Цинковые мальчики - Страница 12
– А я на третий год оформляюсь.
– Ты с ума сошла, Баба Яга!
– Это я в Союзе Баба Яга, а тут – Василиса Прекрасная.
Солдаты… Мальчишки… Они сломленные отсюда выходят, им по восемнадцать-девятнадцать лет. Дети. Многое тут увидели. Многое… Как женщина продается за ящик, да где там ящик, за две банки тушенки. Потом этими глазами он будет смотреть на жену. На всех… Им тут испортили зрение. Не надо удивляться, что они себя потом как-то не так ведут в Союзе. Один мой знакомый уже в тюрьме сидит… У них другой опыт. Они привыкли все решать автоматом, силой… Дуканщик продавал арбузы, один арбуз – сто афгашек. Наши солдаты хотели дешевле. Он отказывался. Ах, так! – один взял и расстрелял из автомата все арбузы, целую гору арбузов. Попробуй такому в троллейбусе наступить на ногу или не пропустить в очереди. Попробуй!
Мечтала: вернусь домой, вынесу раскладушку в сад и засну под яблоней. Под яблоками… А теперь боюсь. От многих можно услышать, особенно сейчас, перед выводом наших войск: «Я боюсь возвращаться в Союз». Почему? Очень просто. Мы приедем, а там все изменилось: другая мода за эти два года, другая музыка, другие улицы. Другое отношение к этой войне… Мы будем как белые вороны.
Разыщите меня через год. Дома. Я вам свой адрес оставлю…
– Я настолько верил, что и сейчас не могу с этим расстаться…
И сейчас… Что бы мне ни говорили, что бы я ни читал, каждый раз оставляю себе маленькую лазейку. Срабатывает инстинкт самосохранения. Защита. Перед армией окончил институт физкультуры. Последнюю, дипломную практику проходил в «Артеке», работал вожатым. Там столько раз произносил высокие слова: пионерское слово, пионерское дело… Сейчас глупо звучит… А тогда слезы на глазах…
В военкомате попросил: «Отправьте меня в Афганистан…». Замполит нам читал лекции о международном положении, это он сказал, что мы всего лишь на один час опередили американские «зеленые береты», они уже находились в воздухе. Обидно за свою доверчивость. Нам вдалбливали, вдалбливали и, наконец, вдолбили, что это – «интернациональный долг». До конца дойти никогда не могу… Поставить в своих размышлениях точку… «Сними, – говорю себе, – розовые очки». Уезжал я не в восьмидесятом и не в восемьдесят первом году, а в восемьдесят шестом. Но еще все молчали. В восемьдесят седьмом я уже был в Хосте. Мы взяли одну горку… Семь наших ребят положили… Приехали московские журналисты. Им привезли «зеленых» (Афганская народная армия), якобы это они отбили горку. Афганцы позировали, а наши солдаты в морге лежали…
В Афганистан в «учебке» отбирали самых лучших. Страшно было попасть в Тулу, в Псков или в Кировабад – грязно и душно, а в Афган просились, добивались. Майор Здобин начал нас с Сашей Кривцовым, моим другом, уговаривать, чтобы мы забрали свои рапорты:
– Пусть лучше Синицын погибнет, чем кто-нибудь из вас. На вас государство столько затратило.
Синицын – простой крестьянский парень, тракторист. Я уже с дипломом, Саша учился на факультете германо-романской филологии Кемеровского университета. Он исключительно пел. Играл на фортепиано, скрипке, флейте, гитаре. Музыку сочинял. Рисовал хорошо. Мы жили с ним как братья. На политчасах нам о подвигах рассказывали, о геройстве. Афганистан, утверждали, – та же Испания. И вдруг: «Лучше пусть Синицын погибнет, чем кто-нибудь из вас».
Увидеть войну было интересно с психологической точки зрения. Прежде всего, изучить себя. Меня это привлекало. Расспрашивал знакомых ребят, кто там был. Один, как я теперь соображаю, лапшу нам на уши вешал. У него на груди виднелось крупное пятно, как бы от ожога, буквой «р», он специально носил открытые рубашки, показывал. Сочинял, как они ночью с «вертушек» на горы садились, еще я запомнил, что десантник три секунды – ангел, до раскрытия парашюта, три минуты – орел, пока летит, остальное время – ломовая лошадь. Мы принимали все за чистую монету. Повстречался бы мне сейчас этот Гомер! Таких потом раскусывал с ходу: «Если бы были мозги, то была бы контузия». Другой парень, наоборот, отговаривал:
– Не нужно тебе туда ехать. Это грязь, а не романтика.
