Цитадель утраченных лет - Страница 8

— К каким воротам? — выкрикнул Фенн.

— Туда, — ответил Малех. — К воротам Пустыни.

Поднятая ветром пыль закрыла все кругом. Они быстро шагали, опустив головы. Храм и скалы едва угадывались за пылевой завесой. Солдат видно не было. Они прошли краем рыночной площади, пустынной, если не считать нескольких человек, которые спали прямо на земле рядом со стойлами. Позади рынка виднелись склады и караван-сараи, находившиеся перед самыми воротами Пустыни. Сразу же за стенами караван-сараев были загоны для лошадей. Там находилось не менее пятидесяти лошадок — косматых созданий, терпеливо стоящих, отвернув головы от пыльного ветра. Еще здесь было с полдюжины оседланных коней — крепких, с шелковистой шерсткой, привязанных отдельно.

— А вот и наши скакуны, — сказал Фенн.

— Это лошади новчей, — предупредил Малех. — Они не любят всадников-людей, ты с ними намаешься…

— Не беспокойся, справлюсь, — выдохнул Фенн. — Но сперва я хочу взглянуть на ворота.

Фенн высунул голову из-за края загона. Он увидел улицу, глубокую, точно русло пересохшей реки, караульные будки по обе стороны ворот и дальше — дорогу, которая вела через холмы в пустыню, на свободу. Дюжина новчей-солдат охраняла ворота, их большие гладкошерстые лошади стояли, преграждая путь.

— Нам сквозь них не прорваться! — воскликнул Малех. — Безнадежно…

Глаза Фенна загорелись сатанинским огнем. Он сказал Арике:

— Дай мне твой кинжал. А теперь вы оба садитесь верхом и держите лошадь для меня.

Арика взглянула на него. Затем дала ему нож. Они с Малехом прокрались к ту часть загона, где привязаны были оседланные скакуны новчей. Фенн подскочил к воротам и бесшумно убрал засов. Затем прошел между косматыми лошадками в дальний конец. И вдруг провел острием кинжала по бедру ближайшей лошади, оставив длинную неглубокую царапину. Лошадь отпрыгнула, заржав от боли и страха. Фенн царапнул кинжалом другую. Она тоже заржала. И тут все косматое стадо беспокойно завертелось, испуганное криками и запахом крови. Внезапно закричал Фенн, завыл по-волчьи, пронзительно, будто оборотень, и бросился на табун, подняв окровавленный кинжал. И тогда-то лошади вырвались из загона. Дорога перед ними была только одна. Они понеслись по ней, гремя копытами и поднимая тучи пыли, — пятьдесят лошадей, скачущих в панике к воротам Пустыни.

Новчи бессильны были против этой яростной атаки. Она оказалась слишком внезапной. Новчам не хватило времени даже на то, чтобы убежать. Одичавший табун сокрушил их, разметал стражу и увлек жеребцов стражников вместе с собой.

И буквально по пятам взбесившегося табуна, словно они были его продолжением, вырвались из города Фенн, Малех и Арика. Фенн сражался с лошадью новчей с того момента, как оседлал ее, и только то, что и она была в панике, не давало ей возможности сбросить всадника.

— Мечи! — крикнул Фенн Малеху. — Взять мечи!

Впереди, в воротах, валялись искалеченные, поросшие шерстью тела новчей-солдат, смятых табуном. Оружие, которое лежало рядом, пригодилось бы, но Фенн не осмелился бы сейчас испытывать своего жеребца.

Малех услыхал его и с кошачьей ловкостью направил своего коня достаточно близко, чтобы подобрать два меча.

— Солдаты! — предупреждающе крикнула Арика.

С полдюжины новчей выехало за ними из загона. Фенн рассмеялся, поймав меч, который кинул ему Малех, и ударил свою непокорную лошадь рукояткой меча.

— У нас их скакуны — пусть догонят!

И они галопом понеслись по дороге. Передовая часть табуна уже скрылась из глаз, чтобы, выбившись из сил, остановиться у какой-нибудь деревушки. Дорога превратилась в тропу, вьющуюся среди холмов. Вокруг раскинулась унылая местность. Медное солнце пылало в медном небе, озаряя бесплодную рыжеватую землю.

— Отсюда далеко до Великой Тьмы… И Рам Син погонится за нами. Он на край света пойдет, чтобы отыскать Цитадель.

Они оставили караванную тропу и поскакали напрямик через пустыню. Проводника у них не было. Разве что Малех вспоминал болтовню погонщиков, которую слышал на рынке.

— Где и как далеко обитают племена изгнанников, я понятия не имею, — сказал он Фенну. — Но это где-то в том направлении, против солнца. — Он указал на протянувшуюся по пескам собственную тень.

