Циолковский - Страница 84
Человек и его мозг — тоже материя, требующая ответа на вопрос: зачем всё это? Зачем существует мир, Вселенная, Космос? Зачем? Зачем? Вот первейший философский вопрос! (…) Глубокое познание строения материи нам пока недоступно. Но некогда наступит переломный момент, когда человечество приблизится к этому «эзотерическому» знанию, тогда и подойдет вплотную к вопросу «Зачем?». Но для этого должны пройти целые космические эры.
Человек или другое высшее существо и его воля есть только проявление воли Вселенной.
Человек (…) отражает Вселенную хоть и неполно, но правильно.
Человек окружен иллюзиями.
Человек, по ограниченности своего разума, не может ясно представить себе связь между своими неверными или грешными поступками и последующим возмездием в этой жизни. Поэтому он не знает, что зло, которое он испытывает в жизни, нередко есть результат его предыдущих неверных шагов. Наказание преследует человека за грехи не только в будущей жизни, но и в этой.
Человеку лучше не знать некоторых истин или, по крайней мере, не углубляться в них. Впрочем, есть другие идеи, которые, несмотря на ужас первых, заставляют жить и даже очень хранить жизнь.
Человеческая мысль (…) не признает никаких запретов и преград и не читает ярлыков, которые невежды навесили на языки и головы.
Человечество бессмертно.
Человеком руководит грубый эгоизм короткой земной жизни: хватай что можешь.
Человечество не может жить в шорах, как живет, двигать своею мыслью по указке, ибо человек далеко не машина — и это надо запомнить: человек настраивается природой в определенном тоне, это безусловно мажорный тон, требовательный тон, а не мольба о помиловании.
Человечество не останется вечно на Земле, но в погоне за светом и пространством сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а затем завоюет себе все околосолнечное пространство.
Чем больше будет людей и чем они будут совершеннее, тем возможнее появление гениев и разрешение этих задач. Значит, распространение рода совершенных существ также является одним из стремлений общественной жизни.
Через несколько десятков тысяч лет на Земле останутся только высшие представители человечества и полезнейшие для него растения.
Честолюбие и власть развращают человека.
Честь для меня дороже всего, даже успеха.
Что будет — самый передовой, самый ученый, самый смелый ум теперешнего человека предвидеть не в состоянии.
Чтобы узнать судьбу атома, мы должны узнать судьбу Вселенной. Она же отражается в высших человеческих существах и потому им известна.
Что такое человек в природе? Ничто в сравнении с бесконечностью и всё в сравнении с ничем; это середина между ничем и всем. Он бесконечно удален от крайних пунктов: конец и начало вещёй от него бесспорно сокрыты в непроницаемом мраке: он одинаково не способен видеть то ничто, из которого он извлечен, и то бесконечное, которым он поглощен.
Школа — это как раз то, что тормозит открытие истины.
Этика Космоса, т. е. его сознательных существ, состоит в том, чтобы не было нигде страданий.
Я буду рад, если моя работа побудит других к дальнейшему труду.
Я, в сущности, не заслужил ещё в глазах людей то уважение, которое мне выказывают. (…) Люди только чувствуют что-то во мне, как чувствует человек бесчисленность миров.
Я горжусь своей Страной, да, горжусь. И вы (…) должны гордиться Родиной так же, как горжусь ею я.
Я доказываю, что всякая частица (атом) Космоса потенциально жива и составляет основу материи или дух.
Я думаю, что людям всего дороже истина, а не прекрасное заблуждение. Заблуждение не имеет цены.
Я не верю в то, что макромир и микромир — разные миры.
Я не гонюсь за приоритетом, именем или славой. Я знаю, что работал изо всех сил, и счастлив, если моя работа принесла хоть какую-нибудь пользу человечеству.
Я не отрицаю необходимость жестоких переворотов. Они уже потому неизбежны, что существуют.
Я не только признаю заслуги мудрецов, ученых и всех двигателей просвещёния и технического прогресса, но и не знаю, как выразить свой восторг и преклонение перед ними. Я не знаю, как выразить мою ничтожность перед наукой.
