Циклогексан (сборник) - Страница 7
Хорошо уже то, что людей в этом мире нет – за исключением Степана, понятно. Меньше проблем. Местные аналоги обезьян имеются, но от них почему-то не произошли даже австралопитеки, не говоря уже о хомо сапиенсах. Крупные хищники с толикой мозгов в головах предпочитают нападать на знакомую добычу. Я для них не знаком, а Степан тем более не добыча. Степана местные ягуары, или кто тут есть, должны бояться сильнее лесного пожара.
Хуже, если тут водятся крупные безмозглые твари. Этим что знакомая добыча, что незнакомая – все едино. Была бы мясистая, а больше им от нее ничего не надо. Вот крокодилы, например… Их слабо интересует оружие жертвы – они все равно вооружены лучше, да еще и бронированы.
До берлоги Степана было рукой подать, но я едва не заблудился. В тропическом лесу бесполезно запоминать приметы – слишком уж быстро он меняется. Тропинки зарастают в считаные дни, упавшие деревья-великаны превращаются в труху за месяц-другой, и лишь реки и скалы, если они есть, остаются в относительной неизменности.
Мокрую насквозь пуховку я запихнул в рюкзак еще в Аэроклубе, а сейчас ощущал желание расстаться с байковой рубашкой – и расстался бы, если бы не боялся мелкой кусачей нечисти. Пот тек с меня градом. Щипал и чесался шрам на шее. Чересчур холодные, обледенелые миры меня не привлекают – это для мазохистов, – но влажные тропики еще хуже. Дышать нечем, и пот течет, и гораздо больше шансов познакомиться со змеями и ядовитыми пауками, чем желательно разумному человеку. Водные миры на первый взгляд симпатичны, но очень уж однообразны. Их разнообразят только тайфуны, да и те все на одно лицо. Вода – везде вода. Пустыни мерзки все до единой. Леса, такие, как у нас в России, еще куда ни шло. Только пусть в них не водятся плотоядные крупнее медведя…
Голодный медведь, впрочем, тоже не подарок. Я вспомнил, что из оружия при мне всего-навсего короткий нож, и заспешил.
Вот и дом Степана – крепкая бревенчатая постройка на холме, круто обрывающемся с трех сторон. Но и с этих сторон – прочный забор с заостренными кольями поверху. С доступной стороны – настоящий частокол, а в нем калитка, открывающаяся, разумеется, наружу и снабженная прочным засовом. Для отпугивания любопытных четвероруких пакостников, для которых засов не проблема, на столбе висит сморщенный труп макаки.
С виду – надежная берлога. А как-то там внутри? Давненько я у Степана не бывал.
Хозяин отсутствовал, что следовало уже из запертого наружного засова. Внутренний дворик зарос ядовито-зеленой травой, и валуном возвышался над нею выбеленный временем череп – по-моему, слоновий, но с четырьмя бивнями. Выполоть траву Степан, разумеется, не удосужился, а упрекни его в лености – похлопает большими голубыми глазами и скажет с недоумением: «Разве я садовник?» Но тропинку к дому протоптал, и на том спасибо.
Я вошел в дом, потрогал шкуры убитых зверей, дважды содрогнулся, представив себе владельцев этих шкур в полной боевой готовности, осмотрел заспиртованного в банке из-под маринованных опят муравья длиннее указательного пальца, ощупал камни очага – холодные, – поворошил пепел и вывел заключение: Степана нет часов десять как минимум. Ушел еще ночью или вечером. Значит, скоро будет. Если только он не отправился в многодневную экспедицию. С него станется. Тогда я его не найду, даже пробовать не стану. Оставлю на банке с муравьем записку и отправлюсь искать Германа. Уж этого-то в дикую местность калачом не заманишь, ему в гуще народа хорошо. А что такое народ? Для Германа народ – это публика.
А пока что – подождать? Ну да. Только это и остается. А время идет. Балыкин сказал: сбор завтра, понимаешь ли, в двадцать два ноль-ноль. То есть уже сегодня. Осталось менее десяти часов. Пожалуй, можно потратить на ожидание час, но не больше…
Во дворе я разложил костерок «шалашиком». Растопка отсырела, и я позаимствовал немного спирта из банки с муравьем-голиафом. Когда огонь разгорелся – нарвал и набросал в костер травы. Покопавшись в барахле, нашел ракетницу и выпалил в небо. Авось Степан увидит. Не ракету, так столб дыма.