Мне не нравилось:
– Ты пробовал? Я тоже хочу попробовать.
Он учил, как остаться живым:
– Выстрелил – откатись на два метра от места, с которого стрелял. Прячь за дувал или за скалу ствол автомата, чтобы не увидели пламя, не засекли. Когда идешь, не пей, не пойдешь. В карауле – не засни, царапай себе лицо, кусай за руку. Десантник бежит сначала, сколько может, а потом, сколько надо.
Отец у меня ученый, мама – инженер. Они с детства воспитывали во мне личность. Я хотел быть личностью… За это… (Смеется.) Меня исключили из октябрят, долго не принимали в пионеры. Дрался за честь. Повязали галстук, я его не снимал, спал с ним. На уроках литературы учительница обрывала:
– Не говори сам, а говори как в книге.
– Я неправильно рассказываю?
– Не так, как в книге…
Как в сказке, где царь все краски не любил, кроме серых. И все в этом царстве-государстве было мышиного цвета.
Сейчас я призываю своих учеников (работаю в школе):
– Учитесь думать, чтобы из вас не сделали очередных дураков. Оловянных солдатиков.
До армии меня учили жить Достоевский и Толстой, в армии – сержанты. Власть у сержантов – неограниченная, три сержанта на взвод.
– Слушай мою команду! Что должен иметь десантник? Повторить!
– Десантник должен иметь наглую морду, железный кулак и ни грамма совести.
– Совесть – это роскошь для десантника. Повторить!
– Совесть – это роскошь для десантника.
– Вы – медсанбат. Медсанбат – белая кость ВДВ (воздушно-десантных войск). Повторить!
Из солдатского письма: «Мама, купи барана и назови Сержантом, приеду домой, убью».
Сам режим забивает сознание, нет сил сопротивляться. С тобой можно сделать все…
В шесть часов утра – подъем. Три раза: подъем – отбой. Встать – лечь.
Три секунды, чтобы построиться на «взлетке» – белый линолеум, белый, чтобы чаще мыть, драить. Сто шестьдесят человек должны соскочить с кроватей и за три секунды построиться. За сорок пять секунд одеться по форме номер три – полная форма, но без ремня и шапки. Как-то один не успел накрутить портянки.
– Разойтись и повторить!
Опять не успел.
– Разойтись и повторить!
Физзарядка. Рукопашный бой: сочетание каратэ, бокса, самбо и боевых приемов против ножа, палки, саперной лопатки, пистолета, автомата. Он – с автоматом, ты – с голыми руками. Ты – с саперной лопаткой, он – с голыми руками. Сто метров «зайчиком» проскакать… На одной ноге… Десять кирпичей сломать кулаком. Заводили на стройку: «Не уйдете, пока не научитесь». Самое трудное – преодолеть себя, не бояться бить.
Пять минут на умывание. Двенадцать краников на сто шестьдесят человек.
– Построились! Разбежались! – Через минуту опять. – Построились! Разбежались!
Утренний осмотр: проверка блях – они должны блестеть, как у кота одно место, белых воротничков, наличия в шапке двух иголок с ниткой.
– Вперед! Шагом марш! На исходную позицию!
За весь день – полчаса свободного времени. После обеда – для письма.
– Рядовой Кривцов, почему сидите и не пишете?
– Я думаю, товарищ сержант.
– Почему тихо отвечаете?
– Я думаю, товарищ сержант.
– Почему не орете, как вас учили орать? Придется потренироваться «на очке».
Тренировать «на очке» – орать в унитаз, отрабатывать командный голос. Сзади сержант, следит, чтобы было гулкое эхо.
Из солдатского словаря:
Отбой – «я люблю тебя, жизнь». Утренний осмотр – «верьте мне, люди». Вечерняя поверка – «их знали в лицо». На губе – «вдали от Родины». Демобилизация – «свет далекой звезды». Поле для тактических занятий – «поле дураков». Посудомойка – «дискотека» (тарелки крутятся, как диски). Замполит – «золушка» (на флоте – пассажир).
– Медсанбат – белая кость ВДВ. Повторить!