Цилиндр - Страница 3

Рита. Скатертью дорожка, идиот!

Выдвигает ящик комода, берет сигареты и спички, зажигает одну сигар е ту для себя, другую для Р о д о ль ф о, своего покойного мужа, который тем вр е менем сел посреди кровати и протирает глаза.

Родольфо (курит с не меньшим наслаждением, чем Рита, ко­торая делает несколько глубоких затяжек, довольная удач­ным финалом; затем берет жену за руку и привлекает к се­бе). Ягодка моя...

Рита. Котик, подожди... (Устремляется к входной двери, не­сколько секунд прислушивается, после чего открывает дверь и выглядывает, снова затворяет, быстро поднимается по ле­стнице и приоткрывает двери балкончика ровно настолько, чтобы просунуть в них голову и оглядеть переулок.)

С правой стороны площадки наверху лестницы появляется, выйдя из с о седней комнаты, мужчина лет шестидесяти с мрачным, неприветливым, болезненным лицом, но крепкий и неплохо сложенный. На нем голубая ма й ка-полурукавка, на которой бросаются в глаза ярко-красные старенькие под­ тяжки, поддерживающие некогда черные брюки, заштопан­ ные на. к о ленях и на заду. Роста мужчина среднего, но со стороны он кажется очень высоким благодаря цилиндру на затылке. Он держится с исключ и тельным достои нством, по­ чти величественно, что поразительным образом согласуется с этим головным убором, столь ко многому обязывающим. Агостино Мускар ъелло — таково его имя—молча подходит к тазу и в ы ливает его содержимое в ведро, берет ведро и кувшин и направляется к двери, откуда он на на­ших глазах появился.

Рита (оглядев переулок, закрывает двери балкончика). Его и след простыл: убежал от греха подальше. (К Агостино.) Из­вините... (Берет банку из-под талька и протягивает ему.) У меня кончился тальк. Большая коробка стоит у вас в комнате.

Агостино приподнимает правую руку и подбородком показы­ вает, что д е лать с банкой; Рита сует ее под мышку Аго­стино, и тот молча, отр е шенный от всего на свете, кроме этой банки, ведра и кувшина, переступ а ет порог вер х ней комнаты. Во входную дверь стучат.

Рита (встревоженная, спрашивает сверху). Кто там?

А н т о н и о (из-за двери). Свои, свои. Откройте.

Рита (быстро подходит к двери, в то время как Родолъфо гасит сигарету, прячет окурок под матрац и ложится, снова изо­бражая из себя покойника). Что вам угодно?

А н т о н и о. Откройте на минуточку.

Рита. Чтобы я открыла, не зная, кто вы такой?

А н т о н и о. Это опять я.

Рита. Имя. Имя, фамилия, род занятий. «Это опять я» ничего не означает.

лет они о. Вы открываете дверь только тогда, когда вам нужно получить десять тысяч лир? А когда вы должны вернуть деньги, вы спрашиваете род занятий?

Рита (открывает и оказывается лицом к лицу с Антонио). Неу­жели ты не видишь, что со мной? Да я с ума схожу —хо­чешь ты это понять или нет?

Антонио. Я ставлю себя на ваше место, мне очень больно за вас, но чего ради я должен терять на этом десять тысяч лир?

Рита. Ты сделал доброе дело.

Антонио. Я не настолько богат, чтобы позволить себе выкла­дывать десять тысяч лир на благотворительные цеди.

Рита. А на подстилку для себя ты их мог потратить, кобель бес­стыжий?

Антонио. По крайней мере я бы выложил их с пользой для здоровья.

Из другой компоты появляется А гости но* с полным кув­ шином, пустым в е дром и коробкой талька. Освободившись от своей ноши, слушает.

Рита. Где лежат деньги, тебе известно. Если ты не трус, можешь просунуть руку и взять их. (Дает ему время обдумать. Ког­да же она видит, что Антонио собирается последовать ее совету, подливает масла в огонь.) Труп еще теплый.

Антонио (оробев). А вы бы не могли сами просунуть руку? (Обращает внимание на человека в цилиндре, который спу­скается по лестнице, преисполненный чувства собственного достоинства. Завороженный этой нелепой фигурой, этим устремленным на него взглядом, выражающим покорность судьбе, подобострастно улыбается Агостино, склоняясь пе­ред ним в благоговейном поклоне.)

Миновав лестницу, Агостино останавливается.

(После секундного замешательства собирается с духом и апеллирует к человеку в цилиндре, решив избрать его судь­ей в споре с Ритой.) Может быть, вы не в курсе дела...

Агостино медленно кивает головой и двусмысленно улыбает­ ся, как бы вн у шая юноше, что не сомневается в своих про­ видческих способностях.

Антонио На десять тысяч лир я живу три дня..