Фенн спросил:

— Откуда ты знаешь, что эти люди нам по могут?

— Все они в свое время пострадали от новчей. Любой человек так или иначе пострадал. А найти Цитадель… О да, они помогут.

Фенн взглянул на безжизненные пески и сказал:

— Поскорее бы их найти, этих изгнанников.

Они поехали дальше, держась так, чтобы тени их были впереди, и без устали погоняя лошадей. Фенн ехал молча, погруженный в собственные мысли. Сражение с лошадью закончилось для Фенна победой. И теперь, после такой пробы сил, он получил возможность узнать о себе больше. Он размышлял о вещах, о которых они говорили с Малехом и Арикой, о решении, которое принял так скоро и столь убежденно. Он не испытывал сомнений или колебаний. Все, что было у него в мыслях, лишь зрело и прояснялось. В городе он чувствовал себя выбитым из колеи, измученным пустотой в памяти, злым на весь свет, которого был не в силах осмыслить. Здесь, где свободу его не стесняли стены домов, он снова мог думать. Он еще не знал, кто он, откуда прибыл и как. У него было ощущение, что едва он попадет в Нью-Йорк, как все вспомнит. Но если даже и нет, он помнил другое: мир до темной звезды и новчей, гордость и отвагу людей, которые выстроили Цитадель, чтобы знание не погибло на Земле.

В ней заключено все прошлое человека, — говорили они, — и будет заключено его будущее. Цитадель будет стоять вечно, как вызов человека надвигающейся тьме.

Люди выстроили ее, и она должна принадлежать людям. Фенна охватил глубокий гнев на Рам Сина, который пытается украсть знание, ему не принадлежащее, — человеческое знание, чтобы использовать его против человечества. Ненависть Фенна, точно башня, вздымалась над всем остальным, ненависть к новчам. Даже — над его страстным желанием вспомнить себя.

Он смотрел, смотрел вперед, через пустыню, и думал: «Когда-то эта земля была зеленой, и люди жили на ней и были свободны. И да будет так вновь!» Он улыбнулся Арике и погнал свою лошадь чуть быстрее, желая сократить насколько можно расстояние между собой и своей целью.

Здесь не было храмового гонга, возвещавшего приход дня и ночи. Сердитое солнце неустанно пылало в небе. Свирепый ветер хлестал путников, и облака пыли, красной и ржавой, катились по земле. И отсутствовало время. Путников мучили голод и жажда, и снова и снова останавливали они лошадей, чтобы дать им отдых и поспать самим. Они успели переночевать дважды, когда Фенн, оглянувшись, увидел вдали тучу пыли, явно поднятую не ветром. Он сказал:

— Рам Син.

Малех кивнул:

— У них есть запасные лошади, пища и вода. Они гонят как бешеные. И к тому же новчи сильнее людей.

Фенн скорчил гримасу. Он повел своих спутников прихотливыми путями, путая след: то по голому камню, то по рыхлым пескам, где ветер скоро задувал отпечатки копыт. И на время отдаленное облако пыли пропало.

Но Малех сказал:

— Они знают, в какую сторону мы едем. Они будут гнаться за нами, и не видя следов. И помни, Рам Син — новч, да еще и жрец. Он может проникнуть в наш мозг достаточно глубоко, чтобы выяснить, куда мы направляемся.

Губы Фенна сжались. Он ничего не сказал, и они поскакали дальше, через бесплодные земли. Голод больно грыз их изнутри и почти довел до агонии, но клыки его были ничто по сравнению с клыками жажды. Великолепные кони начали спотыкаться. Арика ехала, вся поникнув, и постоянно молчала. Мужчины были не лучше. Во время редких передышек Фенн спешивался и копал везде, где замечал хоть какие-то признаки жизни, — в ложбине или пересохшем русле, поросшем чахлой травой. Иногда удавалось добыть несколько капель грязной воды, чтобы сохранять жизнь.

Они остановились на ночлег в третий раз. Фенн сидел, озирая пустыню покрасневшими глазами, размышляя о Цитадели и чувствуя железную решимость не умирать. Облако пыли вновь появилось на горизонте. Он выругался и вскочил, чтобы разбудить остальных. Они опять тронулись в путь. Ветер дул, не унимаясь, и вдруг конь Фенна поднял голову и фыркнул, рванувшись в сторону. Два других скакуна захрапели и тоже начали предпринимать усиленные попытки свернуть с дороги. Казалось, животных охватило что-то вроде безумия. Их тяжелый шаг перешел в какой-то странный неуклюжий галоп.