Цитадель песков - Страница 1

Старики в шемском селении Мухабад помнили еще то время, когда Дикие Пески не подступали к стенам Асгалуна. Но с годами таких стариков становилось все меньше и меньше… Селение давно уже было захлестнуто неумолимой пустыней. Там, где некогда бежали веселые речки, теперь оставались лишь пересохшие русла с растрескавшимся под палящим солнцем дном.

Песок поглотил несколько малых городов и селений, расположенных к северу от Мухабада. Пустыня сгладила всякие следы пребывания человека. К несчастью, источником жизни в этих городах были небольшие, но достаточно полноводные речки. Теперь, когда они пересохли и надежды на их «воскрешение» уже не осталось, люди покинули свои дома и перебрались южнее — в Асгалун, либо западнее — в Эрук.

А Мухабад выжил. Здесь имелось несколько колодцев, питавшихся артезианской водой. Люди продолжали сеять злаки, орошая свои поля драгоценной влагой. Южнее еще сохранились пастбища, и там паслись немногочисленные стада мухабадцев — коровы, овцы.

И все же с каждым годом климат становился все суровее, пески — все обильнее, а людей в селении — все меньше.

Напрасно пытались старейшины во главе с премудрым Диайе задабривать богов — те, казалось, не слышали людских просьб. И хотя священная Кобра — посредник между селянами и божественной Змеей, обвивающей Вселенную,— каждый день появлялась возле миски с молоком, которую наполняли для нее старцы, милостей от божества селяне так и не дождались.

Веру в божественную Змею принес в Мухабад странствующий жрец. Он явился на закате — облаченный в оранжевое, босой, дочерна загорелый, иссушенный ветрами и солнцем человек с длинной седой бородой. В руках он нес змею. Он сказал, что все селения, лежащие к северу от Муха-бада, прогнали его — и потому будут обречены на вымирание. С горящими сухими глазами заклинал он мухабадцев выслушать его, принять его веру, приютить у себя священную Кобру — иначе и Мухабад постигнет та же участь.

Жрец нашел себе приют в Мухабаде он сбыл стар и болен. Вскоре он умер. Кобра поселилась между корней огромного платана, росшего неподалеку от колодца. А спустя недолгое время пыльная буря сокрушила одно из селений, что изгнало жреца в оранжевом. Так начало сбываться его предсказание…

* * *

На рассвете в Мухабад явился всадник. Он сидел на верблюде, покрытом пылью. Судя по всему, он проделал долгий путь по пескам, прежде чем нашел это селение — единственный островок жизни среди бесконечных песчаных дюн и брошенных мертвых городов.

Однако, несмотря на усталость, всадник не выглядел изможденным. Его одеяние — белоснежный бурнус, шелковый платок, обернутый вокруг головы и закрывающий рот и подбородок, остроносые красные сапоги из хорошо выделанной кожи — казалось щегольским и нарядным. Ясные светлые глаза, выделявшиеся на загорелой коже, смотрели поверх платка холодно и испытующе.

Осанка молодого человека оставалась горделивой, походка — легкой, когда он спрыгнул со спины верблюда и не спеша пошел по единственной улице селения. Справа и слева от него тянулись низкие глинобитные дома. Наполовину рухнувший забор позволял заглянуть во двор и увидеть там засохшее дерево, разложенное для вяления темное мясо, нарезанное на тонкие длинные полоски, и очень тощую собаку, бесцельно бродившую по двору с поджатым хвостом.

Всадник удостоил эту жалкую картину лишь мимолетным взглядом и тотчас же отвернулся. Он искал нечто более драгоценное, нежели картинки из жизни обнищавших сельчан: он искал воду.

Колодец располагался в самом центре Мухабада. Священная Кобра спала, спрятавшись в глубокую нору между корней старого платана.

При виде колодца, несомненно, полного свежей прозрачной воды, всадник на миг утратил самообладание. Глаза его расширились, руки непроизвольно сжали поводья. И все же он не стал нарушать обычаев, принятых в этих безводных районах. Вместо того, чтобы броситься к колодцу сломя голову и спешно утолить жажду, всадник уселся на один из корней платана и принялся ждать, Видно было, что ждать ему приходилось часто и подолгу. Солнце успело подняться довольно высоко, а он так и не сменил позы,

Постепенно к платану под ходили жители Мухабада. Они молча рассматривали чужака, явившегося к ним из пустыни, но не решались заговорить с ним.