Цилиндр снова медленно покачивается два-три раза.

Десять тысяч лир могут выручить семью .

Агостино (мгновенно раздумывает, хмурится, затем невозму­тимым тоном). Это борьба добра и зла, жестокая победа не­насытной алчности ночной стражи над справедливостью. На­ступит день, когда солнце правды прорвет своими лучами мрачную завесу, развеяв зловоние, каковое тебя окружает.

Антонио (в полном замешательстве). Да... но...

Агостино (берет Антонио за руку и провожает к выходу, не давая ему раскрыть рта). Борьба добра и зла...

Антонио. Я понимаю, но ведь...

Агостино. Наступит день... Прощай, брат, (Закрывает дверь за спиной Антонио, который не заметил, как очутился за по­рогом.) Все в порядке.

Рита. Этот тип вернется.

Агостино. Пусть только попробует: я спущу его со всех лест­ниц, захлопну дверь, а когда он начнет вопить и звать на помощь, я помогу этому нытику подняться и сволоку его в «Скорую помощь».

Родольфо. Цилиндр себя оправдал.

Агостино. Дорогой Родольфо, наши отцы, наши деды, прадеды и еще более далекие предки...

Родольфо. Я понял, продолжайте...

Агостино. Я хочу сказать, что эта шляпа (показывает на ци­линдр) веками оправдывала себя; она выполняет свое назна­чение сегодня, и так будет даже тогда, когда атомный век станет для людей далеким воспоминанием.

Родольфо. По-вашему, первой вещью, которую доставят на Марс или на Луну, будет цилиндр?

Агостино. Первой — нет. С цилиндра не начинают, к нему приходят. А ведь неизвестно еще, как отнесся тогдашний король к изобретателю этой удивительной вещи, когда тот представил ему свой проект. «Ваше величество, извольте взглянуть на этот рисунок».— «Это что, бочонок?» — «Никак нет, ваше величество».— «Кастрюля?» — «И не кастрюля, ва­ше величество».— «Значит, труба?» — «Не угадали, ваше ве­личество». Ничего не попишешь, правители во все времена были чуточку тугодумы. «В таком случае скажи сам, что это за диковинное приспособление, не заставляй меня по­пусту тратить время».— «Ваше величество, это шляпа».— «И ты принес ее мне? Уж не прослышал ли ты часом, будто я не только король, но и шляпнйк? Поди прочь, шут1» — «Успокойтесь, ваше величество. Это шляпа, которая в труд­ную минуту может спасти трон вашего величества,— ведь никогда не знаешь, как обернутся дела. Прежде всего нуж­но сказать, что могущество этой шляпы смогут оценить иск­лючительно люди образованные. Неграмотные сочтут себя недостойными ее и никогда не позволят себе не только но­сить такую шляпу, но даже примерить ее. Эта шляпа в фор­ме цилиндра, ваше величество, будет украшать в торжест­венных случаях головы министров; доктора будут надевать ее, отправляясь на консилиумы; женихи с положением и их близкие будут красоваться в ней во время венчания, чтобы все видели, что брак дело серьезное; без цилиндра не обой­дется ни одна дуэль; похороны важной особы, на которых не увидишь людей в цилиндрах, никогда не будут в глазах толпы пышными похоронами; армия вашего величества удвоится, если на воинов надеть цилиндры, и, наведя ужас на неприятеля, обратит его в бегство». Словом, дорогой Родольфо, этот головной убор столь же вечен, сколь чудодей­ствен. И каждая семья, если ей приходится туго, должна иметь наготове хотя бы одну такую шляпу, висящую до поры до времени на вешалке. Свой цилиндр я берегу как зеницу ока и никогда не расстаюсь с ним, потому что он не однажды выручал меня. На рождество или на пасху заявля­ется, к примеру, почтальон за подарком. Я надеваю цилиндр и говорю: «Милейший, у меня, к сожалению, нет мелочи... зайдите как-нибудь в другой раз». Он отвечает: «Не изволь­те беспокоиться... Счастливого вам рождества, с пасхой вас»,— и уходит. Если я скажу то же самое и при этом у меня на голове будет какая-нибудь другая шляпа или кеп­ка, он не только уйдет с постной рожей, но еще и облает меня про себя... Когда домовладелец приходил, чтобы полу­чить с меня квартплату за несколько месяцев, цилиндр от­лично делал свое дело... Хозяином дома был у нас негра­мотный старик, который вместо подписи ставил крестик... Но как все темные люди, он хотел, чтобы его сын вышел в образованные, и беда грянула, когда вместо отца ко мне пожаловал сынок... Это закон: образованные люди рожда­ются от неграмотных отцов, а неграмотные — от образован­ных. Но мы и грамотеям не дадим себя в обиду. Сколько мы набрали?