Я очень люблю и ценю медицину. (…) Но лечиться все-таки не буду — хочу прожить лишних два-три года.
Я русский и думаю, что читать меня будут прежде всего русские. Надо, чтобы писания мои были понятны большинству. Я этого желаю. Поэтому я стараюсь избегать иностранных слов: особенно латинских и греческих, столь чуждых русскому уху.
Я русский. То, что сделал, делаю и сумею сделать, — всё, всё безраздельно принадлежит России.
Я с ужасом вижу, как во всем мире академии наук превращаются в бакалейные лавочки, где приказчики «чего изволите» называются академиками, людьми заносчивыми, с амбицией, но без собственных идей.
Я сильно отстал в тонкостях математических и других наук, но я имею то, что надо: творческую силу и способность быстрой оценки всяких новых выводов.
Я считаю, что истинная физиология мозга начнется с изучения механизма телепатии.
Я точно уверен в том, что (…) моя (…) мечта — межпланетные путешествия, — мною теоретически обоснованные — превратятся в действительность. Сорок лет я работал над реактивным двигателем и думал, что прогулка на Марс начнется лишь через много сотен лет. Но сроки меняются. Я уверен, что многие из вас будут свидетелями первого заатмосферного путешествия. (…) Герои и смельчаки проложат первые воздушные трассы: Земля — орбита Луны, Земля — орбита Марса и ещё далее: Москва—Луна, Калуга—Марс. [Фонограмма первомайского приветствия]…
Я хочу показать бесконечную сложность Космоса.
III. СКАЗКА, РАССКАЗАННАЯ ЦИОЛКОВСКИМ ВНУКУ АЛЁШЕ[13]
…Неслышно спустилась ночь. Уснули река, камыши, вековые дубы. В небе не мерцали звезды, на земле не мигали огоньки. Черный ворон, которому недавно исполнилось двести лет, сидел на дубовом, словно выкованном из железа, суку и не мигая смотрел на покрытый нетающим снегом утес, а снег едва заметно светился в темноте. Древнему ворону не спалось, не дремалось, он завидовал коршунам и кобчикам, уснувшим в уютных гнездах, и думал свою думу.
Вдруг ворону показалось, что из темных глубин неба вынырнуло что-то живое, стремительное, озарившее мрак жемчужно-серым неярким светом. Неведомое существо опустилось на снежный утес и замерло.
Ворон не мог понять, что это такое. Человек? Нет. Птица? Нет. Кожан с перепончатыми крыльями? Нет. Кто же? Ворон неторопливо снялся с дуба и полетел к утесу. Он помнил, что влево от утеса есть другой, пониже, без снежного покрова, и с него, пожалуй, можно разглядеть загадочное существо. Когда черная птица вцепилась лапами в покрытую лишайниками вершину утеса, ей стал хорошо виден нежданный гость. Существо чем-то напоминало человека, но было красивее, тоньше, мужественнее на вид. Оно излучало неземное свечение, совсем не похожее на свет солнца, луны и огня. Оно сияло как далекая, приглушенная пространством звезда.
Под высоким гордым лбом сверкали три глаза! Розово-красный, как рубин, зеленый, словно изумруд, и синий, будто сапфир.
Черный ворон от удивления и восхищения негромко каркнул.
Существо услышало, пошевелилось, и ворон увидел за его могучими плечами два легких остроконечных крыла, покрытых не то перьями, не то чешуйками. Получеловек-полуптица протянул гибкую трехпалую руку, и сила, схожая с теплым ветром, подхватила ворона и ласково, бережно перенесла на снежный утес.
Ворон оторопел, закрыл глаза, а чудесное существо заговорило:
— Не бойся. Я не причиню тебе зла.
— Откуда тебе известен язык воронов? Даже мудрейшие люди не знают его. Я прожил на земле два столетия, перевидал много, но такого, как ты, встречаю впервые.
— Не удивляйся, я знаю наречие всего существующего на всех обитаемых планетах.
— Разве есть обитаемые планеты кроме Земли? — ещё более поразился ворон.