Он молчал. Солнце играло на рубинах, украшавших эфес его тонкой сабли. Два кинжала были заткнуты за широкий шарф, обвивавший тонкую талию незнакомца, а к седлу был приторочен хороший роговой лук. Внушительное вооружение внушало к себе почтение и заставляло любопытствующих держаться от чужака подальше.

Наконец премудрый Диайе решился нарушить общий «заговор молчания». Шагая широким хозяйским шагом, он приблизился к чужаку, несколько секунд рассматривал его в упор, щуря темные глаза, тонущие в морщинках, после чего заговорил: — Привет тебе, путник из пустыни. Незнакомец поднял голову и встал, желая приветствовать старейшину.

—– Рад видеть и слышать тебя, мудрейший,— вежливо ответил он. Голос у незнакомца оказался высокий, с звенящей медной нотой, немного хрипловатый — от песка и долгого молчания.

— Ты проделал долгий путь по пескам, как я погляжу,— продолжал Диайе.

— Это не укрылось от твоих зорких глаз, мудрейший,— тотчас отозвался путник.

— Немногие решаются на подобный путь.

— И правильно делают,— усмехнулся чужак.— Мне пришлось нелегко.

— Мы так и подумали, глядя на тебя.— Диайе запустил в бороду смуглые сморщенные пальцы и, казалось, призадумался о чем-то далеком. Затем он очнулся от задумчивости и посмотрел незнакомцу прямо в лицо.— Сдается мне, странник, что тебя одолевает жажда.

— Дивлюсь зоркости твоих очей, мудрейший.— На этот раз в тоне незнакомца явственно прозвучала ирония. Однако он продолжал стоять совершенно спокойно и сохранял полную непринужденность.

— Если ты пожелаешь, мы предложили бы тебе воду из нашего колодца.

Мухабадцы медленно окружали незнакомца. Тот бросил на них быстрый взгляд через плечо и поежился: казалось, растущая толпа угнетает его. Рука чужака — тонкая, в серебряных с бирюзой перстнях — непроизвольно потянулась к сабле и лишь в последний момент отдернулась.

— Я с радостью принял бы ваш дар,— сказал он с полупоклоном.

— В таком случае, будь нашим гостем,— торжественно провозгласил Диайе.— Клянусь Коброй!

Человек, не побоявшийся Великих Песков, достоин глотка хрустальной воды из мухабадских колодцев!

Вокруг одобрительно загудели. Раздались рукоплескания.

Незнакомец медленно поднял руки к платку, закрывавшему его лицо, и снял его. По толпе пробежал легкий вздох изумления: открылось молодое безбородое лицо, привлекательное, почти нежное. На виске лежала, выбившись из-под платка, огненно-рыжая прядь.

— Я, Соня Огненная Грива, благодарю тебя за предложенное гостеприимство и с радостью принимаю воду из мухабадских колодцев! — звонко проговорил незнакомец.

— Женщина! — Диайе не сумел удержаться от удивленного возгласа.

Рыжеволосая женщина рассмеялась.

— Ты думал, мудрейший, что проделать подобный путь под силу лишь мужчине?

Диайе не ответил. Он был слишком потрясен.

Пока Соня пила воду и пойла своего усталого верблюда/зеваки продолжали глазеть на нее. Несколько человек остались любопытствовать и после, когда толпа разошлась, шумно обсуждая случившееся и гадая — кто могла быть эта таинственная женщина, которая не побоялась пересечь пустыню в одиночку.

Соня блаженно растянулась в тени платана. Кто-то из мухабадских женщин принес ей лепешку, и теперь, утолив и жажду, и голод, она наслаждалась покоем.

Неожиданно она почувствовала, что кто-то стоит рядом и пристально смотрит на нее. Приподнявшись на локте, Соня повернулась в сторону непрошеного соглядатая.

Это был высокий, стройный человек лет сорока, одетый в простую одежду местного жителя. У него было смуглое лицо, тонкий нос с горбинкой, большие влажные глаза. Гордая осанка этого человека странно не гармонировала с его обликом простолюдина.