прекрасный особняк – его дом, его палата смертника. Конечно, он знал, что когда-нибудь ему надо будет сюда вернуться. Но не так скоро. И не с такой целью. Сидеть, ждать, молчать. Смерть Блейза обрушилась на него непонятной волной. Ужасное щемящее чувство в груди, от которого щипало в носу и глаза становились слишком влажными. Малфой-мэнор никогда не мог стать родным для Драко, слишком много дурных воспоминаний. Разве что, одна маленькая комнатка на третьем этаже. Там Драко провел большую часть своей нешкольной жизни. Забавно, это кажется таким далеким и забытым, хотя было совсем недавно. Он помнил, как мама – ещё молодая и счастливая – приносила ему поднос с чаем и шоколадными пирожными. Вот так просто, без волшебства. Она никогда не поручала домовикам ничего важного, что касалось её сына. Заботливая и суетливая, такой и должна быть мать. Всегда понимает, не навязывается и может помочь, если это действительно необходимо. Она учила Драко манерам. Не чистокровным заморочкам, а именно манерам: как правильно ходить, как правильно одеваться, как правильно вести себя с девушками. Это было аристократическое воспитание, правильное воспитание. А вот у отца были другие понятия о воспитании. Люциус Малфой был слишком дотошен и кропотлив в понятии «аристократия». Ему были чужды забота, понимание и доброта. Вечно строгий тон, грубый, несдержанный нрав. Он мог ударить просто так, без причины. Всегда запирается у себя в кабинете, проводит часы у себя за столом, роясь в бумагах. Создавалось такое ощущение, что он каждую минуту переписывает свое завещание, высоконравственный ублюдок. Но не сейчас. Сейчас на лице отца было высечено Непростительным клеймо о том, что он трус. Без вариантов, Темный Лорд применял Круциатус к Люциусу. И, несомненно, много раз, и это не может не радовать Драко. Отдача наступает всегда, так или иначе. Люциус мучил сына, Волан-де-Морт мучил Люциуса. Все возвращается, не так ли?

- Ты хотел поговорить со мной?

Драко без стука зашел в кабинет отца. И не смог не заметить, что тот поспешно спрятал что-то в низкий шкафчик возле стола. Сузив глаза, парень с усмешкой наблюдал за тем, как Люциус, как ни в чем не бывало, поправляет манжеты белоснежной, как всегда, рубашки, негромко кашляет, словно показывая манеры, и жестом приглашает Драко войти. Ой, да плевать, парень уже вошел и самодовольно плюхнулся в кресло. Да, он очень изменился за этот год.

- Я хотел поговорить с тобой, – демонстрируя свою власть, отчеканил Малфой-старший.

- И о чем же? – Драко саркастично ухмыльнулся.

Мужчина недовольно изогнул бровь, хмыкнул, окинув сына оценивающим взглядом, и встал со стула. Он обошел стол, скользя пальцами по столешнице, и стал у парня за спиной.

- О твоей жизни, Драко, – холодный голос был лживо-нежен.

- О чем? – удивленно переспросил слизеринец.

- О твоей жизни, – набирая побольше воздуха в грудь, повторил он. – Ты предал нас и наш род, ты опозорил нашу семью, сбежав с грязнокровкой…

Малфой резко почувствовал боль, острую боль в затылке. Тупой удар по голове чем-то тяжелым, да так сильно, что парень рухнул с кресла, упав на колени.

- И я не хочу, чтобы это повторилось, – ставя статуэтку, кованную из стали, обратно на стол, спокойно продолжал Люциус. – Ты больше не будешь видеться с ней и со своими друзьями, ты понял меня?