Цикл Охранное отделение. Загадка о двух ферзях - Страница 6

Настя благодарно кивнула и попятилась, не решаясь повернуться к собеседнице спиной. Тогда экономка сама демонстративно развернулась, делая вид, что намерена идти по своим делам. Но как только Настя бросилась бежать, интриганка развернулась и внимательно посмотрела вслед девушке. Сомнений быть не могло: Настя уносила с собой зеленый мундир Крапивина…

Прошло девять месяцев. Настя родила мальчика. Пока шли роды, муж ее сидел в сенях – переживал за жену. Несмотря на то что не было меж ними настоящей любви, Григорий был рад наследнику.

Когда повитуха пеленала младенца, в горницу со двора с важным видом вошла Матрена. Оттолкнула повитуху, стала придирчиво рассматривать новорожденного.

– Ты чего это? – спросил Воронин, недолюбливавший прилипчивую бабу.

– Хочу порадоваться твоему празднику, Гришенька. Все-таки не чужие мы с тобой.

– Ближняя собака скорее укусит, – враждебно ответил хозяин дома и выпроводил незваную гостью в сени.

Здесь между ними произошел короткий разговор. Подбоченившись, разряженная в шелка и кружева соблазнительница с укором передразнила отвергающего ее мужчину:

– Эх, Гаврила! Богатому – телята, бедному – ребята. Да кабы еще свои…

– Пошла отсель! А то не погляжу, что барская любимица, так нагайкой по голому крупу отделаю, неделю на животе отлеживаться будешь! – вполголоса, чтобы не потревожить спящую за стенкой жену, пригрозил телохранитель помещицы.

– Лапоть ты простодушный, – усмехнулась экономка на прощание, – дурят тебя, а ты и рад. Ты сперва на дне женкиного сундука пошукай, прежде чем байстрюка своим признавать…

В этот же день вечером, помогая барыне раздеться перед сном, Матрена поведала ей страшную новость: Настька-то, подлая змея, родила не от ее верного стремянного. Совсем не воронинский цыганенок получился. Ребенок сероглазый, ну вылитый Митька Крапивин! Одна ямочка на подбородке чего стоит.

Не забывшая нанесенной ей казненным беглецом обиды, барыня впала в бешенство. Затопала ногами, завопила сбежавшимся слугам:

– Не бывать на моей земле этого отродья!

Посланные в деревню слуги привезли на суд помещицы едва живую после тяжелых родов Настю с младенцем. Причем ребенка доставили спящим, не вынув его из деревянной подвесной люльки, а просто сняв ее с потолочного крючка. И только теперь от громких голосов малыш проснулся и поднял страшный крик, словно понимая, что решается его судьба.

Едва взглянув на выглядывающее из тряпок крохотное лицо, мстительная старуха взвизгнула:

– Крапивинское семя! Утопить, как котенка!

После этих слов мать издала вопль, полный отчаяния и тоски. Вцепившись в колыбель, бедная женщина пыталась вырвать ее из чужих рук. Но ее оттащили в сторону. После недолгой отчаянной борьбы женщина сникла. И вдруг неожиданно вскинула голову, обвела всех безумным взглядом и захохотала.

– В монастырь блудницу, – поморщившись, бросила помещица, – пусть грех свой замаливает, – и обернулась на своего стремянного: – А тебе, Гришка, новую жену найду. Не кручинься.

– Премного благодарен вам, барыня, – поклонился хозяйке Воронов.

Лицо его с остановившимися в дикой злобе черномутными глазами было полно решимости отомстить. В руке обманутый муж держал окровавленный мундир Крапивина, найденный в сундуке жены.

– Дозволь мне самому крапивинского ублюдка утопить, – попросил Воронов.

Барыня было задумалась, но Матрена наклонилась к ней и что-то зашептала на ухо. Старуха слегка кивнула на слова советницы и сделала небрежный жест рукой:

– Хорошо, дозволяю.

По наказу своей хозяйки Григорий должен был кинуть крохотное тельце с высокого берега в речной омут. Подойдя к указанному месту, Воронов оглянулся – не послали ли за ним соглядатаев проверить, как будет выполнено поручение хозяйки. Вокруг не было ни души. Некоторое время Григорий задумчиво глядел на плод чужой любви. Злость, ненависть, обида жгли его изнутри. Неожиданно малыш открыл глаза, агукнул и улыбнулся – и мужчина понял, что не сможет утопить того, кого еще недавно считал собственным сыном. Вместо того чтобы швырнуть живой сверток с кручи в темную глубину, он спустился по тропе вниз, аккуратно пристроил колыбель на воду, несильно оттолкнул от ее берега и перекрестил уносимый течением необычный кораблик.