На что-нибудь вроде ответного выстрела из Степановой винтовки я не надеялся. Он не станет обозначать свое присутствие, а сначала попытается незаметно выяснить, кто это забрался в его берлогу и ел из его миски. Береженого бог бережет. Не только на нашей Земле есть скользуны.
Мы даже не были первыми…
Прошло минут сорок. Я дымил в небо, подбрасывая в костер то реквизированные в доме дрова, то охапки травы, и поглядывал на калитку в частоколе, надеясь уловить момент, когда она шелохнется и в нее просунется винтовочный ствол. В сельве голосили птицы. По кронам деревьев за частоколом с мерзкими криками носились какие-то комки рыжей шерсти – наверное, местные бездарные приматы, так и не породившие человека. Все бы им по веткам скакать…
Потом совсем рядом оглушительно бабахнуло, и мой дымный костерок разлетелся во все стороны. Картечь.
Я подпрыгнул.
– Стой смирненько, – ласково посоветовал знакомый голос за моей спиной. – Вот так, умница. Не откажи в любезности положить руки на затылок. Замечательно. Теперь медленно повернись, будь добр.
Ласковое обращение с живым существом – первый залог успеха. Особенно, когда в качестве второго залога выступает оружие для охоты на крупную дичь.
– А, это ты… – сказал Степан и опустил винтовку. – Прости, не узнал со спины. Один?
– Один.
– Молодец, что навестил. Ты погостить или по делу?
– Пусть психи у тебя гостят, – сердито сказал я. – Как ты сюда проник?
– Секрет фирмы. – Степан самодовольно улыбнулся.
Он всегда был немного склонен к самолюбованию, и я отчасти его понимал. Природе удался этот экземпляр. Мощные плечи, впалый живот, красиво посаженная голова с целым стогом соломенных волос, гвардейский рост, горделивая осанка, ну и прочее отсутствие видимых дефектов. Неглуп. Решителен. Женщины таких обожают, особенно в годы войн и народных бедствий. И не обожают в годы сытого благоденствия, потому что у них нет «Бентли» и недвижимости на Лазурном Берегу. Женский инстинкт не обманешь. Инстинкт знает, когда нужен бесстрашный защитник, а когда – лысый пузанчик с деньгами и связями.
А на кой черт Степану «Бентли», недвижимость и «шикарная» жизнь, если он скользун, причем из лучших? Он давно вырос из этих штанишек.
– Собирайся, – сказал я ему, – Балык зовет. Сбор в двадцать два в штабе.
– А, ну время есть. Пошли в дом, перекусим чего-нибудь. Что там стряслось, не знаешь?
– Понятия не имею. И не пойду я к тебе – и жарко, и некогда. Мне еще Германа надо найти…
Слабовато. Придется переписать этот кусок. Герои почти бесплотны, особенно Степан, действие вялое. Выстрел не в счет, ибо произведен не в человека. И что это за путь в укрепленную берлогу – через калитку?! Пусть «штатный» вход будет в изобилии снабжен ловушками для непрошеных гостей и моему герою придется брать частокол с тыла. А там обрыв. Скальный. Не на холме стоит берлога Степана, а на утесе, как рыцарский замок. Над бешеной порожистой рекой, куда только свались – течение схватит и размолотит в фарш о валуны. Ничего, герой справится. Навыки скалолазания помогут. Заодно познакомлю читателя с азами этого дела – держать тело на удобном расстоянии от скалы, использовать руки только для цепляния, а подниматься на ногах, потому что только режиссерам голливудских фильмов неведомо, что ноги гораздо сильнее рук… Многие любят, когда их ненавязчиво просвещают. И пусть внутри частокола произойдет что-нибудь загадочное. Например, герой вдруг ощутит, что он не один. А когда явится Степан – ощутит, что их не двое. В берлоге есть кто-то третий, но прячется. Предположительно на чердаке. Кто таков – неизвестно. Проще было бы оживить текст хорошей дракой, но если она неуместна, надо вводить лишнюю интригу. Мой герой покидает берлогу Степана с подозрением, что Степан приручил обезьяну и сделал из нее наложницу. На самом деле все, конечно, не так. У Степана прячется женщина-скользун (молодая и красивая, конечно же) из еще неизвестного земным скользунам мира. Она выйдет на сцену в последней главе и выручит всех из безвыходного положения. О ее мире следует обронить всего лишь несколько фраз и сделать его основным местом действия второго романа, а то и третьего.