– Пущай Божья воля сама тобой распорядится… Кому судьба сгореть, тот не утонет.

Богатое дворянское поместье. Молодая барыня рожает. Но ребенок не дышит. Врач беспомощно разводит руками: предыдущие дети тоже не выживали. Несчастная безутешна:

– Я проклята! Что я скажу мужу, когда он вернется из Петербурга? Как посмотрю ему в глаза?

– Елизавета Павловна, голубушка, вашей вины в этом нет. На все воля Божья, – пытается утешить несчастную доктор. – А супруг ваш человек великодушный, к тому же самых передовых взглядов. Но главное, он любит вас. Уверен, слов упрека вы не услышите.

Женщина отворачивается к стенке. Доктор грустно вздыхает и выходит в соседнюю комнату, чтобы дать распоряжение горничной, как ухаживать за роженицей, какие успокоительные ей давать. В это время барыня поднимается с кровати, торопливой слабой рукой пишет на туалетном столике мужу прощальную записку и покидает спальню через маленькую дверь, которая ведет наружу длинным темным коридором через людскую и прочие хозяйственные помещения. Никто из встречной прислуги, даже видя, что хозяйка явно не в себе – страшно бледная, с распущенными волосами и воспаленным взором, неодетая, в одной только сорочке, – не посмел остановить ее. Через парк барыня спешит к реке.

Вот и заросший камышом берег. В одном его месте – мостки, с которых бабы стирают белье и к которым привязана лодка. Женщина скидывает туфли и босыми ногами входит в теплую прозрачную воду. Заморосил дождь, будто природа плакала вместе с женщиной. Ступая по мягкому песчаному дну, Елизавета Павловна идет, пока вода не доходит ей до груди.

– Прости меня, Николя, матушка, сестрицы, простите, – бледными губами лепечет самоубийца и отрешенно закрывает глаза, собираясь утопиться.

И внезапно слышит плач младенца. Не веря своим ушам, женщина оглядывается на крик. Справа от нее возле стены камышей, зацепившись какой-то тряпкой за выглядывающую из воды корягу, покачивается колыбель. И снова кричит младенец…

Все изумились до крайней степени, когда барыня вернулась в дом с младенцем в руках.

– Господь услышал мои молитвы и подарил мне сына! – объявила счастливая женщина.

Крепостная повитуха и камеристка поклялись на кресте, что никогда не заговорят о подмене, и были одарены большими деньгами за преданность. Доктора же и уговаривать не пришлось. Добрая душа и дамский угодник, он был рад помочь своей любимой – и прежде, увы, такой несчастной – пациентке.

– Мальчик здоров и, судя по глазкам, вырастет смышленым, – объявил он, осмотрев малыша. – А то, что он не ваш по крови, так мы, как современные люди, не должны предавать значение подобным предрассудкам. Кто воспитал, тот и родитель.

Счастливая мать назвала сына Сергеем.

Посмотреть на диковинное зрелище захотели все. Летное поле Комендантского аэродрома было запружено народом, так что полиции пришлось расчищать место, чтобы три «Фармана» могли подняться в небо. Неделю назад петербургские газеты анонсировали торжественное открытие Императорского Всероссийского аэроклуба, недавно учрежденного особым указом государя. В честь этого события инструкторы первой в стране школы летчиков должны были выполнить показательные полеты на закупленных за границей самолетах.

Мероприятие почтил своим присутствием сам председатель Совета министров Павел Игнатьевич Стольцев. Осчастливив репортеров и фотографов, глава правительства подошел к одному из аэропланов и вступил в беседу с его пилотом. Последовавшие за этим разговором события удивили всех. Отвечая на вопросы премьера, авиатор вдруг предложил ему лично совершить полет.

– Уверяю вас, ваше превосходительство, – заявил штабс-капитан Минасевич, любовно поглаживая огромный круглый штурвал своей машины, – после этого вы поймете, что России нет смысла расходовать миллионы рублей, участвуя в «линкорной гонке». Будущее не за огромными дредноутами, а за воздушными аппаратами.